— Вы много денег носите при себе, даже доллары, — заметил Пермяков и с подозрением посмотрел на изобретателя.

Я С чего мне начать говорить? — растерялся Штривер. — В тот вечер, когда вы мне показали книгу о телевидении, Гертруда завела меня в гости. Кажется, впервые за всю жизнь я напился допьяна… А вчера тот субъект Пиц, как и Гертруда, предлагал мне вот эти деньги. Я отказался, но не заметил, как он сунул их в карман плаща.

— А что за записка в деньгах?

— Не знаю…

Штривер прочитал записку и протянул ее Пермякову:

— Здесь написано: «Аванс за телевизор».

— Продали изобретение? — уставился Больце на инженера.

— Оскорбляете, господин бургомистр, — обидчиво сказал Штривер. — Не верите — арестуйте.

— Вы ничего не скрываете? — спросил Пермяков. — Скажите честно.

— Нет. Честное слово старого инженера, — как клятву произнес Штривер.

— Очень рад, если так. Будем верить. Верьте и нам, — предупредив Пермяков расстроенного инженера. — Никто и не думал покушаться на ваше авторское право. Заканчивайте изобретение и напишите на нем свое имя. А деньги возьмите, — сказал Пермяков Штриверу.

— Товарищ майор, точно такая же обертка была на пачке денег Курца, — показал Елизаров на полоску синей бумажки со звездочками, которой были опоясаны банкноты.

— Эти деньги мне не нужны. Я вчера еще отказался от них. Я не продажный субъект, — ответил Штривер.

Елизаров стал считать шелестящие марки и доллары.

— Да, одна и та же касса снабдила, — заключил он и пожалел: — Зря передоверили этому формалисту Квинту вести следствие. Он погубил все…

Капитан встал и проводил Штривера.

— Надо назначить другого следователя, — сказал Пермяков бургомистру. — Я почему-то верю Штриверу. Он упрямый, но, пожалуй, искренний. А вот Гертруда обвела нас.

— Старалась, ведьма, в работе, — сказал бургомистр, — влезла в душу нам…

— Старалась… — скептически протянул Пермяков. — Маскировалась, а не старалась. Как все-таки получилось с документом? Где хранится ваша печать?

— У секретаря. Надо отобрать, сделал для себя вывод бургомистр.

— Этого мало. Проверить, кто ваш секретарь. Или беспечный, или одного выводка с Пицем.

— Будем запирать ворота, когда увели коня, — хлопнул бургомистр себя по лбу. — Глаза на лоб лезут: какого черта держали мы возле себя таких «помощников»?

Открылась дверь. Любек ввел Гертруду. Лицо молодого милиционера было довольное, как будто он вернулся с охоты с богатой дичью. Но, увидев бургомистра, Любек замялся. Ему казалось, что бургомистр незаконно поступил, а он, Любек, пошел против него. Но делать нечего, надо доложить.

— Прошу извинить меня, господин комендант, за беспокойство в ночной час, — козырнул Любек. — Неясное дело. Задержал фрау Гемлер для уточнения документов. Если задержал неправильно, я с прискорбием извинюсь перед госпожой.

— Извиниться вам не придется, — сказал Пермяков. — А за бдительность приношу благодарность. Фрау Гемлер освобождена по подложному документу.

— Я точно так и подумал. Если у фрау Гемлер рыльце чисто, — стал уже острить Любек, — ей незачем болтаться ночью и озираться. Я задержал ее и отобрал вот эту бумажку…

«Направляется в Берлин по семейным делам», — прочитал бургомистр.

— Это тоже подделка. Спасибо, товарищ Любек, за хорошую службу. Вопрос ясен. Можно вселить фрау в прежнюю камеру.

Пермяков спросил Любека, не знает ли он некоего Пица, и в двух словах объяснил дело. Любек козырнул и пошел искать во тьме некоего Пица.

— Фрау Гемлер, — спросил Пермяков, — а где ваш патрон Пиц?

— Не знаю никакого Пица.

— Лжете! Знаете. Я спрашиваю, где ваш патрон-освободитель?

— Вот он! — указала Гертруда пальцем на бургомистра.

— Мразь фашистская! Я не желаю с вами на одной земле жить, — крикнул Больце и плюнул.

В кабинет снова вошел Елизаров и шепнул Пермякову:

— Интересная деталь: шофер такси…

Порог перешагнул молодой человек в кожаном шлеме — член Союза свободной немецкой молодежи Тренмер. Он кивнул на Гертруду.

— Ничего, говорите, пусть послушает, — сказал комендант.

— В двадцать четыре часа подошел ко мне человек и предложил поехать с ним «в одно место». Он попросил остановить машину в глухом переулке недалеко от тюрьмы и говорит: «Подождите немного». Мне показалось это подозрительным. Я запер мотор, вышел из машины, притаился в тени и стал наблюдать. Минут через двадцать заказчик вернулся с толстой фрау.

— С этой? — указал Пермяков на Гертруду.

— По объему похожа, — посмотрел шофер на преступницу. Я не подошел к машине. Заказчик сел за руль, а завести машину не смог: ключ у меня… Послал мне проклятие и ходу пешком. Фрау впереди, мужчина за ней с интервалом метров в тридцать.

— Что скажете, фрау Гемлер? — спросил Пермяков.

— Дешевая инсценировка, — пробормотала Гертруда. — Подставное лицо, желторотый агент.

— Я агент? — вспыхнул Тренмер. — Не знаю, кто вы есть, но думаю, не из добрых.

И Вы молодец, Тренмер, но почему сразу не сообщили об этом?

— Простите, господин комендант, — тоном виновного произнес шофер. — После их ухода я завел машину, но она села: прокололи камеру.

— Типичный прием разведчика, — проговорил Пермяков и приказал Елизарову:

— Товарищ капитан, теперь отправьте фрау Гемлер на прежнее место.

Михаил увел Гертруду. Пермяков усадил Тренмера и с карандашом в руке стал уточнять время происшествия. Когда «оборотни» отошли от машины? Сколько времени может пройти, пока заказчик пешком дойдет до окраины города? В котором часу оцеплен город охраной? По расчетам, тот тип не успеет улизнуть.

— Разрешите идти? Я буду искать его.

— Только не в одиночку, — напомнил Пермяков.

— Я подниму членов нашего союза. Пойду сейчас к Вальтеру. Соберем всю организацию.

— Ночью? — усомнился Пермяков.

— Соберем за полчаса. Есть способ: каждый оповещает двух ближних товарищей.

— Не надо поднимать весь город, — не согласился комендант. — Если тот тип не успел уйти из города, теперь не убежит. А утром проведите беседы во всех организациях. Не в одном фашистском черте дело. Пока за Эльбой существуют пособники фашистов, гертруды будут резвиться как мыши, если кошки спят. Если бы все понимали бдительность, как член вашего союза Любек, давно бы «оборотней» вывели на чистую воду.

Молодой милиционер оказался легок на помине. Он сообщил, что в доме Гертруды услышал шорох и спросил, нужно ли следить за этим домом.

— У вас есть непосредственный начальник, — напомнил ему комендант правило службы.

Любек отлично знал устав своей службы, но сегодня особая ночь. Вместе с охраной города не спят и советские друзья. Поэтому он, постовой милиционер, и обращается через голову, тем более что за бдительность комендант вынес ему благодарность.

— Товарищ Любек, вас тянет к следственному делу?

— Я-то люблю это дело, но оно меня не любит. Знаний нет, — бесхитростно ответил молодой блюститель порядка.

— Было бы желание, знания придут, сказал Пермяков. — Я хотел бы рекомендовать вас в помощники следователя. Потом на курсы поступите, станете юристом.

— Юристом?!. — обрадовался Любек. Отец учил его держать мастерок. Сын каменщика не мог представить, что он может познать законы, а их так много! Не поздно ли? Двадцать четвертый год пошел, а за плечами только пятиклассное образование.

— Учиться никогда не поздно. Подружите вашу мечту с учебой, и я уверен: из вас выйдет следователь, прокурор, министр. Да, да, — подтвердил Пермяков, — только нужно учиться и быть верным народу.

17

Комендатура перешла в другое, в меньшее помещение, предоставив большой особняк под Дом пионера.

После приказа о передаче внутренних дел немецким самоуправлениям в комендатуре мало осталось работников: одни уже уехали на Родину и взялись за мирный труд, другие собирались уезжать. Нагостилась и Галина Николаевна. Она и радовалась и грустила. Радовалась тому, что скоро вернется в институт, защитит диссертацию, возьмется за новые большие дела, съездит на Урал, к отцу и матери Виктора, которые теперь станут и ее родными. И когда вернется Виктор, она уже будет матерью. А грустила она при мысли, что приближается расставание с Виктором. Ее тревожило будущее Пермякова. Сколько еще ему придется быть здесь, на чужой стороне? Пуще всего пугала Галину Николаевну мысль о новой войне, которую прославляют и благословляют по ту сторону Эльбы.