Начальник политотдела сказал, что имя старого воина будет занесено на вечные времена в почетный список части.

После похорон Свиркин посоветовал парторгу провести собрание коммунистов, чтобы обсудить заявления некоторых казаков о приеме в партию.

10

Елизарова и Элвадзе вызвал генерал Якутин. Командир дивизии сидел за массивным столом в убежище хозяина орудийного завода. В кабинете были Свиркин и Орлов. На генерале топорщился плащ с полевыми погонами. Рядом лежала зеленая суконная фуражка. Якутин улыбнулся, как только Михаил показался на пороге.

— Садитесь, господин полковник, — шутя сказал генерал. — Расскажите, как вы поймали немецкого полковника?

— Ничего не могу добавить к докладной записке.

— Я читал ее. Красивая операция!

— Печальная: погиб Яков Гордеевич, а если не подоспели бы наши танки, легли бы все.

— Конец венчает дело, — сказал генерал. — Смелость и выдумку вашу приветствую. Хорошо воевали. Решено представить вас к награде. И вас, товарищ Элвадзе. Отметим и отважного потомка Салавата Юлаева — Тахава Керимова. Он отлично провел танки к месту атаки.

— Не опомнится от радости: встретил танк «Салават Юлаев», — заметил Орлов.

— Сегодняшний день — день большой радости, — сказал начальник политотдела Елизарову. — Я с особым удовольствием вручаю вам кандидатскую карточку, так дорого доставшуюся вам. Я тогда остановил собрание. К счастью, все обошлось хорошо.

Михаил был взволнован, не мог связать двух слов. От радости он только произносил «спасибо».

— Важный разговор есть, товарищ лейтенант, — сказал генерал Елизарову. — Войска нашего фронта стоят перед сильной группировкой противника. Надо ломать сложную оборону, так называемую линию фон Германа. Предлагали немцам сдаться: обращались к немецкому командованию по радио. Ответа не получили. Командующий фронтом решил направить ультиматум с нарочным. Честь быть парламентерами выпала нашей дивизии. Мне бы хотелось послать вас и подполковника Орлова: вы оба знаете немецкий язык… Пойдете? — спросил он Михаила.

— Я солдат, товарищ генерал, приказали — будет выполнено.

— Это не приказание, а добровольное предложение вам.

— Желание командования — для меня приказ. Я готов!

Генерал пристально посмотрел на Михаила. Лицо казака показалось Якутину совсем еще юношеским; как-то не верилось, что этот молодой парень только несколько часов назад без минуты колебаний отправлялся в самое логово врага.

— Разрешите обратиться, товарищ генерал. Небольшая просьба: папирос хороших нельзя захватить? А то мы оскандалились перед немецким полковником со своим куревом.

— Это мы уладим, — улыбнулся Якутин.

Провожать Орлова и Михаила собрались все друзья. Особенно волновалась Вера: когда Кондрат Карпович сказал ей, что Михаил собирается на переговоры к немцам, руки девушки, делающие перевязку раненому, задрожали. Теперь она волновалась еще больше, но молчала, не показывала виду. За всех говорил Кондрат Карпович:

— Рад, Мишутка, что избрали тебя с подполковником на большое дело, но и печалюсь за твою судьбу. Нечистые люди фашисты. Мое казацкое благословение такое: будь тверд в выполнении задания. Где нельзя пройти, так перескочи. Где нельзя перескочить, там перелезь. Встретишь воду — будь щукой. встретишь гору — будь орлом, встретишь немца — будь русским. В добрый час!

На машине развевался большой белый флаг. Орлов и Михаил, сидя в кузове, с интересом смотрели по сторонам. Мелькали полоски ячменя, ржи, клевера и кормовой свеклы. Покажется за стеклом автомобиля невысокий холмик, промелькнет одинокая березка, и снова пестрые посевы.

Вот он, настороженный город, опоясанный линиями траншей, пересеченный ходами сообщений, загроможденный рядами противотанковых заграждений и «ежами», обвитыми колючей проволокой…

Машину остановили немецкие солдаты. Орлов и Михаил показали мандаты, написанные на русском и немецком языках; повторяли одни и те же слова: «Генералу от инфантерии фон Герману».

Гитлеровцы завязали глаза представителям русского командования, посадили в свою машину и в сопровождении мотоциклистов отправили их в штаб-квартиру командующего немецкой группировки.

Генерал от инфантерии фон Герман — столп немецкой военщины. Он второй раз воюет с русскими: первый раз — начальником штаба армии, второй раз — консультантом Гитлера и командующим группировкой. Ему уже было около шестидесяти, но он выглядел моложе своих лет: не по годам стройный, крепкий мужчина с редкими строгими морщинами на лице. Говорил он отрывисто, но твердо: каждое его слово являлось законом для подчиненных. Он любил командовать над людьми, подчинять их своей воле и желаниям. Властолюбие воспитывалось в нем с детства. Уже тогда дед его, герой трех войн — с Данией, Австрией и Францией, генерал в отставке, стал учить мальчика игре в солдатики. Когда внуку пошел восьмой год, «воспитатель» нанимал ребятишек, ставил их во фрунт и учил будущего меченосца командовать ими. Отец Германа был штабным офицером и ловким предпринимателем. Когда правительство Брюнинга выделило четыре миллиарда марок для помощи восточным областям Германии, юнкер Герман-старший, штабной офицер, сумел отхватить сто миллионов, бросил военную службу и стал скупать земли и леса; сына он по настоянию деда отправил учиться в Берлинскую военную академию. Там молодой фон Герман нашел своего кумира Карла Клаузевица, стал превозносить его идеи абсолютной войны, с головой отдался его учению о внезапности нападения, молниеносности наступления. Особенно он увлекся писанием Клаузевица о решающей роли таланта, гения. Когда нацисты сказали первое слово о всемирном господстве, гением фон Герман назвал Гитлера. Фон Герман не состоял в фашистской партии, но он разработал стратегию блицкрига — молниеносной войны, за что его выдвинули в депутаты рейхстага. Когда военная колесница Гитлера покатилась назад, фон Герман высказал мысль о генеральном сражении на своей земле. Фюрер благословил его, своего неизменного консультанта, дать такое сражение, остановить русских и погнать их на восток.

Генерал от инфантерии никогда не восторгался русскими, ничего хорошего не находил в их жизни, а военную историю России называл непоучительной. Победы Петра Первого и Кутузова он объяснял климатическими особенностями и просторами этой «дикарской» страны. Но сейчас, когда русские приперли немецких гренадеров к Эльбе, фон Герман трезво оценил обстановку: Гитлер проиграл, мир спасет Германию. Эти мысли он не высказывал никому: фюрер запрещал даже думать об этом, уверял всех, что фортуна опять повернется к немцам лицом, не раз говорил об ожидаемом чуде своему верному консультанту.

Фон Герман предложил парламентерам сесть. Сам занял глубокое мягкое кресло. Для начала он решил попугать русских новым грозным оружием.

— Вы слышали о нашем «гансе»? Нет. Это наше новое оружие, которое вот-вот вступит в действие и опустошит вашу страну. Но было бы разумнее женить нашего «ганса» на вашей «катюше». Вы понимаете меня?

— Понимаю, господин генерал, — на немецком языке ответил Орлов, — но наша «катюша» не пожелает выйти за «ганса».

— Это ваше личное мнение?

— Так думает каждый наш солдат.

— Дело солдата воевать, а не думать. Эту истину высказал еще гениальный Клаузевиц.

— Я не берусь судить о гениальности Клаузевица, — сказал Орлов, — но я знаю: великие полководцы учитывают моральный фактор.

Фон Герман свысока посмотрел на русского подполковника, насупил густые брови. «Русские не пойдут на уступки, — понял он. — Надо что-то придумать». Фон Герман приказал своему адъютанту отвести парламентеров в отдельную комнату. Те, оставив письменный ультиматум, вышли.

Откуда-то из-за портьер выскользнул человек.

— Русские обнаглели, — сказал фон Герман, неприязненно взглянув в упор на своего советника, представителя нацистской верхушки, генерал-лейтенанта Хаппа.

— Это фарс, — проговорил советник, бегло прочитав оставленную русскими бумагу. — Не так уж они сильны, чтобы принимать их ультиматум. Поднатужились — немного оттолкнули нас.