Толентино стало не по себе.

— Господин мой, — протестующе воскликнул он, — вина в этом целиком лежит на вас. Почему вы сразу начали упрекать меня? Если я принял вас не слишком вежливо, то лишь потому, что вы спровоцировали меня. С чего мне терпеть насмешки каждого хлыща, который думает, что может выполнять возложенные на меня обязанности лучше, чем я? Хватит об этом, — взмах руки показал, что перебранка окончена. — Давайте ваше послание, — и он протянул руку за письмом герцога Гвидобальдо.

Мессеру Лоренцо, естественно, не оставалось ничего иного, как утверждать, что послание ему велено передать устное.

— Мой господин просит вас сдаться герцогу Валентино, — и продолжил, ибо на лице Толентино тут же возникли сомнение и подозрительность:

— Чезаре Борджа предложил герцогу Гвидобальдо заключить с ним договор, согласно которому последний получил бы существенную компенсацию, если все замки на его территории прекратят сопротивление. Герцог Гвидобальдо решил подписать его, ибо отказавшись, он ничего не выигрывал, поскольку его герцогство уже занято войсками Борджа. Кроме того, продолжение осады Сан-Лео приведет лишь к бессмысленным жертвам как среди гарнизона, так и осаждающих, которых хотелось бы избежать. Вот почему герцог Гвидобальдо послал меня к вам с настоятельной просьбой начать переговоры об условиях капитуляции.

Надо отметить, что Кастрокаро был недалек от истины. Предложи Чезаре Борджа подобный договор, герцог-гуманист скорее всего пошел бы на его подписание и действительно предложил бы сдаться тем замкам, что еще не открыли ворота перед победителями. Однако у проницательного Толентино остались сомнения. И он незамедлительно выложил их послу-самозванцу.

— У вас есть письмо, подтверждающее ваши слова?

— Письма у меня нет, — твердо ответил мессер Лоренцо, скрывая охватившую его тревогу.

— Клянусь Бахусом, это странно!

— Что ж тут странного, мой господин? — затараторил Лоренцо. — Вы же понимаете, сколь опасно иметь при себе такое письмо. Если б его нашли солдаты Борджа, я…

Тут он запнулся, осознав, что допустил серьезный промах. Толентино с силой шмякнул ладонью по ляжке, лицо его побагровело. Он вскочил.

— Одну минуту, — лицо его посуровело. — Давайте-ка разберемся с этим. Вы говорите, что принесли мне приказ, основанный на некоем договоре между Валентино и моим господином. Приказ устный, ибо письмо с таким содержанием, по вашим словам, таило для вас немалую опасность. Может, у меня что-то с головой, но я вас не понимаю, — голос Толентино уже сочился сарказмом. — Валентино должен мечтать о том, чтобы я получил подобный приказ. Существуй такой приказ на самом деле, он бы распорядился, чтобы солдаты сами привели вас к воротам замка и уж ни в коем случае не чинили бы вам препятствий. Или в мои рассуждения закралась ошибка? Тогда укажите мне на нее.

Перед Лоренцо разверзлась пропасть. Он понял, что проиграл.

— Объяснение тому есть, это несомненно, но дать его вам может только герцог Гвидобальдо Я не более чем исполнитель. И делаю лишь то, что мне поручено, не спрашивая, зачем это нужно, — говорил он спокойно, ровным голосом, гордо откинув голову, но сердце его гулко билось в груди. — Когда мне сказали, что брать с собой письмо опасно, я не стал задавать вопросов, а отправился к вам. И до последнего момента не думал, что отсутствие письма может показаться столь подозрительным. Теперь я вижу, что стал жертвой собственной наивности.

Пока он говорил, Толентино не сводил глаз с его лица. Вроде бы слова мессера Лоренцо не оставляли сомнений в том, что он лжет, но слишком уж уверенно держался посол.

— По крайней мере, хоть чем-то вы можете доказать, что посланы его светлостью герцогом Гвидобальдо? — спросил кастелян.

— Нет, — покачал головой Кастрокаро. — Собирался я в спешке. Герцог, похоже, не предполагал, что в Сан-Лео могут усомниться в достоверности его послания.

— Не предполагал? — хмыкнул Толентино. — А как вы попали в замок?

— Забрался с равнины по южному склону, который считается неприступным, — на лице кастеляна отразилось изумление. — Я — уроженец здешних мест. И в детстве часто поднимался к замку. Потому-то герцог Гвидобальдо и остановил свой выбор на мне.

— А когда вы перелезали через стену, вы попросили часового сбросить вам веревку?

— Нет. Веревку я принес с собой. Вместе с крюком.

— Но зачем? Вас же послал Гвидобальдо? — кастелян повернулся к солдатам. — Где вы его нашли?

Бернардо торопливо ответил, что наткнулись на него в тоннеле, соединяющем внутренний и наружный дворы, когда вышли из караулки.

Толентино рассмеялся и смачно выругался.

— Вот оно что! Вы незамеченным прокрались мимо часового и, как только вас обнаружили на территории замка, решили стать послом Гвидобальдо, принесшим мне приказ о капитуляции. А ваши пренебрежительные реплики о бдительности наших часовых не более чем прикрытие ваших истинных намерений. Неплохо задумано, но пользы вам это не принесет. Жаль, конечно, скручивать шею такому голосистому петушку, но ничего не поделаешь, — он вновь рассмеялся.

— Никогда не слышал более идиотских рассуждений, — бросил Лоренцо, понимая, что терять ему уже нечего.

— Идиотских? Позвольте с вами не согласиться. Вы вот утверждаете, что Гвидобальдо послал вас только потому, что вам известна тайная тропа к замку. Подумайте теперь, сколь глупо это утверждение. Вы, конечно, можете упирать на то, что секретность вашей миссии — желание Гвидобальдо, но кто в это поверит? Чтобы посол герцога тайком, рискуя жизнью, проникнул в Сан-Лео с приказом сдаться Чезаре Борджа. — Толентино пожал плечами и рассмеялся в побледневшее лицо мессера Лоренцо. — Так кто из нас больший идиот, господин мой? — а затем, резко изменив тон, махнул рукой солдатам. — Взять его и обыскать.

Мгновение спустя они завалили Лоренцо на пол, вытряхнули из одежды. Вывернули все карманы, вспороли подкладку камзола, но ничего не нашли.

— Неважно, — Толентино вновь забрался в постель. — Улик его вины более чем достаточно. На ночь посадите его под замок. А утром мы скинем его со стены. И, клянусь Богом, спуск займет у него меньше времени, чем подъем.

Глава 4

Запертый в караулке, какой смысл сажать человека в подземелье, если жить ему осталось несколько часов, мессер Лоренцо Кастрокаро провел тревожную ночь. Совсем юный, полный сил, энергичный, он не мог безучастно ждать прихода смерти. За два года службы у Борджа он видел смерть, не раз имел с ней дело. Но то была смерть для других, и только теперь он осознал, что она взяла да похлопала его по плечу. Он, конечно, понимал, что экспедиция в Сан-Лео сулит немалые опасности, но отправился туда в полной уверенности, что уж смерть-то ему не грозит. Ибо пребывал в том возрасте, когда человек полагает себя бессмертным. Даже лежа на деревянной скамье в караулке, он отказывался верить, что не переживет завтрашнего дня. Слишком внезапно случилась катастрофа, слишком буднично, а смерть — дама серьезная, столь скромно, не объявив о себе, она не заявится.

Лоренцо тяжело вздохнул и попытался устроиться поудобнее на жесткой скамье. О многом передумал он в эти минуты. Вспомнилось детство, мать, товарищи по оружию, боевые подвиги. Он видел себя прорывающим кордон защитников Форли, перегородивших брешь в стене, Б кавалерийской атаке у Капуи, плечом к плечу с герцогом Валентино. Как живые предстали перед ним мертвецы, лежащие вокруг. До мельчайших деталей вспомнил он, как они выглядели после смерти. Завтра и он будет точно таким же, твердил ему рассудок. Но сердце отказывалось в это поверить.

Затем мысли его заняла мадонна Бьянка де Фораванти, увидеть которую ему уже не доведется. Давно уже его тянуло к этой даме, Втайне от всех он даже сочинял в ее честь стихи.

Нельзя сказать, что он безумно любил ее. Нет, свою страсть он дарил другим женщинам. Но его влекло к мадонне Бьянке, он испытывал к ней бесконечную нежность, благоговейный трепет. И уж конечно, не решался поведать ей о своих чувствах. Возможно, причина была в том, что она казалась ему недостижимой, дочь графа, представительница знатнейшего рода. А он всего лишь кондотьер, авантюрист, все состояние которого — острый ум да быстрый меч. Лоренцо вновь вздохнул. Хорошо бы увидеть ее перед смертью, поведать историю своей любви, спеть, можно сказать, лебединую песню. Но, с другой стороны, так ли это важно, если жизнь его все равно кончена.