— Сядь на место.
Леон взял шляпу, несмело улыбнулся и сел подле его милости.
— Наверное, у меня отвратительный характер, — с обескураживающей наивностью заметил мальчик. — Месье кюре непременно наказал бы меня. Он любил повторять, что несдержанность — это смертный грех. Святой отец часто говорил об этом.
— Похоже, уроки кюре не пошли тебе на пользу, — сухо обронил Эйвон.
— Не пошли, Монсеньор… Но ведь сдерживаться так трудно! Мой нрав сильнее меня. Стоит зазеваться, как он тут же вырывается на волю и начинает крушить все вокруг. Но я почти всегда потом раскаиваюсь… А я увижу сегодня короля?
— Вполне возможно. От меня не отставай ни на шаг и не глазей по сторонам.
— Хорошо, Монсеньор, я постараюсь. Но это тоже нелегко. — Паж искоса глянул на герцога, но его милость уже закрыл глаза.
Леон устроился поуютнее в углу кареты, собираясь насладиться остатком пути. Время от времени карета его милости обгоняла другие экипажи, но смельчаков, рискнувших посостязаться с ними в скорости, почему-то не находилось. Четверка английских чистокровных рысаков вихрем проносилась мимо своих нерасторопных французских собратьев. Пассажиры отставших экипажей считали своим святым долгом высунуть головы и полюбопытствовать, что за безумец предпочитает такую тряску размеренному и приятственному темпу. Герб, украшавший карету его милости, а также ее строгая расцветка не оставляли на этот счет никаких сомнений.
— Нетрудно догадаться! — пробурчал маркиз де Шурванн, высунув голову из окна своей тихоходной кареты, чтобы полюбоваться живописным пейзажем. Увы, он поневоле тут же ретировался в безопасное чрево экипажа, поскольку в этот момент что-то вихрем пронеслось мимо. — Кто еще может разъезжать с такой бешеной скоростью?
— Английский граф? — его костлявая супруга мечтательно закатила глаза.
— Ну а кто же еще?! Я встретил герцога вчера вечером, и он ни словечком не обмолвился о том, что собирается присутствовать на королевском приеме.
— Теодор де Вантур как-то сказал, будто никто не знает, что предпримет его милость в следующую минуту. — Костлявая маркиза судорожно вздохнула.
— Poseur![27] — фыркнул маркиз и в сердцах захлопнул окно.
Черная с позолотой карета мчалась, не сбавляя ход. И лишь когда впереди замаячили ворота Версальского парка, лошади соизволили перейти на бодрую рысь. Леон с любопытством вглядывался в сгустившиеся сумерки. Вскоре карета въехала во двор, где сияли сотни огней. Юный паж изумленно завертел головой. Тут и там полыхали факелы, из окон лилось ослепительное сияние; у входа выстроилась длинная череда экипажей, повсюду прогуливались элегантные фигуры. Когда карета подкатила к крыльцу, его милость соизволил открыть глаза. Герцог выглянул в окно, бесстрастно оглядел великолепие двора и зевнул.
— Видимо, пора вылезать, — недовольно заметил он.
Лакей опустил лесенку. Леон спрыгнул первым и повернулся, чтобы помочь его милости. Герцог величаво сошел на землю, на мгновение задержался, скептически оглядел выстроившиеся кареты и проследовал мимо разряженных дворцовых лакеев. Леон поспешил за его милостью, прихватив трость и плащ герцога. Эйвон сделал Леону знак избавиться от ноши. Леон торопливо сунул слуге плащ и бегом устремился за его милостью. Тот уже успел затеряться в плотной толпе гостей. Углядев герцога, паж перевел дух. Эйвон замедлил ход, направо и налево раскланиваясь со знакомыми. Размеры залы и ее великолепие ошеломили Леона. Вскоре они очутились перед широкой мраморной лестницей, отделанной золотом. Эйвон подхватил под руку какую-то нарумяненную даму и вместе с ней прошествовал вверх по лестнице. Они пересекли огромную залу, целеустремленно миновали несколько комнат и вскоре достигли уютной ниши с небольшим овальным оконцем. Леон семенил следом, с трудом удерживаясь от желания ухватиться за развевающуюся полу камзола его милости. Задержавшись на миг в уютной нише, его милость с дамой направились в следующую залу. Леон от восторга онемел: эта зала своим великолепием затмевала все предыдущие. Мириады свечей сияли повсюду. Тысячи облаченных в шелка и золото фигур отражались в бесчисленных зеркалах. Оглядевшись, Леон постепенно пришел в себя. Ему подумалось, что для столь многочисленной толпы кресел явно маловато. Герцог безжалостно избавился от своей избранницы, которая с разочарованным вздохом тут же пропала в толпе придворных. Теперь он пробирался вперед с удвоенной силой, не забывая раскланиваться. Вскоре толпа заметно поредела, и Леон смог разглядеть кое-что помимо спин стоящих впереди людей. У камина в позолоченном кресле восседал дородный господин, наряженный, казалось, сплошь в кружева и бриллианты. Вокруг тучного господина суетилась группа людей. В соседнем кресле позевывала какая-то дама с утомленным лицом. На голове у господина в кружевах и бриллиантах возвышалось нечто невообразимое. Приглядевшись, Леон с изумлением понял, что таинственная громада — не что иное, как напудренный парик, правда, букли у этого парика достигали размеров курдюка откормленного барана. Под бараньими буклями еле виднелось пухлое личико, казавшееся почти багровым от слоя румян, щеки рыхлого господина были изрыты какими-то странными черными точками. Поразмыслив, Леон решил, что, скорее всего, это мушки, призванные сделать господина привлекательнее. Сбоку у багроволицего господина топорщился эфес шпаги, увенчанный алмазной бородавкой невероятной величины.
Эйвон глянул на ошарашенное лицо Леона и ухмыльнулся.
— Вот ты и увидел короля. Подожди меня вон там. — Его милость махнул рукой в сторону окна. Леон попятился в указанном направлении, испытывая такое чувство, будто единственная поддержка и опора в этом огромном дворце покидает его.
Герцог засвидетельствовал почтение его величеству королю Людовику XV и утомленной даме, оказавшейся королевой Франции; задержался на несколько минут для беседы с малокровным дофином и неторопливо подошел к Арману де Сен-Виру, находившемуся в свите короля.
Арман тепло пожал ему руки.
— Mon Dieu, как приятно видеть твое лицо, Джастин! Я даже не знал, что ты в Париже. Так когда ты вернулся, mon cher?
— Почти два месяца назад. Честно говоря, визиты в Версаль меня утомляют. Я уже давно хочу выпить, но, боюсь, бургундского здесь не достать.
Глаза Армана сочувственно блеснули.
— В Оружейной зале! — заговорщически прошептал он. — Пойдем вместе. Нет, подожди, mon ami, тебя увидела мадам Помпадур. Она улыбается тебе! Да ты везунчик, Джастин!
— Я бы назвал это по-другому, — недовольно буркнул Эйвон, но все-таки приблизился к фаворитке и, низко склонясь, припал к ее руке.
Его милости пришлось развлекать знаменитую куртизанку, пока ее вниманием не завладел граф де Стенвиль. Эйвон тотчас же поспешно ретировался. В Оружейной зале герцог обнаружил Армана и еще пару кавалеров, лакомившихся засахаренными фруктами и вином.
Его милости вручили бокал бургундского, а один из лакеев подал тарелку с пирожными, от которых Эйвон презрительно отказался.
— Приятная перемена, — заметил герцог. — A ta santé[28], Жуэнлисс! Твой покорный слуга, Турдевиль. Я хочу с тобой поговорить, Арман!
Он отвел Сен-Вира к небольшому диванчику. Какое-то время Арман болтал о Париже, придворной жизни и тяготах камергерского существования. Эйвон не прерывал друга, но при первой же паузе, возникшей в довольно забавном рассказе Армана, поспешил сменить тему.
— Я должен поклониться твоей очаровательной невестке, мой друг. Полагаю, она здесь?
Добродушное лицо Армана омрачилось.
— О да! Торчит в темном углу позади королевы. Если ты решил приударить за этой снулой рыбой, Джастин, то боюсь, у тебя испортился вкус, — он презрительно фыркнул. — О господи! И почему мой нелепый кузен выбрал именно ее?!
— Мне кажется, любезному Анри всегда недоставало здравого смысла, — отмахнулся Эйвон. — Почему твой кузен не приехал в Версаль?