После завтрака, вымокнув по пояс в высокой траве, мы подошли к старой протоке. В ее каменистом русле собрались лужи воды, однако нигде не видно, чтобы она текла.

— Да это дождевая вода, — сказал Саша. — Что же ты, Мишка, поднял ложную тревогу!

— А ты погляди в начале протоки, — возразил каюр, — тогда увидишь, дождевая это вода или нет!

Скользя по мокрой гальке, мы двигаемся вверх. На плащах и телогрейках оседает тонкая водяная пыль; я поминутно слизываю с губ дождевые капельки.

Через несколько минут показалась стрелка, которой заканчивается наш остров. Вода в главном русле поднялась почти до края порога, отделяющего его от протоки. Поднимись она еще сантиметров на тридцать — и река хлынет сюда, отрезав нас от коренного склона. Просочившийся из реки маленький ручеек на наших глазах подмывал глинистый берег островка. Таким образом, в лужах протоки собиралась и дождевая вода, и вода из реки.

— Вот что, ребята, — обратился я к спутникам, — положение неприятное. Конечно, прямой опасности нет, и дождь как будто утихает, но воды в реке много, вот-вот она может хлынуть в протоку. Спокойнее сразу перебраться на берег.

— Зачем же переезжать, когда дождя нет, — возразил Николай. — Разве это дождь? Так, морось какая-то!

Он ведает упаковкой нашего многообразного имущества и подгонкой груза для вьюков. Это нелегкий труд даже и в сухую погоду, и, конечно, ему не улыбаются сборы, тем более что из-за дождя и сырости их невозможно проводить вне палатки.

— Большого дождя, правда, нет, но можно ли поручиться, что он не льет сейчас в верховьях?

— Похоже, льет! — Миша показал на плотно закрытые тучами дальние вершины.

— Тогда давайте следить за рекой, — вмешался Саша, — если она будет подниматься, мы всегда успеем удрать!

— Ну хорошо, я согласен, но с одним условием: ты, Николай, поставь на берегу размеченный колышек и, пока варишь обед, почаще посматривай за уровнем воды. Мы тем временем перейдем протоку и поищем новое место для лагеря. Пошли!

К сожалению, коренной берег против островка оказался очень неприветливым. Над заболоченной поймой поднимался старый лиственный лес с густым подлеском. Нам то и дело попадались заросли шиповника, ольхи и жимолости. И без того мокрые ноги утопали в чавкающей дерновине, мы поминутно спотыкались о полусгнившие стволы мертвых деревьев. Высокие кусты пригоршнями стряхивали на нас ледяную воду. Пробродив около часа и отойдя от реки не меньше чем на полкилометра, мы все же не нашли ни одной годной для лагеря площадки.

— Хватит, — сказал я наконец, — нельзя переносить лагерь так далеко от реки, да еще на болото. Вернемся к протоке.

Саша достал из-за пазухи измятую пачку «Беломора» и, с трудом выбрав в ней две уцелевшие папиросы, протянул их нам с Мишей; себе он взял сломанную и долго склеивал ее негнущимися от холода и сырости пальцами.

Миша осторожно чиркнул спичкой — во влажном воз дух о повис пахучий дымок. Закурив, мы молча зашагали обратно и через несколько минут оказались на берегу.

— Давайте спустимся ниже протоки. Пока не найдем места для лагеря, в палатку возвращаться нельзя.

Заболоченная пойма тянулась далеко. Когда мы поравнялись с нижним краем островка, река сделала крутой поворот влево; дальше берег постепенно повышался. Однако нам упорно не везло: спускающийся к руслу склон был густо залесен и покрыт толстым слоем изумрудно-зеленого мха. Тут не было ни подходящей поляны для палатки, ни травы для лошадей. Вздувшаяся Яна с шумом неслась у наших ног, теряясь в тумане за новым поворотом долины. Мы шли и шли. Я уже с трудом вытягивал отяжелевшие ботинки из упругого, брызгавшего водой мха.

— И черт угораздил нас стать на этом острове, — сердился Саша, — сидели бы сейчас спокойно на высоком берегу и поплевывали в воду. Это все ваша рыбная ловля. Хариусы!

— А что же ты молчал, когда мы ставили лагерь на острове?

— Он сам удочки готовил, — блеснул великолепными вубами Миша.

Лишь в полутора-двух километрах от острова мы набрели на подходящий участок речной террасы. Это была небольшая ровная площадка, покрытая ягелем. Она переходила в пологий склон, на котором среди кустов стланика росла невысокая, но густая трава. Над террасой склонились редкие сухие лиственницы.

— Вот, — воскликнул опередивший нас Миша, — тут все есть — и трава, и вода, и дрова, и ровное место!

— Да, лучшего места для лагеря не сыскать. После обеда, если подозрение не улучшится, переберемся сюда.

— Тут можно ждать погоды хоть неделю, — повеселел Саша.

— Вот беда, дождь перестал, — пошутил каюр.

В самом деле, вялый дождик как-то незаметно прекратился. Хотя воздух и почва были все так же пропитаны сыростью, туман слегка поредел. Когда мы перешли протоку и углубились в лес, подул легкий ветерок. С тополей слетали крупные капли воды, заставлявшие нас отряхиваться и втягивать шею в воротник. Прежде чем войти в палатку, чтобы погреться и обсушиться у печки, я подошел к берегу. У самой воды стоял оструганный и размеченный Николаем колышек.

— Ага, значит с тех пор вода не только не поднялась, но, может быть, даже и упала.

За обедом выяснилось, что наша решимость перебросить лагерь на новое место сильно ослабла. Особенно горячо против переезда по-прежнему возражал Николай.

— С утра вода все время убывает, — убеждал он, — зачем же разводить панику!

— Ну, убывать-то она, пожалуй, и не убывает, но и прибыли, к счастью, не заметно…

Мы остались.

Моросящий дождь много раз сменялся порывистым ветром, гнавшим тучи к морю. К вечеру у нас уже почти не было сомнений в том, что ненастье миновало. Рваные облака все еще цеплялись за горы, но туман над долиной рассеялся. Показался левый ее склон со скалистыми обнажениями. Перед закатом сквозь тучи на момент пробилось солнце и заиграло на мокрых листьях оранжевыми бликами. Похолодало.

— Если погода разойдется, — сказал Миша, — к утру, пожалуй, подморозит.

— Эх, хорошо бы, — вздохнул Николай.

Перед сном я еще раз вышел на берег. Сумрачная река катилась у моих ног. Тяжелые струи свивались длинными жгутами и закручивались убегавшими по течению воронками. В водоворотах кружились щепки, листья и клочья пены. Стремительная масса воды шуршала, шелестела и всплескивала подо мной со зловещей монотонностью. Я зябко передернул плечами и вернулся в палатку, где в печке звонко трещали отсыревшие дрова.

Спали мы неспокойно. Ребята ворочались и всхрапывали. Я часто просыпался. По привычке мне все мерещился перестук дождевых капель, но, подняв голову от подушки, я ничего, кроме шелеста листьев и шума реки, уловить не мог. В конце концов, утомленный бессонницей, я укутал голову одеялом и, повернувшись на бок, провалился в сон…

— Вода! — разбудил меня испуганный голос.

Я вскочил, как подброшенный. В палатку сочился бледный рассвет; за ним тусклой змейкой вползала вода. Она уже опоясала вьючный ящик с оплывшим на нем огарком свечи. Миша торопливо натягивал сапоги, а Саша и Николай удивленно моргали широко раскрытыми, но еще сонными глазами.

Через минуту я стоял перед палаткой. По небу мчались свинцовые тучи. Река поднялась почти вровень с берегом. Местами она проникла на остров.

Между тополями разбегались небольшие ручейки и лужи. В воздухе был слышен ровный глухой гул, — это шумела быстро прибывающая вода. Наводнение!

Лошади почуяли неладное гораздо раньше людей. Они сгрудились у палатки и тревожно пофыркивали, повернув морды к реке. Их топот разбудил Мишу, и только поэтому наводнение не застало нас в постели.

— Миша, седлай лошадей. Саша, снимите с Николаем палатку и готовьте вьюки; я взгляну на протоку и тотчас вернусь.

Спотыкаясь в примятой траве, я перебежал островок. Слава богу, опасность не так велика, как я думал.

Вода залила всю протоку, но ее еще немного — не больше чем по щиколотку. Если не задержимся с вьюками — проскочим благополучно.

Мы торопимся. Постели, посуда, одежда и всякий походный скарб лихорадочно запихиваются в мешки, укладываются в ящики, завертываются, привязываются и перевязываются. Минут через сорок на месте лагеря остается вытоптанная поляна с замешанной на грязи травой.