Те же характерные черты проявил и первый убитый мною черногривый лев. Он долго уклонялся от борьбы, но в конце концов, несмотря на тяжелые рапы, перешел в наступление против двух белых и тридцати туземцев, хотя у него оставалась полная возможность спастись от пас бегством.

Я охотился за антилопами на плоскогорье May. Это плато расположено на высоте 2 438 километров над уровнем моря, и я был уверен, что не встречу здесь львов. Однажды в небольшой долине, сжатой невысокими холмами, я увидел двух антилоп. Я стал осторожно взбираться на один из холмов и вдруг услыхал какое-то движение па противоположном склоне ущелья. Сначала я подумал, что там бродит еще одна антилопа. Однако, поднявшись выше, обнаружил, что антилопы, которых я выслеживал, почему-то беспокойно приглядываются к отдаленному краю холма. Я стал тоже приглядываться п увидал старого льва, медленно взбиравшегося на противоположный холм. Он обернулся ко мне и вдруг прижался к земле. Оп, подобно мне, выбрал удобную и возвышенную точку, с которой можно было свободно обозреть всю долину. Нас разделяло только ущелье. Расстояние между нами было не более четырехсот метров. Антилопы перебегали с места на место по разделявшей нас долине. Там же внизу, как я теперь мог видеть, лежала мертвая зебра. Видимо, лев находился поблизости от затравленной минувшей ночью добычи, и я помешал ему. Бои-оружепосцы с запасным оружием и лошадью, которую они вели под уздцы, несколько отстали, в моей двустволке остался только один патрон. Учитывая эго, я решил, что правильнее всего будет временно отступить и вооружиться более основательно. Я боялся, что лев за это время уйдет. Это не была обычная охотничья жадность. Я боялся лишиться 70

именно этого льва. У него была замечательная густая черпая грива. Кроме того, в этой части Африки никто никогда не встречал черногривых львов⁹.

Когда я с запасом патронов и в сопровождении оруженосцев возвратился на прежнее место, льва уже не было. Мы тщательно ооыскали все окрестности, но . нашли только остатки съеденных им в разное время животных. Однако, я крепко надеялся на то, что старый разбойник не рассганется так легко со столь богатыми дичыо угодьями. Я решил, что правильнее всего будет остаться здесь на ночь, а па следующий день продолжать охоту, призвав на помощь моего спутника Кеннеди и тридцать туземцев.

Невдалеке от того места, где я впервые увидел льва, начиналось ущелье, упиравшееся концом своим в небольшой, по частый лесок. Склоны ущелья кое-где поросли кустарником. Возможно было, что лев, отступая, скрылся в этом кустарнике. Без особой надобности он вряд ли стал бы перебираться из кустарника в лес. Поэтому у меня сложился следующий план: повести наступление со стороны лесной опушки и гнать льва по ущелью в открытую долину.

На следующее утро все участники экспедиции собрались у опушки. Мы с Кеннеди кинули жребий. Счастье было на его стороне. Ему достался верхний участок ущелья, по которому мы должны были гнать льва. Мне же пришлось занять место позади загонщиков, на случай, если бы лев прорвался сквозь цепь. Мы, конечно, вовсе не были уверены, что лев залег где-нибудь поблизости. У меня же лично не было никаких шансов завладеть этим первым моим черногривым львом, так как место, выпавшее Кеннеди по жребию, давало ему все преимущества.

Загонщики с шумом и криком оцепили ближайшие к

краю ущелья кустарники. Пространство, заросшее ими, •было не более ста метров в длину и пятидесяти метров в ширину. Как всегда, прежде чем войти в подозрительные заросли, загонщики стали особенно громко шуметь. Мне почудилось негромкое львиное ворчанье, но так как дальше все было спокойно, я решил, что ошибся, приняв за ворчанье звук, изданный кем-то из боев.

Кустарники быт и переплетены колючками, крапивой и какими-то растениями, усаженными длинными шипами. Пробираться через них было очень неприятно. Загонщики двигались вперед очень медленно. Я шел рядом с ними, чтобы придать им энергии. Но уже па середине пути я до такой степени исцарапался о шипы и колючки, что решил оставить загонщиков и сгг стить-•ся па дно ущелья. Борьба с колючками несколько расхолодила мой пыл и поколебала убеждение в том, что лев скрывается именно в ущелье. Я уселся на вершину покинутого термитника и стал поглядывать по сторонам. Вдруг Кеннеди выстрелил. Лев, неожиданно выпрыгнувший из зарослей пря ю против Кеннеди, кинулся в другую сторону. Он наискосок пересек ущелье и стал подниматься по противоположному склону. Теперь пришла моя очередь стрелять. Лев упал, по тотчас же собрался с силами и заполз в кустарник, разросшийся по крата глубокой впадины, около пятидесяти метров в поперечнике. Кеннеди стал по одну сторопу впадины, я по другую, так что оба выхода из нее оказались под огнем. Загонщики стали кидать камни и дреколье. Но лев не подавал признаков жизни. Возможно было, что он околел, но гораздо правдоподобнее, что он притаился в нескольких шагах от нас, готовый к бою.

Нам очень хотелось знать, что он там делает, но любознательность эта была все же не настолько велика, чтобы заставить кого-нибудь подползти к кустам: и загля-72 нуть в них. Наконец мой оруженосец Дудо предложил разложить костер и выкурить зверя. Когда огонь разгорелся Дудо бросил горящую головшо в ту часть зарослей, где, по его мнению, залег лев. Головня провалилась в кусты, послышался рев, кусты закачались. Таким образом пам удалось точно определить убежище льва. Град пылающих головней посыпался в его сторону. Однако, лев не отзывался. Бои вновь взялись за камни, но и это не помогло. Тогда Дудо стал стрелять из мелкокалиберного ружья не для того, чтобы убить зверя, а для того, чтобы поднять его из логова. Расчет его оказался правильным. Кусты снова зашевелились, и лев выполз из засады. Путь к отступлению был свободен, но лев не захотел им воспользоваться. По движению кустов мы видели, что он крадется; к краю впадины. Мало-по-малу он подошел почти вплотную к нам и, хотя мы его не видели, он нас, наверное, прекрасно видел. Он стоял неподвижно в виду двух белых и тридцати негров, враждебною толпою обступивших огромный костер. А тыл его попрежнему оставался неоцепленным. Он глядел па нас минут пять, затем грозно зарычал и кинулся из кустов. Так встретил он пулю, несшую ему гибель. Он пал в борьбе с врагом, без единой мысли о бегстве — первый черногривый лев,, убитый в британских владениях Восточной Африки. Он был стар. Шкуру его испещряли рубцы от старых ран. Одну из лап он когда-то сломал, но она благополучно срослась. Кончик хвоста был оторван. Однако, несмотря на все эти повреждения, это был превосходный экземпляр черногривого льва.

Обе рассказанные мною истории рисуют типичную картипу охоты па львов в Британской Африке. Охоту с верховыми можно было бы, пожалуй, считать отступлением от типичной охоты, однако, по существу конные охотники ничем не отличаются от загонщиков. Они скачут вслед за зверем до тех пор, пока оп не скроется где-нибудь в чаще или в ущелье. С этого момента, как и в обычной охоте, вступают в действие пешие загонщики.

Поль Рэпей попробовал пользоваться во время конной охоты собаками. Привезепная им в Африку свора состояла из собак самых различных пород. Тут были и айрс-даль-террьеры, и овчарки-колли, и медвежьи собаки с юга, и обыкновенные гончие собаки. Их объединяло только то, что всеми имя пользовались во время львиной охоты. Когда Рэней впервые появился со своими собаками, губернатор Восточной Африки сказал:

— Ну что же, у львов будет хорошее собачье жаркое.

Однако, через несколько лет охота с собаками была запрещена. Она не требовала ни смелости, ни ловкости. Когда Рэпей впервые ввел в дело собак, это было чисто спортивным опытом, и никто не мог предсказать, как поведут себя в этом случае львы. Но когда их поведение выяснилось, в Рэнее заговорил чистый охотник-спортсмен. С и указал на то, что охота с собаками теряет все признаки охоты: собаки настолько завладевают вниманием льва, что ничего не стоит засыпать его пулями. Охота становится бойней.