Он вежливо извинился за опоздание. Его задержало, объяснил он, совещание с дирекцией кургауза касательно субботнего бала.

 —  Дуэлянты на месте?  — тут же спросил он бодрым тоном.  — Тогда можно начинать.

Опершись на палку и скрестив ноги, он стоял вовне нашего круга, ухватив свои мягкие каштановые усы нижней губой и глядя на все с мрачным видом знатока.

Яппе и До Эскобар поднялись, отшвырнули сигареты и стали готовиться к поединку. До Эскобар проделал это вмиг, с впечатляющей быстротой. Он швырнул шляпу, пиджак и жилет на землю, снял и галстук, воротничок и подтяжки и все бросил к остальным вещам. Затем он даже вытащил из брюк розовую рубашку, проворно выскользнул из рукавов и стоял теперь в нижней бело-красной полосатой трикотажной сорочке, которая почти полностью обнажала его руки, желтоватые и уже поросшие волосами.

 —  Покорно прошу, сударь,  — сказал он, раскатывая «р», и тотчас быстро вышел на середину площадки, выпятив грудь и расправляя плечи.

Серебряного браслета он не снял.

Яппе, который еще не был готов, повернул к нему голову, вскинул брови и на одно мгновение сквозь опущенные веки взглянул ему под ноги, словно желая сказать: «Потерпи малость, нечего тут балагурить». Когда он встал насупротив До Эскобара, то оказалось, что он отнюдь не похож на атлета и бойца, хотя и был шире него в плечах. Ноги его, обтянутые брюками со штрипками, были слегка вывернуты вовнутрь, а его ненакрахмаленная, уже чуть пожелтевшая рубашка с широкими рукавами, застегнутыми у кисти на пуговицы, и серые резиновые подтяжки выглядели неважно, в то время как полосатая трикотажная сорочка До Эскобара, а особенно же черная растительность на его руках, производили впечатление воинственное и даже устрашающее. Оба были бледны, но у Яппе бледнота выступала отчетливее, так как в обычное время у него всегда играл румянец во всю щеку. У него было живое лицо несколько брутального блондина, со вздернутым носом, усыпанным на переносице веснушками. Нос До Эскобара был, наоборот, короткий, прямой и ниспадающий, а над его капризными губами проглядывал черный пушок.

Они стояли с опущенными руками, почти соприкасаясь грудью, мрачно и презрительно глядя друг другу в живот. Было очевидно, что они сами толком не знали, что делать, и это всецело отвечало моему ощущению. С момента их ссоры прошла целая ночь и еще полдня: времени было достаточно, чтобы охота наброситься друг на друга, бывшая накануне вечером столь горячей, остыла,  — рыцарское благородство помогло им обуздать свои страсти. Теперь они должны были с остуженной кровью, в обговоренный час, совершить перед собравшейся публикой по команде то, что вчера они так охотно проделали бы из живейшего порыва. В конце концов они ведь были благовоспитанными мальчиками, а отнюдь не античными гладиаторами. Любого и каждого охватила бы робость, если бы ему пришлось в спокойном состоянии ни с того ни с сего дубасить другого кулаками. Так я подумал, да так оно на самом деле и было.

Но поскольку для удовлетворения чести должно было что-то произойти, они стали толкать друг друга в грудь растопыренными пальцами, словно считая, что, выказывая таким образом взаимное пренебрежение, можно повергнуть противника; вдобавок они преследовали очевидную цель — раздразнить друг друга. Но в тот момент, когда лицо Яппе стало искажаться, До Эскобар прервал вступительную часть поединка.

 —  Пардон, сударь!  — сказал он, отступая на два шага и отворачиваясь.

Он сделал это для того, чтобы туже затянуть пряжку на поясе брюк,  — ведь он снял подтяжки, а поскольку он был узок в бедрах, брюки, видимо, начали у него сползать. Покончив с этим и снова изготовясь к бою, он произнес нечто грохочущее, гортанное, испанское, чего никто не понял и что, наверно, должно было означать: «Вот теперь уж я по-настоящему готов»,  — и, снова расправив плечи, выступил вперед. Очевидно, он был невероятно тщеславен.

Игра плечами и руками началась сызнова. Но внезапно, совсем неожиданно, вспыхнула короткая, дикая и свирепая рукопашная, какой-то вихрь и неразбериха из кулаков. Длилась она секунды три и так же внезапно оборвалась.

 —  Вот теперь они вошли во вкус,  — сказал сидевший рядом со мной Джонни, жуя сухую травинку.  — Пари, что Яппе победит! До Эскобар слишком задается. Посмотрите, он все время косится по сторонам, а Яппе занят делом. Спорим, что он его здорово отлупит?

Отпрянув друг от друга, они стояли, тяжело дыша, со сжатыми кулаками у бедер. Наверняка каждому досталось крепко, ибо лица у них были злые и оба гневно выпятили губы, словно желая сказать: «Как ты смел сделать мне так больно!» Когда они снова ринулись друг на друга, у Яппе глаза налились кровью, а До Эскобар оскалил свои белые зубы.

Они попеременно били друг друга изо всей силы, короткими ударами — по плечам, предплечью и груди.

 —  Это ерунда,  — сказал Джонни со своим очаровательным акцептом.  — Так не дерутся. Надо бить по подбородку, снизу вверх, прямо в челюсть. Вот это дело.

Но тем временем ситуация сложилась так, что До Эскобар левой рукой схватил обе руки Яппе и, словно тисками, крепко прижал их к своей груди, а правым кулаком, не переставая, дубасил его в бок.

Возникло всеобщее волнение.

 —  Не полагается держать!  — закричали многие и вскочили.

Испуганный господин Кнаак поспешил в круг.

 —  Не полагается держать!  — крикнул и он.  — Вы ведь его держите, дорогой мой! Это противоречит всем правилам.

Он развел их и снова стал внушать До Эскобару, что держать категорически запрещено. После этого оп удалился за пределы круга.

Яппе был в ярости, это видели все. Бледный, он, поглаживая бок и окидывая До Эскобара медленным взглядом, зловеще кивнул головой. И когда он начал следующий раунд, выражение его лица было столь твердым, что каждый ждал от него решающих действий.

И в самом деле, как только началась новая встреча, Яппе нанес удар, воспользовавшись приемом, который он, видимо, заранее продумал. Ложным движением левой снизу вверх он принудил До Эскобара прикрыть лицо; но как только До Эскобар это сделал, Яппе так сильно ударил его правой под ложечку, что До Эскобар, согнувшись, подался вперед, и лицо его стало желтым, как воск.

 —  Вот это да,  — сказал Джонни,  — это здорово больно. Теперь, может быть, он разозлится и начнет драться всерьез, чтобы отквитаться.

Но удар под ложечку оказался настолько крепким, что нервная система До Эскобара вышла из строя. Видно было, что он уже не может даже по-настоящему сжать кулаки, не то что бить, а в глазах у него появилось выражение, словно он теряет сознание. Так как До Эскобар чувствовал, что его мускулы отказывают, тщеславие побудило его принять следующий образ действий: он стал разыгрывать роль подвижного южанина, который дразнит немецкого медведя своей увертливостью и доводит его до отчаяния. Приплясывая, он маленькими шажками вертелся вокруг Яппе, производя нелепые маневры, и, превозмогая себя, задорно улыбался, что при его скверном состоянии произвело на меня впечатление героическое. Но Яппе вовсе не приходил в отчаяние, а просто поворачивался на каблуках, нанося один крепкий удар за другим и левой рукой отражая слабые, кокетливые выпады До Эскобара. Судьбу До Эскобара окончательно решило то обстоятельство, что брюки у него все время сползали, а трикотажная рубашечка вылезала, оголяя часть его желтоватого тела, над чем некоторые смеялись. И зачем он только снял свои подтяжки! Ему следовало бы на время отбросить всякие эстетические принципы. Ибо теперь брюки ему мешали, мешали в течение всего поединка. Все время ему хотелось их подтянуть и заправить сорочку, ибо, несмотря на свое плачевное состояние, он не мог смириться с тем, что выглядит неряшливо и смешно. И вот, в момент, когда он сражался лишь одной рукой, а другой старался привести в порядок свой туалет, Яппе нанес ему такой удар по носу, что я и по сей день не понимаю, почему его нос не разлетелся вдребезги.

Хлынула кровь, До Эскобар отвернулся и пошел прочь от Яппе, пытаясь правой рукой остановить кровь, а левой делая за спиной многозначительные знаки. Яппе все еще стоял со сжатыми кулаками, расставив свои вывернутые ноги и ожидая, что До Эскобар вернется. Но До Эскобар вышел из игры. Если я его правильно понял, то он, будучи более благовоспитанным, счел, что этому делу уже давно пора положить конец. Яппе, несомненно, продолжал бы бороться и с кровоточащим носом; но можно с уверенностью сказать, что До Эскобар в подобном случае отказался бы от участия в драке, а сейчас он делал это тем решительнее, что сам истекал кровью. Ему пустили из носу кровь, к черту, он полагает, что дело не должно было заходить так далеко. Кровь стекала у него меж пальцев на одежду, заливала светлые брюки и капала на его желтые ботинки. Хватит, это настоящее свинство, и при подобных обстоятельствах он отказывается драться, ибо это бесчеловечно.