Петухов почувствовал, как сильная рука схватила его за плечо и потащила к двери.

— Нащупай замок! — распорядился Ковалев. Петухов пошарил по двери и нашел замок.

— Вот. Здесь… Что вы собираетесь делать?

Он услышал, как в двух шагах от него раздался металлический щелчок предохранителя; затем Ковалев передернул затвор.

— Что вы хотите сделать? — повторил он. На мгновение в голову закралась страшная мысль: Ковалев сошел с ума и сейчас застрелит его.

— Ничего особенного. Как в фильмах — выбить его к чертовой матери. Нам надо добраться до резервного пульта, понял? Иначе двери не открыть.

— Ага, понял… Но как мы доберемся?

— Прижмись к стене и вытяни руку, но не отпускай замок. Ты слышишь меня?

Петухов похолодел. Кажется, до него начал помаленьку доходить замысел Ковалева. Он распластался по стене и вытянул руку как можно дальше.

— Теперь замолчи. Чтобы я не слышал, как твои зубы отбивают чечетку.

Распоряжения Ковалева были четкими и строгими. Петухов подумал, что, по крайней мере, в выборе старшего смены охраны Дубенский не ошибся.

— Успокоился, Коля?

Он успокоился. Настолько, насколько это было возможно. И все же Ковалеву пришлось повторить свой вопрос.

— Успокоился?

— Д-д-да…

— Теперь постучи по замку. Я хочу сориентироваться. Давай!

Петухов осторожно, словно металл замка был раскален докрасна, постучал по нему согнутым пальцем.

— Молодец! Давай еще раз. Трижды, а потом сразу убирай руку.

Петухов проглотил вязкую слюну.

— Алексей Геннадьевич…

— Заткнись! — прошипел на него полковник. — Можешь предложить что-нибудь получше?

Он говорил тихо, сквозь зубы, и Петухов понял, что он боится пошевелиться. Стоит в темноте с вытянутыми руками и не хочет сбивать найденный по слуху прицел.

— Стучи!

Ковалев трижды стукнул по замку, а потом быстро отдернул руку. Еще до того, как он успел прижать ее к груди, грянул выстрел.

По Симферопольскому шоссе, на юг от Москвы, неспешно катил человек на красном «ИЖ Планета-5».

Он выглядел несколько комично и… провинциально. Крупный мужчина лет тридцати, с открытым обветренным лицом; нос облупился от загара, у крыльев кожа слегка шелушилась. Мужчина был одет в кожаную куртку, явно перешитую из какого-то древнего одеяния — пальто или плаща. На спине красовалась надпись: «Ksteen».

Его звали Константин Бурцев, и он был спасателем из Серпухова; если точнее — старшим четвертого экипажа.

Шестнадцатого июля на шоссе Таруса — Калуга произошло нечто странное. Случайный очевидец доложил в штаб МЧС о сгоревшем бензовозе. Дежурный попросил подтвердить или опровергнуть полученную информацию пилота вертолета «МИ-6», выполнявшего летное задание в том же районе. Однако вертолет местного аэроклуба с парашютистами на борту вскоре пропал с экрана радара.

Кстина и его четвертый экипаж направили в район бедствия, но оказалось, что бензовоз — действительно сгоревший — перекрыл шоссе и проехать дальше не было никакой возможности. Наверное, они бы пробились, но поступила совсем уж невероятная команда — ни шагу дальше! И они остановились. Что касается Кстина, то он со своим экипажем не видел ничего, кроме сгоревшего бензовоза. Да еще они подвозили какого-то странного мужика, такого же большого и краснолицего, как и сам Константин — Кстин. И больше ничего.

Естественно, он не мог знать подлинную подоплеку происшедшего. Точно так же не могли ее понять и те, кому по долгу службы положено знать все. Однако компетентные органы не без оснований подозревали, что события шестнадцатого июля должны наложить определенный отпечаток на психику всех, кто каким-то образом оказался в них замешан[1] … Кстин был одним из первых в этом списке.

Семнадцатого, в его законный день отдыха, позвонил начальник и приказал срочно выехать в Москву. Поездка была оформлена как служебная командировка сроком на неделю.

Кстин не возражал. Побывать в столице за казенный счет? Да кто же от этого откажется?

Он оседлал своего старенького «ижачка» (в Серпухове Кстин слыл одним из «центровых» байкеров, а мужественная профессия только поднимала его авторитет) и отправился в Москву. Почти полдня ушло на то, чтобы найти указанный адрес — незаметный переулок в районе Лубянки. Наверное, если бы он поехал на «Москвиче», доставшемся от отца (старик «четыреста двенадцатый» был еще крепок и уверенно стоял на всех четырех колесах), то не смог бы пересечь и Садовое кольцо.

За эти несколько часов он понял, что Москва не предназначена для того, чтобы ездить по ней на автомобиле, хотя глаза говорили обратное: тучи машин, как стаи разноцветных мух, метались от светофора к светофору; на первый взгляд, безо всякой видимой системы, но, приглядевшись, он понял, что у этой игры есть свои правила. Он мог их усвоить, но вряд ли смог бы по ним играть. Мотоцикл оказался наилучшим выходом, к тому же от раскаленного асфальта поднимался такой жар, что в «Москвиче» он чувствовал бы себя как курица в духовке.

Столица в очередной раз поразила его ясно спланированным безумием жизни, и Кстин стал подумывать, что неделя — это, пожалуй, слишком много.

Как оказалось (да он так и подозревал с самого начала), вызывали его не в родное министерство, а в Контору. Найдя в маленьком переулке неприметное двухэтажное здание голубого цвета, Кстин на входе предъявил свои документы доброму молодцу со звездами прапорщика на плечах, тот снял телефонную трубку, доложил, и началось.

Три часа без единого перерыва он раз за разом рассказывал все, что знал. Вежливый молодой человек в белом халате и очках заинтересованно кивал, записывая каждое его слово, а потом говорил: «И все же давайте вернемся к самому началу». И Кстин возвращался, думая, что рассказать больше нечего, но каждый раз всплывала какая-нибудь новая, упущенная им ранее деталь.

Молодой человек радостно улыбался, словно получил в награду за свое усердие мороженое, и повторял: «Давайте еще раз вернемся к самому началу».

В конце концов Бурцев не выдержал и заявил, что, может быть, оставим что-нибудь на потом? Ведь впереди еще целая неделя?