— Вот возьми, — и Громов вынул из кармана гимнастерки красненькую книжечку, подал Петухову… — Передашь комиссару… А теперь торопись, торопись…

— Прощай, друг! — глухо вымолвил Петухов… Подняв на плечи Черного, Петухов, пригибаясь, пошел по канаве вдоль дороги. За ним плелся Синица. Они держали путь к Спартановке…

5. Сухая Мечетка

С утра 23 августа на командном пункте корпусного района ПВО стояла напряженная тишина. С особой резкостью звучали телефонные звонки. В 9 часов с постов ВНОС донесли, что севернее Большой Россошки обнаружено свыше ста немецких танков, которые движутся в направлении на восток.

Полковник Райнин нахмурился, сдерживая волнение.

Услышанное ему показалось невероятным, и он потребовал уточнить донесение. С главного поста ВНОС доложили, что о движении танков противника сообщают с нескольких расположенных к западу от Сталинграда постов. В правильности сообщений сомнений быть не могло.

О тревожном сигнале, поступившем из района Большой Россошки, Райнин доложил в штаб фронта. И тут же приказал зенитным частям быть готовыми к отражению. Этак не только с воздуха, но и наземного противника.

Прошло несколько часов, и посты ВНОС донесли, что танки противника настигли между станцией Котлубань и Конным разъездом эшелон с боеприпасами и расстреляли его. Взрывы снарядов слышны по всей округе. Танки продолжают движение на Орловку, Спартановку.

Райнин вызвал к телефону Германа.

— Фашистские танки на пути к боевым порядкам вашего полка. Не пропустить врага! Любой ценой остановить! — требовал командующий от подполковника Германа, возглавлявшего в то же время первый сектор противовоздушной обороны города.

Из, КП корпусного района ПВО передавались в боевые секторы распоряжения, смысл которых был один: отражать атаки врага с воздуха и не пропустить к городу танки. Командный пункт осуществлял прямую связь с зенитными, авиационными частями противовоздушной обороны, батальонными постами ВНОС, прожекторными подразделениями, боевыми позициями аэростатов воздушного заграждения. Беспрерывно поступали доклады об обстановке на земле и в воздухе.

И вот поступило первое боевое донесение, вызвавшее у всех, кто услышал его на КП, тревожную настороженность.

— Пятая батарея отбивает атаки вражеских танков! — докладывал из Спартановки подполковник Герман.

Райнину на какое-то мгновение вспомнилась поездка к сбитому «юнкерсу», встреча с бойцами зенитной батареи, занявшей огневые позиции близ Орловки. Взглянув на карту, он силился представить, как действуют сейчас зенитчики, отбивая атаки врага…

Сняв телефонную трубку, Райнин доложил в штаб фронта генералу Еременко:

— В район Орловки прорвались фашистские танки. Зенитчики ведут с ними бой…

И снова в руках Райнина телефон прямой связи с Германом, его командным пунктом, расположенным в Спартановке.

В то время когда пятая батарея вступила в бой с вражескими танками, комиссар полка, оставив КП, ехал на запад от Спартановки. Пропагандист, секретарь партийного бюро и секретарь комсомольского бюро с утра находились на батареях. Манухин только что возвратился из третьего дивизиона, теперь же решил снова ехать на огневые, где приняли бой зенитчики.

Местность к западу от Спартановки напоминает штормовое море: холмы, овраги, косогоры. Дорога выскакивает на мост и уходит дальше, к городу. Рядом с мостом огневые позиции. Машина остановилась, к Манухину быстро подошел невысокий плечистый артиллерист — политрук Василий Егупов — комиссар батареи. Он доложил, что орудия только прибыли и ставятся для стрельбы прямой наводкой. Манухин направился к бойцам.

— Слышите бой у Орловки? Это второй дивизион отражает атаку танков. К Волге метят, гады! Нельзя пропустить их через мост! Любой ценой держать рубеж!

— Не отойдем! Не отступим! — отозвались бойцы, продолжая свою работу по оборудованию окопов.

Манухин направился во 2-й дивизион. Раскатисто гремели орудия. С резким свистом проносились снаряды. Над степью, к северу и западу от Спартановки, пыль и дым застилали землю.

Газик выскочил на возвышенность. Манухин взглянул в сторону Сталинграда. Над ним кружили десятки самолетов. Доносились глухие взрывы. Багровые языки пламени лизали городские здания. Над нефтебазой поднимался огромный бушующий столб огня, который выбрасывал вверх массу копоти, дыма. Такие же облака дыма клубились на огромном пространстве вдоль Волги. Голубизна над городом исчезла, и, казалось, над ним висело тяжелое черное небо.

Машина Манухина прошла по лощине, поднялась на холм. Здесь занимала огневую позицию четвертая батарея. Командир ее, старший лейтенант Николай Скакун, находился на КП, когда ему сообщили о прибытии комиссара полка. Комбат доложил, что батарея отразила атаки группы пикировщиков. Сбила пять.

— Два до сих пор чадят! — и тут Скакун показал на распластанных вблизи «юнкерсов».

— Вижу, вижу, — тоном, в котором чувствовалась удовлетворенность боевыми делами батарейцев, сказал Манухин, а затем добавил:

— У Орловки вражеские танки, это вы знаете?

— Нас предупредили из дивизиона. Разговор прервал звонкий голос наблюдателя:

— Пикировщики!

Три Ю-87 заходили в атаку на батарею. Расчеты открыли огонь. Самолеты поспешно сбросили бомбы, которые разорвались в стороне. А огневую лишь окутал горячий пыльный воздух.

Орудия стихли, и Манухин через КП 2-го дивизиона вызвал пятую батарею. Черный доложил, что бойцы батареи отражают атаку танков. Больше ничего не мог услышать комиссар: телефон замолк. Лицо Манухина нахмурилось, будто перед ним раскрылась вся тяжелая картина боя. Он обратился к Скакуну:

— Сколько у вас бронебойных снарядов, гранат, бутылок с горючей смесью?

Комбат сообщил о наличии боеприпасов, а затем добавил, что на огневой сделано все необходимое для противотанковой обороны. Манухин взглянул на Скакуна. Затем помолчал, словно что-то обдумывая.

— Надеемся на тебя, товарищ Скакун, — пожимая на прощание его руку, сказал Манухин. — Как бы трудно ни пришлось — стойте! Наша огневая позиция — это позиция верности Родине…

Отсюда, с четвертой батареи, хорошо был виден ураган боя возле Орловки. Там сражалась батарея. Черного. Манухин понял, что на пятую ему не проехать на газике. Путь уже перехватили вражеские танки.

Стоявшая на посту девушка-боец громко оповестила:

— С западной стороны вижу движущиеся машины! Манухин настороженно посмотрел на холмистую степь, раскинувшуюся к западу от Сухой Мечетки. Лицо его вдруг нахмурилось, а с губ сорвались слова:

— Танки фашистские… Настал, друзья, наш черед…

— Спешки пороть не будем, — рассудительно произнес Скакун. — Пусть гитлеровцы подойдут поближе. Уж коль схватка — то лоб в лоб!

Подошел комиссар батареи — младший политрук Дмитрий Киселев, высокий, худощавый, с обветренным лицом. Рядом с ним встала темно-русая в ладно сидевшей гимнастерке девушка, которая только что стала комсоргом второго дивизиона, — Римма Давыденко.

— И вы здесь воюете? — с улыбкой посмотрел Манухин на комсомольского вожака.

— Утром прибыла, товарищ комиссар, — ответила Давыденко. — Провели накоротке собрание с вопросом: «Личный пример комсомольца в бою»,

— Правильно сделали, — ответил Манухин. — Вдохновляющий пример — это большая сила. И его, как всегда, покажут коммунисты, комсомольцы.

На батареях Манухин был желанным человеком. Зенитчики постоянно слышали его напутствия и советы. И сейчас Киселев и Давыденко хотели послушать, что скажет комиссар перед трудным испытанием. Киселеву вспомнилось, как совсем недавно был на батарее Манухин. Обойдя расчеты, отделения, он неожиданно спросил: «Песни строевые поете?» Он, Киселев, ответил тогда комиссару полка, что бойцы так заняты тренировками, оборудованием позиций, что даже петь разучились. Манухин предложил: «Не может быть. Постройте батарею, проверим, как поете». Построились бойцы в четыре шеренги. Зашагали по площадке. А петь никто не начинает. «А ну-ка, комиссар, в голову колонны. Песню!» — ободряюще сказал Манухин. Киселев затянул: