— Что же плохо тянете? — спросил Михаил.

— Не идет на сухую. — Кондрат Карпович поскреб подбородок. Песня смолкла.

— Не получили разве?

— Получили. Ждем хозяина. Таков казацкий обычай. Нет хозяина — семья не обедает, — словно отрапортовал Кондрат Карпович.

— То дома, товарищ ефрейтор, — возразил Михаил отцу. — А на фронте получил мосол, хоть гложи, хоть бросай под стол.

Елизаров-младший подсел к столу.

Элвадзе собрал кружки, разлил спирт. Все оживились.

— Дай боже, чтобы пилось да еще лилось. — Кондрат Карпович с наслаждением понюхал спирт, опрокинул кружку в рот.

Елизаров-младший разрезал хлеб.

— Не слова, а золото, — крякнул Яков Гордеевич, щелкнул пальцами и заглотнул положенную порцию.

— Мне больше всех досталось, — заметил Михаил.

— Большому кораблю — большое плавание.

Михаил принялся открывать банку консервов, попросил Элвадзе:

— Позови Тахава, он сменяется.

После ужина Михаил стал готовиться к занятиям. В который раз перечитывал свой конспект. Элвадзе и Тахав внесли наспех сбитый ими ящик с песком. Кондрат Карпович куда-то вышел.

К назначенному часу пришли взводные и младшие командиры. Спустя некоторое время вошел Кондрат Карпович и присел.

— Старшой, почему опаздываете? — спросил Михаил.

— Усы крутить больше пользы, чем в корыте воевать, — пренебрежительно покосился старый казак на ящик с песком.

Все расхохотались. Михаилу не понравилась спесь отца. Как быть? Был бы чужой, сказал бы: «Встать, когда разговариваете с командиром!»

— Плохо у вас с дисциплиной, старый казак, — сказал Михаил.

Кондрат Карпович покраснел. Слово «дисциплина» свято для бывалого казака.

— Согласен, буду заниматься. Вопрос: что это за дорожки? — указал он на ящик.

— Изучаем оборону немцев в зимних условиях и тактику ее прорыва. Что теперь, второй раз лекцию читать для вас? — строго упрекнул Михаил.

— Я германскую оборону конем протоптал, когда еще Адам без рубахи ходил.

— В таком случае нас поучите. Вот макет немецкой обороны, — передал Михаил отцу указку.

— Ребяческая игра! — махнул Кондрат Карпович рукой, но, не желая возражать командиру взвода, стал объяснять: — Это, стало быть, проволочное заграждение…

В комнату вошел Пермяков. Михаил отрапортовал командиру полка и продолжал занятия. Старый казак, кряхтя, отвечал на вопросы:

— Проволочное заграждение надо перерезать саперными ножницами, ежели нет ножниц, набросать на него шинели, попоны. Тогда пересигнут и кони.

Пермяков одобрительно покачал головой, прислушался внимательнее. Говорил Михаил:

— Задача: проволочное заграждение врага в три-четыре ряда. Все ряды со звуковой сигнализацией. В проволоку пущен электрический ток. Как прорвать?

— Таких заграждении я не видал. А если есть — послать саперную часть, — ткнул пальцем старик в песок. — Чего смеетесь?

— Смешно получается у вас, — сказал Михаил. — Слушайте дальше. Вот тянутся два забора, — водил Михаил указкой вдоль натыканных спичек. — Между ними земля, политая водой. На верхушке столбов проволочное заграждение. В полутораметровой мерзлоте бойницы, лазы. Как прорвать?

— Разбомбить, — решительно сказал Кондрат Карпович.

— Такую чертову стену и бомбы не пробьют.

— Подкоп сделать, — высказывал предположение старик.

— А немцы будут смотреть на вас из блиндажа в перископ и орешками угощать?

— Пущай хоть бубликами, — отозвался Кондрат Карпович.

— От тех угощений не поздоровится. Предположим, что проволочное заграждение и забор прорвали, но от забора на пятьдесят-шестьдесят метров минное заграждение. Лунки с минами политы водой. Все замерзло, ломом не отковырнешь. Как взломать такую оборону?

— Керосином полить и спалить. И мины сгорят.

— Бетон и лед? И конем нельзя протоптать? — сострил Михаил.

Старый казак только крутнул головой, но не сдавался: гордость раньше его родилась, но и крыть было нечем. Он покрутил-покрутил усы и не без лукавства спросил:

— А вы, товарищ командир эскадрона, видели и брали такую оборону?

— Не обязательно видеть тигра, чтобы быть охотником. А знать надо, как. идти на зверя. — Михаил стал передвигать фигурки в ящике, объясняя роль спешенной кавалерии в прорыве вражеской обороны зимой.

Пермяков слушал Михаила, с удовольствием потирал руки. «Правильно разбирается, — думал он, — пусть проведет беседу на командирском занятии всего полка».

Командир полка дал задание комэску послать разведку и ушел.

— Кто пойдет? — спросил Михаил и стал разъяснять задачу. — Будет возможность — «языка» прихватить.

— Товарищ командир эскадрона, — Кондрат-Карпович поднял руку, — по-другому надо спросить: кто не пойдет? И считать нечего будет. У всех руки зудят. Сцапаем немчуру как пить дать. Ответственно заявляю.

Михаил прислушивался к словам отца, заранее зная, что лучшего разведчика ему не найти. Распорядился:

— Назначаю вас старшим, товарищ Елизаров. Возьмите пять бойцов, наденьте белые халаты. Идти без шума. Не курить, не разговаривать громко. Понятно?

— Так точно: идти тихо и скрытно, как на лису.

— Задание по душе?

— Аккуратное, — ответил старый казак, снял шашку, поставил в угол и сказал: — Постой, мой товарищ, в углу. Хитростью надо брать. Понял? — Он поправил ремень на Якове Гордеевиче, которого приучал к военным порядкам.

— Я не отстану от Кондрата Карповича, — сказал ветеринар.

— Вы не пойдете, — выставил руку вперед Михаил. — У нас ветеранов гражданской войны в полку только двое. Один идет, — кивнул он на отца, — достаточно.

— Товарищ командир, — умоляюще настаивал Яков Гордеевич, — это как раз по моей части. Язык ихний знаю, обращаться научился с ними вежливо.

Командир эскадрона уступил.

Елизаров-старший повел казаков в разведку.

Михаил и Элвадзе остались в комнате вдвоем. Давно уже не было такого случая, давно они не разговаривали по душам. Все не удавалось. Им, двум боевым друзьям, которые начали войну рядовыми, теперь доверили эскадрон: кавалеристы молодые, надо учить их.

Нет дружбы сильнее той, которая крепла в огне боев. Война породнила донского казака и грузина.

Они могли говорить часами. Уже был второй час ночи, а друзья и не думали засыпать. Лежали на жестком полу, рассуждали. Спорили:

— Знаешь, Миша, Кондрат Карпович не выполнит задания.

— С такой охотой пошел и не выполнит? — Михаил положил руку на голову Элвадзе.

— Вот увидишь, придет без «языка», — настойчиво уверял Элвадзе.

— Если ты так думал, почему раньше не сказал?

— Я не хотел мешать. Ты единоначальник, голова эскадрона.

— А ты парторг — душа эскадрона. Значит, мы одно целое и действия наши должны быть едины. И потому споров быть не должно.

Элвадзе запротестовал:

— Верно думаешь — неверно говоришь. Не спорит только тот, кому все безразлично. Правильно ты сделал, что старика послал. Умный он, хитрый, только вот хвастается много. Потому и сомневаюсь, как бы оплошности не вышло с его-то самомнением. А приведет «языка» — пример молодым, плюс нашей работе, не поймает — спесь свою собьет.

Михаил замолчал, обдумывая слова парторга. Не намекает ли тот, что отцу и сыну не следует быть в одном подразделении? Хотя Михаил вроде не проявлял родственного отношения, но своего горба никто не видит. Может, надо построже быть к отцу?

— Сандро, а не лучше будет перевести старика в другой эскадрон?

— Не говори глупостей. Кондрат Карпович на всю жизнь обидится.

Они на минуту замолчали. Элвадзе неожиданно заговорил о Вере.

— Хорошая девушка, — похвалил он.

Михаил часто вспоминал Веру, ее горячую, по-мужски крепкую руку, протянутую на прощанье. Жалел, что вел себя так глупо, обижал ее. И ему вдруг захотелось излить другу душу.

— Сандро, — толкнул он товарища в бок, — значит, Вера хорошая?

— Такой поискать надо, сам знаешь.

— Сказала, что нравлюсь ей. Не обманывает?