«Кажется, схожу с ума», — подумал Щеглов. Он поднялся, умылся, оделся и присел к окну. За окном брезжил рассвет.

Глава девятая

НАЧАЛО КОНЦА

Под горячим солнцем, от резкого грызущего ветра садился снег. Капля за каплей набиралась под снегом вода. Ступишь — бух по колено! По ерикам, по оврагам зашумели потоки. Обнажились курганы, косогоры. Кисли, становясь непроезжими, полевые дороги. В мокром, набухшем черноземе вязли, разъезжались в стороны конские ноги. Ездовые мордовали лошадей, надрывались сами, вытягивая груженые телеги. Разбрызгивая жижу из луж, швыряясь ошметками глины, шла надменная конница.

Бандитские ватаги катились на запад.

Потерпев неудачу в походе на Иващенкову, Попов перешел на правый берег Волги, рассчитывая проникнуть в лесистые районы реки Хопра, соседние с Тамбовскими лесами, в которых хозяйничал бандит Антонов. С этой целью он двинулся на Кузнецк и Пензу. Но и там путь оказался прегражденным, и поповцы волей-неволей устремились к югу между железными дорогами Москва — Самара и Вольск — Петровск.

Банда таяла, как вешний снег. Если под Хвалынском ее численность доходила до 10 000 человек, то сейчас насчитывалось не более 3000. Все очевиднее становился провал авантюры. В тамбовские леса к Антонову можно было пройти еще через Бакуры — Сердобск, и это было последним козырем Попова.

Банда Маруси сделала дневку в небольшой деревеньке. В одном из дворов на опрокинутой колоде сидели, греясь на солнышке, опоясанные патронташами мужики. Они только что напоили коней, задали из хозяйского амбара зерна и в ожидании обеда лениво перебрасывались ничего не значащими фразами.

— У нас, в Рахмановке, поди, к севу готовятся, — произнес один.

— На косогорах быстро сохнет, — отозвался другой.

— К пасхе бабы яйца красят, — вмешался молодой, краснощекий парень. — Страсть люблю христосываться.

— Да-а, домой бы!

— Домой пути заказаны.

— Ну, да, — возразил бородатый мужик. — Мало ли народа за последние дни ушло за Волгу.

— Уйти-то уйдешь, а куда придешь? Чеку не минуешь, а в ней разговор короткий — к стенке.

— Это как сказать. О приказе номер два слышали? — бородатый с опаской посмотрел по сторонам.

— Что за приказ?

— Саратовского губревкома.

— Ты его читал?

— Читал. Вчера — видели? — самолет пролетал, а с него бумажки сыпались. Я одну подобрал, а это приказ. — Бандит еще раз огляделся и достал из-за пазухи листовку на плохой серой бумаге.

— А ну, прочти! Да ты не бойся, — все свои! Ванька, стань к воротам, — упредишь, если кто пойдет!

Бородатый развернул бумагу и, не спеша, начал:

«Приказ Саратовского губревкома № 2. По заказу русских и иностранных помещиков и капиталистов их агенты поднимают в нашей губернии бандитское движение. Заграничные белогвардейские газеты полны лживыми сообщениями о захвате бандитами власти в Поволжье, восстании в городах и т. д.

Эти сообщения показывают, чего добиваются враги рабоче-крестьянского дела — социалисты-революционеры и другие, на чьи деньги и за кого они орудуют. Связь их с польскими и французскими капиталистами установлена. Советская власть не может допустить возвращения в Россию угнетателей трудящихся, распродажи ее белыми генералами, новых войн и срыва мирного труда. Но в бандитские шайки наряду с эсерами, хулиганами, агентами помещиков, капиталистов шла и часть несознательных тружеников, обманутых их лживыми речами. Советская власть хочет обеспечить им возможность, убедившись сейчас, к чему ведут крестьянство бандиты, свободно вернуться к мирному труду. Посему Саратовский губернский Революционный комитет… постановляет:

«Предложить всем крестьянам и труженикам, обманутым бандитами, немедленно вернуться к мирному труду. Наступает посевная кампания. Советская власть сняла заградительные продовольственные отряды и оказывает широкую помощь крестьянству для наилучшего проведения посева. Советская власть заменила продовольственную разверстку натуральным налогом, по выполнению которого крестьяне получат возможность свободно распоряжаться оставшимся у них хлебом и продуктами. Советская власть идет всеми мерами навстречу крестьянству, Советская власть зовет крестьян к деловой работе по залечиванию ран, нанесенных хозяйству войною.

Еще не поздно. Губернский Революционный комитет предлагает всем вошедшим в шайки бандитов бросить их не позднее 5 апреля и гарантирует полную неприкосновенность…».

— Шуба! — донесся от ворот предостерегающий оклик. Чтение разом прекратилось, а чтец торопливо сложил бумажку и сунул ее за пазуху. В калитке показался Семен. В руках он нес деревянный ящик с торчавшей трубой. Труба была окрашена розовой краской и походила на гигантский цветок вьюна.

— Принес позабавиться, — объявил Семен. — Ванька, тащи сюда стол! Послухаем!

Поставив граммофон на стол, он с важностью покрутил ручку, освободил тормоз и опустил мембрану. В трубе зашипело, а потом полились звуки старинного вальса «На сопках Маньчжурии». Семен слушал, уткнувшись головою в раструб, лицо его сияло довольством.

Когда пластинка кончилась, он поставил другую, затем третью.

— Барыню он не может? — спросил кто-то.

— Не знаю. Сейчас вот эту поставлю, — взял Семен четвертую последнюю пластинку.

На этот раз труба не заиграла, а заговорила по-человечьи. Мягкий, чуть картавый голос произнес:

«О продовольственном налоге или продналоге. Продовольственная разверстка заменена продналогом. Издан об этом декрет ВСЕЦИКом. Во исполнение декрета Совнарком опубликовал уже закон о продналоге. Все советские учреждения обязаны теперь ознакомить крестьян как можно шире с законом о продналоге и объяснить его значение.

Почему была необходима замена разверстки продналогом? Потому, что разверстка оказалась непомерно тяжела и неудобна для крестьян, а неурожай 1920 года еще больше усилил крестьянскую нужду и разорение. Кроме того, от бескормицы усилился падеж скота, ослабел подвоз дров из лесов, ослабела работа фабрик, дающих продукты в обмен на крестьянский хлеб. Потребовались такие меры от рабоче-крестьянской власти, которые бы немедленно помогли тяжелому положению крестьянин…»

Кое-кто из бандитов опасливо поглядел на Семена, но тот как ни в чем не бывало продолжал слушать.

«…Продналог почти вдвое меньше разверстки: например, хлеба 240 миллионов пудов вместо 423-х. Размер налога точно известен наперед, то есть еще с весны, каждому крестьянину. От этого будет меньше злоупотреблений при взыскании налога, от этого у крестьянина будет больше интереса расширять посевы, улучшать свое хозяйство, стараться об увеличении урожаев.

Наша страна разорена неслыханно сначала войной царской, потом войной гражданской, то есть нашествием помещиков и капиталистов против Советской власти рабочих и крестьян. Надо поднять хозяйство во что бы то ни стало. В первую очередь надо поднять и укрепить, улучшить крестьянское хозяйство.

Продналог поможет делу улучшения крестьянского хозяйства. Крестьяне возьмутся теперь за свое хозяйство с большей уверенностью и с большей старательностью, а это самое главное».

После короткой паузы другой голос отчетливо произнес: «Ленин».

Кончилась дорожка с записанными на ней звуками, игла, соскользнув, пробежала с хрипом к оси диска, а Семен продолжал слушать.

— Правильные слова, — наконец выговорил он.

— Это что же, сам Ленин с нами говорил?

— Он самый.

Наступило молчание.

— Гм!.. Эта музыка в помещении партячейки стояла, и значится… Гм! Какая история!.. Вы, между прочим, помалкивайте об этом!.. — сказал Семен строго.

— А что, Семен, правду ли говорят, что ежели сдать властям оружие, то простят? — спросил бородатый.

Семен пристально посмотрел на него.