— У нас так мало бензина, что мы никуда не сможем добраться. — Уэбб посмотрел на стрелку бензобака. — Осталось меньше четверти галлона. Придется оставить машину здесь и дойти пешком до города. Может, там достанем.

— Я присмотрю за вашей машиной, seňor, — сказал хозяин заправочной станции. — Если вы оставите ключи.

— Мы не можем сделать этого! — воскликнула Леонора. — Как же тогда?..

— У нас нет иного выхода. Или оставить ее здесь, или бросить на шоссе, где ее подберет каждый.

— Здесь будет лучше, — сказал владелец бензиновой колонки.

Они вышли из машины. Теперь они стояли и смотрели на нее.

— Это была хорошая машина, — промолвил Джон Уэбб

— Очень хорошая, — сказал владелец бензиновой колонки, протягивая руку за ключами. — Я присмотрю за ней.

— Но, Джон…

Она открыла дверцу машины и стала вытаскивать чемоданы. Через ее плечо он увидел яркие наклейки — целый вихрь цветов и красок на потертой коже чемоданов — следы многих лет путешествий в десятки стран, остановок в дорогих отелях.

Обливаясь потом, она тянула к себе чемоданы. Вдруг он остановил ее. Оба они, тяжело дыша, глядели в открытую дверцу машины на прекрасные дорогие саквояжи, в которых лежали великолепные вещи из шерсти и шелка, ставшие непременной принадлежностью их образа жизни, духи, стоившие сорок долларов за флакон, прекрасные бархатистые прохладные меха и отливающие серебром клюшки для гольфа. Двадцать лет жизни было в каждом из этих чемоданов. Двадцать лет жизни и по меньшей мере четыре десятка ролей, которые их владельцам приходилось играть в Рио,[8] Париже, Риме, Шанхае. Но больше всего, пожалуй, они любили роль богатой и счастливой четы Уэббов, веселых, всегда улыбающихся Уэббов, владеющих редким искусством готовить сложный и капризный коктейль “Сахара”.

— Мы не сможем сами донести их до города, — сказал он. — Мы потом вернемся за ними. Потом.

— Но, Джон…

Он заставил ее умолкнуть. Он повернул ее спиной к машине и подтолкнул в сторону шоссе.

— Мы не можем все бросить здесь, все наши вещи, нашу машину! Послушай, я останусь здесь, подниму окна, запрусь в машине, пока ты не вернешься с бензином!

Он остановился и посмотрел назад на мужчин, стоявших у сверкающей машины. Глаза мужчин, устремленные на женщину, жадно блестели.

— Вот тебе ответ, — сказал он. — Идем.

— Разве можно так просто уйти, бросив машину, которая стоит четыре тысячи долларов! — воскликнула она.

Но он спокойно и решительно вел ее вперед, крепко держа за локоть.

— Машина хороша, когда она на ходу. Когда она мертва, она ничего не стоит. А сейчас нам во что бы то ни стало надо идти вперед. Машина не стоит и цента, если в ней нет бензина. Пара сильных выносливых ног стоит ста машин, если умеешь ими пользоваться. Мы только начали освобождаться от лишнего груза. Мы будем выбрасывать балласт за борт до тех пор, пока при нас останется лишь собственная шкура.

Он отпустил ее локоть. Теперь она шла рядом, стараясь подладиться под его шаг.

— Странно. Как странно. Не помню уже, сколько лет я не ходила пешком.

Она смотрела вниз и видела, как мелькает шоссе под ногами, видела джунгли по бокам дороги и рядом с собой быстро шагающего мужа; наконец ритм быстрой ходьбы увлек и ее.

— Оказывается, многому можно снова научиться, — сказала она наконец.

Солнце плыло по небосклону. Они долго шли по раскаленному шоссе. Когда он все обдумал, он заговорил.

— Во всяком случае, хорошо понять самое главное. Вместо того чтобы беспокоиться о тысяче мелких вещей, мы будем думать теперь о самом главном — о нас самих.

— Осторожно, машина!.. Нам лучше…

Они обернулись, вскрикнули, отскочили. Лежа далеко от обочины дороги, они проводили взглядом машину, промчавшуюся со скоростью семьдесят пять миль в час. В ней пели, смеялись, кричали люди, махая им руками. Машина пронеслась в облаке пыли и исчезла за поворотом, оглашая воздух звуками двойного горна. Он помог ей подняться, и они снова вышли на шоссе.

— Ты видел ее?

Они смотрели, как медленно оседает пыль.

— Надеюсь, они догадаются сменить масло и перезарядить аккумулятор, — сказала она. — И налить свежей воды в радиатор, — добавила она и умолкла. — Они пели, не так ли?

Он кивнул. Они стояли и смотрели, как желтоватое пыльное облако оседало на одежду и волосы. Он заметил две блестящие слезинки, скатившиеся по ее щекам, когда она вдруг часто заморгала.

— Не надо, — сказал он. — В сущности, это — всего лишь машина, мертвая машина.

— Я так любила ее.

— Мы всегда привязываемся к тому, к чему не следует.

Они обошли лежавшую на шоссе разбитую бутылку и видели, как испарялось вино, пролившееся на горячий асфальт.

Они подходили к окраинам городка, жена впереди, муж сзади, опустив глаза на асфальт, как вдруг лязг металла, пыхтение мотора и бульканье воды в перегретом радиаторе заставили их обернуться. Их догонял старик в полуразвалившемся форде образца 1929 года. Машина была без подножек, сожженная солнцем краска облупилась, но старик со спокойным достоинством восседал за рулем. Его лицо, затененное полями грязной панамы, казалось задумчивым и печальным. Увидев их, он остановил дымящуюся и вздрагивающую машину и открыл заскрипевшую дверцу.

— В такое время опасно ходить пешком.

— Благодарим вас, — ответили они.

— Пустяки. — На старике был поношенный пожелтевший от времени белый летний костюм, вокруг старой морщинистой шеи был небрежно повязан узлом засаленный галстук. С изысканным поклоном старик помог женщине устроиться на заднем сиденье.

— А мы, мужчины, впереди, — сказал он мужу. И, когда тот сел рядом, старик тронул машину, оставившую после себя густое облако пара.

— Меня зовут Гарсиа.

Состоялось знакомство, обмен кивками.

— Ваша машина потерпела аварию? Вы идете в город за помощью? — спросил сеньор Гарсиа.

— Да.

— Тогда разрешите мне отвезти вас и механика обратно, — предложил старик.

Они вежливо поблагодарили и отказались. Старик настаивал, но, заметив, что его интерес и забота только смущают их, тактично перевел разговор на другую тему.

Он коснулся рукой небольшой пачки газет, лежавшей у него на коленях.

— Вы читаете газеты? Ну, конечно же, зачем я спрашиваю об этом! Но вы не читаете их так, как я. Не думаю, чтобы вам была известна моя система. Хотя не я сам придумал ее — обстоятельства вынудили меня к этому. Но теперь я знаю, какой чудесной находкой она является. Я читаю газеты недельной давности. Все, кто этого пожелают, могут получать свои газеты из столицы с недельным запозданием. Это позволяет человеку сохранять трезвость мышления. Человек, читая газеты недельной давности, невольно вынужден быть очень осторожным в своих суждениях.

Муж и жена попросили его продолжать.

— Помню, — сказал старик, — как я месяц жил в столице и покупал газеты каждый день. Я чуть с ума не сошел от любви, ненависти, возмущения, отчаяния. Страсти так и клокотали во мне. Я был молод и готов был взрываться по любому поводу. Я верил в то, что видел и что читал. Вы заметили? Когда читаешь газету в тот же день, почему-то веришь всему, что в ней написано. Думаешь: раз это случилось всего час назад, значит, это правда. — Он покачал головой. — Поэтому я приучил себя отходить в сторонку и выжидать, когда газета отстоится, устареет. Здесь, в нашем городке, газетные заголовки меркнут, превращаются в ничто. Газета недельной давности! Вы можете, если хотите, даже плюнуть на нее. Она похожа на женщину, которую вы когда-то любили, а теперь вдруг увидели, что она совсем не та, какой вам казалась. Она даже дурна собой, а душа ее не глубже блюдца с водой.

Он осторожно вел машину, бережно и нежно положив руки на руль, словно на головы любимых внуков.

— Вот я и возвращаюсь домой, чтобы прочесть газеты недельной давности, посмотреть на них со стороны, поиграть с ними. — Одну из них он развернул и держал на колене, время от времени заглядывая в нее. — Как пуст этот лист, словно разум слабоумного ребенка. Пустоту можно заполнить чем угодно. Вот, посмотрите! Эта газета утверждает, что все представители белой расы исчезли с лица земли. Какая глупость писать подобные вещи! И это тогда, когда на свете, возможно, имеются миллионы и миллионы белых мужчин и женщин, которые сейчас спокойно обедают или ужинают. Мир содрогается, рушатся города, люди с воплями бегут из них. Казалось, все погибло! А рядом, в деревушках, люди не понимают, откуда весь этот шум, поскольку они только что прекрасно выспались и с новыми силами встречают день. Аи, аи, как непостоянен и коварен этот мир! А люди не видят этого. Для них либо ночь, либо день. Слухи разносятся быстро. Здесь повсюду, в деревушках, позади и впереди нас, люди готовятся к карнавалу. Белые люди исчезли с лица земли, говорят слухи, а тут я въезжаю в город и у меня в машине их целых двое, живых и невредимых. Надеюсь, вас не обижают мои речи? Если не было бы вас, я разговаривал бы с мотором моего автомобиля. Иногда он возражает мне довольно шумно.