— Логично, — согласился Сгибнев. — За исключением пустяка, — и невесело засмеялся. — Вы забываете, что в нескольких километрах от нас — граница. И там живут люди... Враги, — поправился он. — Враги, которые не считаются ни со средствами, ни с трудами, только бы навредить нам.

— По-моему, вопрос ясен, — Подгалло взглянул на майора. — Немедленно нужно выяснить, заражены ли крысы. Вы это сможете сделать за максимально короткий срок, товарищ Плотников?

— Нужна лаборатория со специальным оборудованием. И время. Не меньше суток.

— Берите машину и немедленно выезжайте в армейскую лабораторию, — приказал майор. — Сидите там у них над душой. Не возвращайтесь, пока не будет результата.

— Есть! — Плотников встал.

— И еще, — остановил его комиссар. — Прикажите сейчас же, чтобы через санинструкторов мне к восемнадцати ноль-ноль был представлен список, кого покусали крысы.

В помещении жандармерии, несмотря на поздний час, было оживленно. Японцы в форме и русские в партикулярном платье (как все еще говорили в Маньчжурии), сновали по коридорам. Приход невысокого корейца остался незамеченным. Однако же часовой у входа, проверив его пропуск, почтительно отдал честь: не каждый день в захолустный городишко Маньчжурии приезжают капитаны секретной службы. Дежурный офицер, к которому обратился Казимура, проводил его до двери кабинета начальника и сказал почему-то шепотом: «Господина капитана давно ждут». Смахнув с плеча Казимуры невидимую пылинку, офицер ушел к себе. Казимура нахмурился: кто может ждать его? Одернул на себе просторную заплатанную рубаху и, поглядевшись в зеркало, постучал в дверь.

За столом начальника сидел худой моложавый генерал медицинской службы. Знакомым показался Казимуре и беспокойный взгляд его, и короткий нос, и поджатые уши, наполовину скрытые густыми, когда-то черными, теперь седыми волосами, и ласковая улыбка красиво очерченного рта. Капитан представился. Генерал, вежливо улыбнувшись, указал на кресло перед столом и, пока Казимура садился, внимательно осматривал его.

— Мне давно хотелось лично познакомиться с доблестным капитаном Казимурой и я рад, что случай свел нас, — генерал неторопливо позвонил. Адъютант внес две чашки густого до черноты чаю и вазу с печеньем, вытянутым в трубочки. — Не провожай путешественника без божьего благословения, — улыбнулся генерал, указывая на чай, — сделай все, чтобы путник не грустил на чужбине.

Казимура поблагодарил вежливым поклоном и взял чашечку. Прозрачный фарфор был темным и теплым. Капитану вспомнился Токио, ресторан на Императорской площади и... «Так, так! — отметил он про себя. — Этого генерала он видел полковником. Конечно же, полковник Исии Сиро!» Проникаясь все большим почтением к этому загадочному человеку, Казимура молча пил чай, слушая всем известные новости из Японии, которые нашел нужным сообщить словоохотливый собеседник.

— А теперь, — начал генерал, когда Казимура поставил на поднос пустую чашку, — теперь будьте внимательны и сосредоточены, — он закурил душистую сигаретку с золотым мундштуком («Американская», — подумал Казимура). — Генерал Доихара заверил меня, что в вашем лице я буду иметь деятельного и трудолюбивого помощника. Ваше предстоящее путешествие вызвано моим маленьким заданием. И путешествие и задание — последние, — приветливо улыбнулся генерал. — Совсем скоро я надеюсь быть гостем губернатора Западной провинции господина полковника Казимуры...

Капитан поклонился и опустил ресницы, скрывая радостный блеск глаз:

— Я счастлив, господин генерал.

— Нет, нет! — торопливо перебил тот, поднимая руку. — Я профессор Исии. Только профессор.

— Я счастлив, господин профессор, служить императору везде, где он всемилостивейше повелит мне.

— Вы истинный самурай, господин Казимура. Поэтому генерал Доихара и выбрал именно вас.

Блеклое пятно света лежало на чистом зеленом поле стола. Бронзовая чернильница в виде горы поблескивала темным золотом. Сухие, желтые от йода пальцы профессора Исии перекатывали розовую автоматическую ручку.

— Маршрут определяю я, — заговорил профессор, и от ласкового тона его, от вежливой улыбки не осталось следа. Перед разведчиком сидел строгий начальник. — Перейдете границу на любом участке Аргунь-Маньчжурия и направитесь в Цугул. Там проживете два дня у агента семнадцать — Трюнина. Главная ваша задача — водоемы. Все проделаете сами, лично, — Исии не спеша достал обыкновенный металлический портсигар и нажал указательным пальцем выступ на уголке. Мягко щелкнув, отскочила крышка. Внутри лежали упакованные в вату четыре плоские запаянные склянки. — Здесь возбудители брюшного тифа, — брови Казимуры поползли вверх. — Они будут живы еще пятнадцать суток. Одну склянку оставьте у семнадцатого. Остальные... Ищите вдоль границы водоемы и бросайте это туда, — Исии ловко отделил крышку портсигара и ребром ее коснулся склянок. — Вот так вы раздавите их. Только не расходуйте все на один водоем. Ищите большие колодцы не на самой границе, а в глубине, те, откуда берут воду жители, а главное — воинские части, — вздохнув, он прицепил крышку на место, закрыл портсигар и снова ласково улыбнулся, глядя на побледневшее лицо разведчика. — Вы были в Китае?

— Так точно, господин профессор!

— Значит, это вам знакомо. Но там работать значительно проще, — он опять улыбнулся. — На желтой расе мы проверили действие оружия номер один. Вам выпала честь проверить его на европейцах. Не каждому я мог бы доверить плоды своего многолетнего труда, господин Казимура. Не каждому, — задумчиво повторил он, поглаживая кончиками сморщенных пальцев крышку портсигара, и опустил голову.

Капитан теперь вспомнил все, что слышал о профессоре Исии. Со скамьи токийской военно-медицинской академии Исии пошел в армию. Потом изучал медицину в Европе и Америке. Бывал даже в России. Жизнь свою он посвятил микробиологии. Последнее время в армии прошел слух о каком-то новом виде оружия, рассчитанном на массовое истребление живой силы противника. Посвященные называли и имя изобретателя — генерала Исии, «колдуна», связывая его с отрядом 731, где он проводил свои опыты. А потом, заставив поклясться в сохранении тайны, добавляли, что он начиняет бомбы микробами.

— Божественный император вручает вам судьбу войны за создание новой Ямато! — продолжал генерал, зябко потирая руки. — Поэтому мы должны предусмотреть все, — он вновь перешел на деловой тон. — В случае эксцесса на границе, вам надлежит... — он помолчал, глядя в настороженные глаза разведчика, — надлежит сделать так, чтобы никто не нашел у вас этого, — генерал указал на портсигар. — Взорвите его, пусть даже он будет у вашего сердца — иного выхода нет.

— Моя жизнь принадлежит императору!

Самохвал сиял гимнастерку и критически осмотрел ее. Напевая вполголоса, отпорол подворотничок и бросил в мусорный ящик.

— При-идется но-вый при-ши-вать! — рассеянно пропел он, роясь в чемодане.

Карпов с интересом наблюдал, как ротный, не торопясь, оторвал нитку и, зажав ее губами, не переставая напевать, вынул из фуражки иголку, скрывавшуюся где-то в подкладке.

— Чистый хотите пришить? — заговорил Карпов. — Смотрите, будете блестеть — сороки унесут.

Самохвал улыбнулся. Нитка упала на колени, он с трудом ухватил ее пальцами:

— Тонкая работа! — и засмеялся. — Сороки — не страшно. А покажись я с грязным подворотничком — какой же пример солдатам!

Карпову хотелось поговорить с ним о людях, о делах в роте, но первым начать эту беседу он не решался. Самохвал, завязав, наконец, последний узелок, полюбовался своей работой и вдруг сказал:

— Не знаю я людей — беда! Две недели назад пополнение дали, где тут успеть. А впереди — такой марш.

Карпов разделял его тревогу. Он-то знал людей еще меньше. Вернее, он пока не знал их совсем. И все-таки счел нужным ответить командиру:

— А мне люди понравились. Хороший народ.

Самохвал вопросительно и удивленно поднял на него глаза.