- Но до сих пор нет альтернативы фракционной магистрали, - печально заметил Хайлерт. – Мы думаем об этом с тех пор, как Лилия её написала. Это очень хорошая вещь, но у неё есть неустранимые уязвимости.

- А это потому что людей нет, Иган, - сказал Эрик. – Видите, как нас мало? Видите? – и он широким жестом обвёл праздничный мир.

Хайлерт покачал головой.

Вася огляделся и понял, что людей действительно очень мало. Гости терялись в залах и галереях дворца. Здесь не было креатур, только сотрудники, и потому исчезла иллюзия многолюдья. Вася не знал, сколько точно людей в Лабораториях, но помнил, что никак не больше двух тысяч.

- Да, - согласился Иган, - картина не такая весёлая, как хотелось бы.

- А всё наш уважаемый директор, - проворчал Эрик, - с его любовью к публичным мероприятиям.

- Публики определённо не хватает...

- Потому что не надо было загружать дворцовый комплекс, рассчитанный на сотни тысяч. Зачем это?

- Что же было делать? – огорчённо сказал Старик, показавшись в дверях. – Такой праздник! Такой праздник! Не Пыльную же комнату было под него загружать. У нас так редко бывают большие праздники.

Он расстроился чуть ли не до слёз. Хайлерт оглянулся на Старика, покраснел, заметался и впопыхах загрузил над горами гигантский транспарант, непристойно и безвкусно роскошный. Золотом по кумачу просияла надпись: «Слава Человеку-Труженику!»

- Эх! – сказал Старик и ушёл.

- Хм, - сказал Ящер.

Всеобщее глубочайшее уважение к Старику сохраняло транспарант нетронутым около четырёх минут. Потом кто-то не выдержал, и надпись сменилась на «Слава ёжикам!»

К Ящеру подошла Ворона и стукнула его кулаком.

- Что не так? – смиренно спросил Ящер.

- Сказал гадость, - осудила его Ворона, - и стоит довольный!

Ящер ничего не ответил, но на лице его выразилось, что он действительно очень собой доволен.

- Ладно, ладно! – строго сказала Ворона. – Ты обещал мне аккомпанировать, помнишь? Пойдём.

Она развернулась и направилась вглубь сияющих залов. Россыпи цветных огоньков танцевали между золотыми колоннами. Под узорчатыми сводами текли реки света. В огромных проёмах жили движущиеся витражи: на них кружились влюблённые пары и порхали бабочки, драконы хлопали крыльями, выдыхая прохладное пламя. Серебристые звёзды перемигивались и улыбались пухлыми губками. Ящер извинился перед Хайлертом и пошёл вслед за женой.

Рояль в зале оказался тот же, что стоял в Пыльной комнате – древний и ободранный, с пожелтевшими клавишами. Ящер поднял и закрепил его крышку. Ворона провела пальцем вдоль полоски истлевшего зелёного сукна. Ящер сел за рояль и пару минут задумчиво разглядывал клавиатуру. Потом опустил на неё руки – сильные, сухие, с растяжкой на полторы октавы. Легко погладив клавиши, он начал мелодию.

Звука не было. Возможно, его слышали только Лаборатории, возможно – только Ворона и Ящер. Клавиши подавались под пальцами, молоточки ударяли по струнам, а звука не было. И когда Ворона запела, она тоже пела беззвучно. Вася был совсем рядом, так близко, что видел, как напрягаются связки на тонкой шее Алисы, как она меняет дыхание, но он ничего не слышал... И тотчас он понял, что в эту музыку не надо вслушиваться, потому что она сплетена не из физических звуков. Её воспринимают не ухом, а разумом, как философскую концепцию и логическое построение, её бесчисленные голоса – ассоциативные и образные ряды, соединённые в аккорды и гармонические последовательности, её закономерности – это правила построения сложных систем. На самом деле это даже не музыка. Это художественный полилог.

Ворона откинула голову, губы её мелко вздрагивали: она вела мелодию. Ящер смотрел на жену, и глаза его утратили стеклянное выражение. Выражая свою любовь, он оставил единственную точку внимания и весь находился здесь и сейчас. Левая рука его ударила в басовом регистре, правая пронеслась по клавишам в могучем глиссандо...

Полилог. Тонкая, восхитительная связность между объектами кода и мелодическими оборотами, физическими законами и аккордовыми последовательностями.

Нет, не связность.

Тождество.

Вася задохнулся, облизнул губы сухим языком. Он понимал. Он воспринимал и понимал предельно сложное многопоточное высказывание, не бытовую реплику –произведение искусства. Он видел кружевное плетение внутренних связей и приближался к осознанию сути, идеи, заложенной сочинителями. Он понимал полилог настолько ясно, что слышал: ещё немного, и развитие темы должно передаться на иной уровень, в ткани понятий снова и снова звучат приказы, обращённые к Системам Контроля и Управления. Это не праздные игры разума, это замысел чего-то большего. Это вечное пламя, предельная воля, скрученная тугой пружиной, точка перед Великим Взрывом; эта музыка запускает формирование новой линейки... Но приказы некому было исполнить, следующий уровень не подключался. Архитекторы ничего не запускали. Они просто исполняли концертный номер.

...Терцквартаккорд с низкой квинтой. Метод-конфигуратор. Вибрато альта. Обращение к базе данных. Свист ветра и шелест листвы, гневный ропот органа, переходящий в грохот лавин. Самопроверка технических контуров. Движение материков. Пение планет. Загрузка операционной системы. Вращение межзвёздного газа, бесконечные пути галактик, эхо инициализации, бьющееся между Стен вселенной...

Гармония сфер.

Музыка творения.

Алиса Лаунхоффер пела исходники восемнадцатой ЛаОси.

...И тогда Вася понял наконец, что к чему, и принялся эти исходники торопливо копировать.

- Какая милая парочка, - сказала Цинкейза.

Она стояла в конце тёмной улицы, величественная и прекрасная. Золотое платье ниспадало к прозрачным каблукам, на вьющихся волосах сиял королевский венец. Лицо скиталицы было безмятежно-весёлым. Пока она стояла в спокойном ожидании, её одеяния оставались неизменными, но стоило Цинкейзе сделать шаг, золотой шёлк потёк вдоль линий её фигуры, снова и снова подчёркивая и украшая.

Ликка судорожно хватанула ртом воздух. Страх оледенил её. Склоняясь над её плечом, глухо зарычал Кагр.

- Беги, - выдохнул он. – Ликка, беги!

Мелкая дрожь колотила её физическое тело. Ноги словно приросли к земле.

- Беги! – простонал демон войны.

Цинка улыбнулась.

- Мне придётся бросить Кайе здесь, - сказала она. Голос её звучал негромко, но предельно отчётливо. Мягкий, шепчущий, он терзал слух Ликки, как будто раскалённая игла ввинчивалась в её голову. Ликка всхлипнула от боли. Она покачнулась, всплеснула руками, теряя равновесие. Она не могла двинуться с места.

Платье.

Это кошмарное платье.

Неужели Цинка не чувствовала, что надето на ней? Не чувствовала, что торжественный золотой шёлк соткан из чистого страдания, из бесконечного отчаяния и жгучей, испепеляющей ненависти? Как она могла оставаться беспечной, неся на себе такое?

- Вот две сучки! – Цинка коротко дёрнула плечом и снова улыбнулась: - Ладно! Они мне давно надоели. Мне нужен кто-нибудь новый.

Зубы Ликки застучали от страха. Цинка знала. Цинка чувствовала муки создания, искалеченного ею, обращённого в вечно меняющееся золотое платье. Она находила их забавными.

- Да что с тобой! – рявкнул Кагр и отшвырнул Ликку к обочине. Она вскрикнула и упала, подвернув ногу. В глазах темнело. Восприятие стало грубым и схематичным, мышление критически замедлилось. Ликка едва осознавала себя – но с предельной ясностью осознавала количество боли, приближающееся к ней в облаке золотого блеска.

Всему виной была сверхчувствительность её эмпатических мембран. Будь рядом с нею Улс-Цем, он заставил бы Ликку заглушить мембраны. Тогда она могла бы очнуться и попытаться спастись. Но Улс-Цема не было. Его больше не было... Закрыв глаза, Ликка издала тихий протяжный крик. Горе и чувство потери оказались настолько острыми, что их приоритет поднялся выше приоритета самосохранения.

- Вы двое подходите, - сказала Цинкейза, немного подумала и поправилась: - А впрочем, нет. Мальчик не нужен.