Уже расчистили строительную площадку, а райотдел взял да и не утвердил проект. Оле помчался в город.

— Чего вы канителите? Осень на дворе. Надо спешить с коровником.

— А вам не нужен коровник.

— Это кто сказал?

— Краусхар.

Оле врывается к Краусхару:

— Ты чего лезешь не в свое дело?

Краусхар, с высоты своего трона:

— У вас есть открытый коровник.

— Значит, оставить племенной скот на морозе?

— Не твое дело указывать государству.

Оле проглотил вертевшийся на языке ответ и ушел.

Дома посоветовался с Келле. Вместе они составили план. Начали. И без того сколько погожих дней упущено!

Оле затеял лично подносить на леса строительный камень. Его радость искала выхода.

А Мертке? Вы когда-нибудь видели ее такой, как сейчас? Она не ходит, она летает по дорогам. И по-прежнему приветлива со всеми. Она готовит птичий двор к зиме, законопачивает каждую щель, через которую ненароком может залететь ветерок. Она намешивает корм и сама его пробует. И подбавляет моркови. И в ненастные дни ноября выманивает у своих курочек яички с ярким по-весеннему желтком. Она расцвечивает свою работу песенками:

Так, значит, для Мертке сейчас весна? Уж вы поверьте ей, товарищи. Весна для нее, как и для Оле, началась в облетающем сентябрьском лесу.

Мягок был мох. Золотые листья падали с деревьев. Огнем жгли поцелуи. Ах, как близок был ей Оле. Близок — и все же недостаточно. Робость и стыд спадали, как изношенное платье. Великая пора любви, когда в каждой мысли бьется твое сердце!

Мертке обнимает матушку Нитнагель, свою наперсницу.

— А ты полюбила бы Оле, если бы он этого захотел?

Матушка Нитнагель улыбается.

— А если бы он тебе сказал: ты должна стать моей женой?

Матушка Нитнагель улыбается.

— А если бы он тебе сказал: не дай мне замерзнуть?

Матушка Нитнагель плачет.

А Мертке ходит окутанная плащом любви. Она заглядывает на строительную площадку и одаривает усталых каменщиков яблоками. Подручный Оле Бинкоп получает самое красное яблоко и в придачу шлепок по кожаной фуражке.

Она пляшет на деревенских улицах, невеста в золотых туфельках любви. Притаясь позади запотевших ноябрьских окон, злые феи прядут свою пряжу. Тощая фрау Серно сплевывает в горшок с цикламеном.

— Ни стыда, ни совести у этих коммунистических девок.

Фрида Симсон поворачивается к ней спиной и внимательно изучает объявления собственного производства.

Фрейлейн Данке из кооперативной лавки остерегает Мертке:

— Что до меня, я уже здорово обожглась на этой самой любви. И будь я на вашем месте, я не рискнула бы…

Всего труднее сладить с Эммой Дюрр.

— Ты бы все-таки подумала! Оле вполне мог быть твоим отцом.

— Он мой муж.

— Подожди чуток, он устанет и согнется в три погибели.

— Я буду любить его и не дам ему состариться.

— На мой вкус, он малость волосат.

— Я люблю его таким, как он есть.

— Здесь его жена.

Мертке глубже закутывается в сотканный любовью плащ:

— Я — его жена.

За ночь подмерзли лужи на дорогах. Миллиарды ледяных иголок плавают в озере. Луговая трава прихвачена морозом. Мампе должен пригнать шведских коров с пастбища.

Великое спасибо Келле и его бригаде! Стоит капитальный коровник, крытый разномастной черепицей. Оле собирал ее с бору да с сосенки. Красоты особой нет, зато коровам будет вольготно.

Если вдуматься, шведских коров Оле навязали почти силой. И все же он заботится о них. На то он и Оле Бинкоп. Да здравствует жизнь! Теперь ему надо уезжать, но для начала он хочет поглядеть размещенное на зиму стадо. Широкогрудые, приземистые коровы. Ох и хороши на племя! Три из них стельные.

Всего через год Оле возьмет сына на руки и гордо пройдется с ним по коровнику. Одна мечта сбылась, один памятник сохранится — прекрасное стадо.

Хлопает дверь. В дверях Тимпе. Требовательным голосом:

— А где корма для шведской скотины?

Ни слова беспартийному Тимпе о том, как не сдержал свое слово член партии Вуншгетрей.

— Концентраты и сено из наших запасов!

Тимпе скалит зубы.

— Это на первое время. — Он иронически поводит носом.

Ватник, ватные штаны, валенки, ушанка, полный рюкзак — эдаким медведем вваливается Оле на птичий двор. Матушка Нитнагель тактично склоняется над кормушкой.

Прощание с Мертке по всем правилам.

Три поцелуя под аккомпанемент несушек и шлепок в придачу.

— Береги сына.

И Оле уходит в путь-дорогу, словно герой из сказки. Он хочет отыскать железного великана, который поможет ему добыть корма для «Цветущего поля». Стрекочет дряхлый мотоцикл. От морозного ветра заиндевели края шапки.

В окружном центре, в лабиринтах учреждений и управлений, ищет Оле железного великана.

— Экскаватор! И как можно скорее!

Стражи железного великана глядят удивленно:

— Это не от нас зависит.

Вверх по лестницам, вниз по лестницам, из двери в дверь, из двери в дверь.

— Мне нужен экскаватор.

— Это не от нас зависит.

Зависит, зависит, ни от кого ничего не зависит. А от кого же зависит, черт подери?

Учреждения закрываются. Дня не хватило. Не пойти ли к окружному секретарю? Найдется ли у него время выслушивать особые пожелания? Сколько таких кооперативов в округе? Сколько особых пожеланий? Вот ведь черт подери! Оле сам активист, он знает в этом толк!

Устало бредет Оле в гостиницу. Мужчина за конторкой испытующе смотрит на него:

— Салат принес, что ли? Для поставщиков у нас черный ход.

— Сейчас получишь мешком по зубам. Мне нужна койка.

На другое утро все сначала:

— Мне нужен экскаватор.

— Не наседай, папаша, не наседай…

Оле хватает чиновника за лацканы и встряхивает.

— Ах так, я папаша? А ты знаешь, желторотый, что моя жена моложе тебя?

Чиновник смягчается:

— Непременно тебе экскаватор? Может, землечерпалка сойдет?

Оле так и взвился:

— Подавай сюда землечерпалку.

И опять не слава богу. Ее надо сперва найти.

Оле едет в Тюрингию. В рюкзак засунут номер «Крестьянской газеты»: «Продается почти новая землечерпалка, цена по соглашению».

Щиплет мороз. Искрятся деревья. Старый мотоцикл пыхтит и стонет. Оле добирается до Веймара, но тут окончательно сдает мотор. Оле колдует над ним, он весь перемазался в масле, он истекает потом, жмет на стартер — ни звука. Придется сдавать в ремонт. И дожидаться два лишних дня.

Блюменау вступает в зиму. Толстый Серно уже взгромоздился на печь. Он прогревает свои телеса, потом отправляется на прогулку. Куда запропастился Оле? Этот вопрос мучит его. Но вот ответ получен. Серно спешит к Купке и Метке.

— Эй, сыночки, купил вас Оле, а?

— Отвяжись, толстомордый!

— Ну, ну, детки, не грубите! — Серно просто зашел предостеречь их. Ведь Оле поехал за экскаватором. Он взроет наследственные луга Купке и Метке.

— Вряд ли ваши отцы этому порадовались бы, а, сыночки?

Заглядывает Серно и к Тутен-Шульце.

— Какие новости?

— В Обердорфе замерзла корова. А все эти фокусы с открытыми коровниками.

Серно располагает свой зад на мягком диване.

— Ничего, наш Оле умней! Он не позволит собой командовать.

Тутен-Шульце улыбается с эдакой хитрецой:

— Ах, как жалко.

Так они дразнят друг друга, и оба довольны.

Серно выслеживает почтальона. Приносит ли он письма для Аннгрет? Нет, не приходят письма из свободного мира. Что-то не так у Рамша с Аннгрет.