Остатки первобытных представлений о загробной жизни и связанных с ними обычаев проявлялись среди народов Западной Европы в сравнительно недавнее время. Так, еще 200 лет назад в Австрии при похоронах одного графа вместе с ним погребли и его лошадь. Позднее лошадей уже не убивали, но вести за гробом умершего его лошадь было общепринято. Бывали случаи, когда в могилы клали иголку с ниткой, дабы покойник мог, когда нужно, починить себе платье.
Таким образом, вера в загробную жизнь зародилась еще в доклассовом обществе и к началу разложения первобытнообщинного строя была широко развита. С появлением имущественного неравенства представления о загробном мире резко изменились. Частная собственность наложила на «тот свет» свой отпечаток. Раньше, когда не было различия между богатыми и бедными, загробная жизнь всех умерших представлялась одинаковой. Поскольку все люди были равны, постольку и их души должны были жить на «том свете» в одинаковых условиях, т.е. представления о жизни мертвых за гробом соответствовали общественному устройству, которое было у народов на земле. Древние евреи и греки представляли себе загробный мир как далекое подземное царство теней, где все равны и все разделяют одинаковую безрадостную судьбу, но и без особых мук.
С разделением общества на классы в сказаниях о загробной жизни стали упоминаться два отделения для умерших: верхнее (рай) — для одних, и нижнее (ад) — для других; причем обычно рай — для господ, для богачей, ад — для рабов и бедняков.
Как было показано выше, знатный человек, вождь племени, князь или царь, собираясь в «дальний путь», брал с собой в могилу или на погребальный костер все, чем владел при жизни. Вопреки пословице: «Умрешь — ничего с собой не возьмешь», богач считал: «Умру — все с собой возьму». На его могиле закалывали быков и коней, чтоб мертвому князю было чем питаться и на чем ездить на «том свете». Вместе с ним убивали его жен, рабынь, воинов. Это спутники и слуги, которые отправляются вместе с умершим, чтобы охранять его и угождать ему в загробном мире. Наконец, самого мертвеца клали в гроб или на костер в полном вооружении и с лучшими драгоценностями. Богатые родственники не скупились на тризны, пируя на могильном кургане, совершая обильные жертвоприношения и множество других магических действий, обеспечивающих покойнику возможность добраться до той счастливой местности загробного мира, которая зовется раем.
А кто не настолько богат, чтобы приказать убить на своей могиле женщин и слуг, кто не имеет вещей, чтобы совершить путешествие в загробный мир и быть там обеспеченным от всяких бедствий, кто не может, наконец, заплатить жрецам за молитвы и заклинания, тому не добраться до блаженного края.
Так представители господствующих классов превратили бесцветное царство теней в веселое и богатое место, оглашаемое смехом и звоном бокалов, где продолжаются земные удовольствия, где можно есть и пить безотказно, ласкать сколько угодно самых красивых женщин и т.д. и т. п. Так возник воображаемый рай, доступ в который стал достоянием богатых.
На долю бедняка оставался ад, еще не место пыток и мучений, а просто место печали и скорби. Если это и было возмездие, то возмездие за бедность, за то, что вся жизнь бедняка наполнена заботами о своем существовании, а богам и жрецам уделялось слишком мало внимания и средств.
Разумеется, эта общая картина развития взглядов на загробный мир от их возникновения до появления первых классовых обществ включительно не может быть безоговорочно применена к истории любого народа, не может отразить все своеобразие представлений о загробной жизни, которые коренятся в материальных условиях жизни того или иного общества. Здесь могут иметь место в отклонения и исключения, примером чему являются народы древнейшей культуры человечества — Вавилонии, Египта, Греции, представления которых о загробной жизни резко отличаются как друг от друга, так и от приведенной выше схемы. Взгляды этих народов представляют для нас тем больший интерес, что их литературные памятники уже содержат в себе первые проблески свободомыслия, проявлявшегося в сомнении и даже отрицании какой бы то ни было веры в загробное существование.
Древним вавилонянам «будущая» жизнь рисовалась как обитель страдания и печали. У них имелось представление о «мире мертвых», наполненном отвратительными духами, мучающими души умерших. Духи эти выходят и на землю, прилетая из страшной пустыни с запада, чтоб наслать болезни и смерть на свои жертвы. Боги иногда спускались в подземное царство и выбирались оттуда с большими трудностями. Но человеку нет того спасения, какое есть для бога. Смерть не отпускает его на волю, подкашивает, как былинку, пронзает ножом.
«Поэма о Гильгамеше», наиболее замечательное произведение вавилонской литература II тысячелетия до н.э., в высокохудожественной форме ставит извечный вопрос о смысле жизни и неизбежности смерти, о том, что ждет человека за гробом. Гильгамеш, полулегендарный царь Урука, «на две трети бог, на одну - человек», похоронив любимого друга, томимый печалью и страхом неотвратимой смерти, в тяжелых странствованиях ищет тайну бессмертия. Его предок Ут-Напиштим, который получил от богов великий дар бессмертия, при помощи различных магических приемов пытается добыть для героя вечную жизнь. Он советует Гилыамешу одолеть хотя бы сон — может быть, тогда он одолеет и смерть. Но человеческая природа берет свое, и утомленный походом герой сидя засыпает тяжелым сном. Все оказывается напрасным. Гильгамеш снова чувствует перед собой угрозу неизбежной смерти. Он спрашивает:
Наконец, Ут-Напиштим открывает ему, что, нырнув на дно океана, Гильгамеш сможет найти растение, дающее, правда, не вечную жизнь, но постоянную молодость. Достав с превеликим трудом траву молодости, Гильгамеш отправляется на родину, решив разделить траву со своим народом. Но случайность губит все. Когда Гильгамеш купался в пруду, подкравшаяся змея похитила чудесное растение. С тех пор змеи сбрасывают кожу и молодеют, а людям суждена старость без обновления.
Опечаленный герой просит у богов последней милости: вызвать с того света хотя бы тень умершего друга. Поэма кончается диалогом между друзьями, в котором тень покойного в самых мрачных красках описывает мир умерших, которые «света не видят, во тьме обитают, пища их — прах и глина».
Человек бессилен против природы, которая для вавилонян олицетворялась в виде воли богов.
Глубоким пессимизмом проникнуты слова древнего автора, ибо даже знаменитый Гильгамеш, «могучий, великий, мудрый», несмотря на свое божественное происхождение, не может добиться бессмертия. Оно дается только тем, кто, подобно Ут-Напиштиму, выполняет заповеди религии и требования жрецов. В этой мысли отразилась позднейшая идеология жречества, хотя корни поэмы, несомненно, восходят к народному творчеству. Вавилонская литература развивалась под влиянием религиозного мировоззрения, но и в нее проникли сомнения в истинности религиозных догматов, обещавших праведникам в награду бессмертие. В поэме впервые с предельной четкостью и в то же время с большой художественной силой выражена мысль о неизбежности смерти, которой подвластны все люди, даже прославленные герои, готовые на любой подвиг, чтобы преодолеть неминуемую смерть. В конце концов Гильгамеш утешается мыслью о бессмертии славных дел человека, которые навсегда сохранятся в памяти потомства.
И вопрос о смерти и бессмертии, так волновавший человека в древности, решается мужественно и по существу правильно: человек смертен, но бессмертны его дела.