— Ничего, стрелять будет, а это главное, — заключил Андрей Кулик, осмотрев затвор, прицельные приспособления.

Новый плот был подогнан и закреплен у берега.

— Приступим к погрузке! — объявил Сытник. Вновь закипела работа. А когда пушка стояла на плоту, Сытник сказал бойцам расчета:

— Теперь попрощаемся с Матвеем Петровичем. Вышли на крутой берег, где был похоронен Матвей

Петрович. Лена выравнивала холмик и, как ни сдерживалась, слезы падали на сырую землю свеженасыпанной могилы.

— Прощай, Матвей Петрович, — снял фуражку Сытник, а за ним сняли пилотки бойцы. — А Лене скажем: «До свидания!» Встречать нас будешь, когда снова придем сюда, на правый берег.

— Встречу! Обязательно… — промолвила негромко девушка. Она сильно волновалась. Не билось, а словно клокотало ее сердце…

Плот с пушкой и бойцами, которых возглавлял Сытник, отчалил от берега.

— Буду встречать! Обязательно встречу! — Донесся голос Лены, оставшейся на правом берегу.

…Вставал новый, разбуженный грохотом, день. Высоко в небе серебрились перистые облака, а внизу, над руинами города, плыла темная пелена дыма. Утреннее сентябрьское солнце своими лучами словно раздвигало дым, освещая изрытую снарядами и бомбами землю, как бы стараясь своим теплом залечить земные раны. Это утро Лена встретила на таком же изрытом, как везде, пятачке земли, чуть западнее завода «Баррикады», — пятачке, куда, оставив крыши зданий, переместилась пятая батарея.

С крыш ушли и другие батареи «малюток». Спустились батареи с крыш цехов тракторного, «Красного Октября», химического заводов. Теперь огневые позиции батарей полка Ершова разместились или в непосредственной близости от цехов, или чуть дальше. Удобно было зенитчикам бить по воздушному противнику с крыш. Но на земле свои преимущества. Сподручнее доставлять на огневые боеприпасы, легче осуществлять орудиям маневр. В распоряжении бойцов — окопы, щели, где можно укрыться от осколков.

Врылись в землю и бойцы пятой батареи, и только чернели корпуса пушек, выставив вперед длинные стволы-хоботы. Здесь был рубеж, на котором стояла артиллерийская группа 62-й армии. Гитлеровцы, как видно, засекли огневые позиции: с утра появились их самолеты.

Зенитчики были начеку. Командир батареи дал сигнал приготовиться к бою. И вот уже командир огневого взвода Вахтанг Гоголадзе, недавно прибывший в батарею, дублирует сигнал комбата:

— Огонь!

Первыми выстрелами орудие Федора Быковского сбило Ю-88, Горящим факелом «юнкерс» упал невдалеке от Мамаева кургана.

— Здорово получилось! — радовалась вместе со всеми Лена Земцова, находившаяся на огневой позиции со своей неразлучной спутницей — санитарной сумкой.

Снова заходят самолеты для бомбометания, и тем же курсом. Что ж, шаблон в тактических приемах противника на руку пятой батарее. Тряхнув черной курчавой шевелюрой, Гоголадзе вновь дает точное целеуказание, и батарея сбивает второй, а затем и третий вражеский самолет.

Понеся потери, «юнкерсы» ушли и больше не появлялись. Но было ясно: противник не оставит зенитчиков. Нередко на расправу с орудиями малого калибра фашисты направляли Хе-111. Они подходили к батарее на высоте, недосягаемой для «малюток», и сбрасывали бомбы.

Так произошло и теперь. Через несколько часов в район батареи стал приближаться одиночный Хе-111. Наблюдавший за воздушной обстановкой сержант Банников крикнул:

— Воздух! — и тут же определил данные о цели.

Стрелять по самолету на большой высоте было бесполезно, и комбат дал сигнал бойцам укрыться в щелях. «Хейнкель» сбросил серию бомб. На огневой позиции прогрохотали взрывы. Банников увидел, как на орудии Теслицкого загорелась маскировочная сеть, воспламенился специальный чехол, прикрывающий магазин орудия.

«Взорвутся снаряды», — мелькнула у него мысль, и он бросился к охваченному пламенем орудию. Голыми руками стащил горевший чехол, маскировку.

— Осторожнее! — услышал он чей-то голос. К орудию бежало несколько бойцов, а впереди Земцова с ведром воды.

— Лицо побереги! — кричала она сержанту, который, пренебрегая опасностью, боролся с огнем. Едва Лена успела выплеснуть воду на огонь, как услышала тревожный крик:

— Санинструкто-о-р! — и Земцова поспешила на зов к другому орудию.

Вторая авиабомба разорвалась возле землянки, где находились бойцы. Лена опустилась на колени рядом с раскинувшим руки дальномерщиком Глазковым. Но помощь ему уже не требовалась — убит наповал. Стонавшему ефрейтору перевязала плечо. Привела в чувство контуженого подносчика снарядов. Руки ее действовали быстро и ловко. «Скорее, скорее…» — командовала она сама себе. Такой уж она натуры: быстрая, беспокойная.

Третья упавшая на батарею бомба не разорвалась. Она вошла в землю возле въездной аппарели орудия Быковского, а на поверхности торчал лишь ее стабилизатор. Бомба в любую секунду могла взорваться. Расчет удалился от пушки. Спустя некоторое время бойцы по команде Гоголадзе быстро привели орудие в походное положение и выкатили его из дворика. Бомба взорвалась, но расчет уже был на другой огневой позиции.

А пушку Теслицкого отремонтировал орудийный мастер.

Спустя несколько дней на батарею обрушились пикировщики. От взрывов бомб все заволокло пылью и дымом. Сквозь серую пелену бойцы видели, как загорелся и рухнул самолет. На орудии Быковского произошла заминка — заклинение. А враг мог вот-вот ударить вновь.

— Заменить ствол! — прокричал Быковский. Набросив на раскаленный металл мокрое тряпье, он с другими бойцами хватает ствол, отсоединяет его и ставит новый. Минута — и орудие готово к бою. И вовремя.

— С тыла заходит «мессершмитт», — доложил разведчик.

Быковский дает команду открыть огонь. Проходят секунды — и «мессершмитт» падает. Это был девятый самолет, уничтоженный расчетом Быковского.

Но пикировщики продолжают атаковать батарею. Их до трех десятков. Крупная бомба упала на огневую, выплеснула фонтан земли. Сбило с ног стоявшего в окопчике лейтенанта Гоголадзе и засыпало землей. Это заметила Лена Земцова и первой оповестила:

— Лейтенанта завалило землей! Лопаты берите, торопитесь!

Четверо бойцов стали раскапывать окоп.

— Осторожнее, ребята! — предупреждала их Земцова.

Вахтанга откопали. Помогли встать на ноги. Лицо его посерело. Но глаза улыбались. С трудом обхватив руками стоявшего бойца, стал целовать.

— Дорогие мои… Отвоюем — приезжайте ко мне в Грузию…

Вмешалась санинстуктор.

— Товарищ лейтенант, благодарности потом, а сейчас перевяжем рану.

Ночью по приказанию командира батареи Владимира Киселева лейтенанта Гоголадзе вместе с другими ранеными отправили на левый берег в госпиталь. Вахтанг просил не отправлять его, но ранение оказалось серьезным.

Через неделю Гоголадзе, еще забинтованный, появился на батарее.

— Выписали? — спросил комбат, любивший во всем строгий порядок. — Давайте документы.

— Нэт, нэ выписан. Сам ушел, — чистосердечно признался лейтенант.

— Значит, «беглец»?! — наморщил лоб Владимир Киселев. — Наказать нужно…

Гоголадзе заулыбался своими темными глазами.

— Долэчус здэс, товарищ комбат. И воевать буду… Побег Вахтангу дался не легко. Тайком ускользнул он из госпиталя. На берегу Волги встретил группу бойцов, искавших лодку. Лодку нашли, и ночью, когда прекратился обстрел реки, поплыли. Лодка на середине реки стала наполняться водой и едва не затонула. А на правом берегу свистели пули, осколки. Трехкилометровый путь к батарее Вахтанг преодолевал большей частью ползком.

— Не приворожил ли кто на батарее тебя, Вахтанг? — допытывались товарищи.

— Это же моя родная батарэя — и от нее ныкуда нэ уйду, — заявил Гоголадзе.

На каждой батарее, в каждом взводе были свои баскаковцы, преждевременно возвращающиеся из госпиталей или санчасти на огневую, были свои бесстрашные девушки в солдатских гимнастерках, подобные Тоне Жидковой или Лене Земцовой.

Трудные дни переживали защитники Сталинграда. Пехотинцы, артиллеристы, танкисты грудью защищали каждую пядь родной земли. Зенитчики полка Ершова находились в боевых порядках наземных войск.