Изменить стиль страницы

Он улегся на диван, раскрыл детектив, принесенный библиотекаршей Валей, и почувствовал, как заныл копчик.

«Чушь какая-то!» — подумал Погарский и повернулся на бок. Боль в копчике прошла, но дыхание стало прерывистым и затрудненным. Погарский встал, сделал несколько приседаний, круговых движений руками. Дыхание нормализировалось.

«Молодец! — похвалил он себя. — Другой бы раскис, а я...» Тут кольнуло в сердце.

— Вздор! — громко произнес Погарский. — Вздор! — но в сердце продолжало колоть.

«Надо отключиться», — решил Погарский и позвонил по телефону рыженькой Маринке, веселому существу, с которым он встречался раз в месяц.

— Алло! — ответил заспанный голос.

— Марихен, это я! — с наигранной бодростью сказал Погарский.

— Витек! — засмеялась Маринка. — Откуда ты, из Буэнос-Айреса или Монтевидео?

— Какой вздор! — рассердился Погарский, забыв, что неделю назад он говорил рыженькой, что его посылают в командировку в Южную Америку и он вернется не раньше, чем через месяц.

— Нашли более перспективную личность? — еще громче засмеялась Маринка.

— Нет, — сказал Погарский и вдруг, неожиданно для себя, прибавил: — Кажется, я заболел... Сердце...

— Ой! Не смеши, придурок! — закатилась смехом Маринка.— У тебя сердце?.. Расскажи новый анекдотик.

Погарский угрюмо молчал.

— Ну, ну, — наседала Маринка.

— Нет у меня анекдотов! — мрачно сказал Погарский.

— Темнишь! — обиделась Маринка. — Понимаю, сначала ты расскажешь этой корове Люське, а потом она все переврет!..

— Нет у меня анекдотов! — разозлился Погарский.

— Ну и черт с тобой!.. Что же ты мешаешь человеку спать?! — и Маринка положила трубку.

«Дуреха, — подумал Погарский. — И эту рыжую амебу я водил на концерты Анны Герман и кормил в «Европейской» цыплятами табака».

Должно быть, от злости боли в сердце прекратились, но вдруг засвербило в правой части живота.

«Кажется, там печень?» — подумал Погарский и позвонил тихой Тоне, с которой встречался раз в три месяца, и только в необщественных местах.

— Витенька! — обрадовалась Тоня. — Вот уж не ждала.

— Я так просто, — небрежно сказал Погарский, потому что со дня последней встречи с Тоней прошел лишь месяц.

— Да нет же, я ничего... — оправдывалась Тоня. — Ты здоров?

— Вполне. Так, немного болит живот справа.

— Печень! — испугалась Тоня. — Нужно поставить грелку.

— Глупости!.. Не держу этих стариковских причиндалов.

— У меня есть. Хочешь, привезу? .. Я быстро, возьму машину.

Ради Погарского Тоня готова была идти босиком по битому стеклу на край света.

Погарский хотел, чтобы Тоня приехала с грелкой, но это унижало его мужское достоинство.

— Не надо, мне уже лучше, — сказал он.

— Ты ляг! Сейчас же ляг! — настаивала Тоня. - И повяжись пуховым платком. Есть у тебя пуховый платок?

— Есть, — бессовестно соврал Погарский. — Да ты не беспокойся, мне уже лучше. Привет!..

Ночь Погарский провел спокойно, а утром у него болело все: сердце, живот, грудь. Однако он мужественно встал, принял душ и, бреясь, глядя на себя в зеркало, сострил в привычной для него манере:

— Признаков тления не обнаружено.

На работе и в этот день все относились к Погарскому предупредительно, а он, чтобы не подорвать авторитет идеального мужчины, держался мужественно и спокойно. Но боли не отпускали его, возникая то в сердце, то в животе, то в других самых неожиданных местах его ладно скроенного и крепко сшитого тела.

Возвращаясь домой, Погарский зашел в Публичную библиотеку, выписал «Медицинскую энциклопедию» и принялся ее изучать. Результаты оказались удручающими. У Погарского были язва желудка, цирроз печени, стенокардия, эмфизема легких, и все эти болезни, по-видимому, находились в запущенном состоянии.

Вечер Погарский снова провел дома. Он лежал на диване, ел клюкву в сахаре, пил жидкий чай, опустился даже до кефира.

Вопреки строгим правилам, установленным для нее, позвонила тихая Тоня.

— Витенька, тебе лучше? — робко спросила она.

— Лучше, — неуверенно ответил Погарский и, услышав в трубке всхлипывания, подумал, будто Тоня решила, что у него кто-то есть. Он чуть было не сжалился над Тоней (явный признак болезни), но, выдержав характер, произнес: — Ну, все!

На следующий день Погарский отправился в поликлинику. Ему сказали, что Зоя Николаевна Пинчук в отпуске, а вместо нее принимает Рогнеда Абрамовна, очень опытный врач.

Рогнеда Абрамовна оказалась сухой, сварливой старухой.

— Разденьтесь до пояса, — строго приказала она и, не обращая внимания на великолепный торс Виктора Павловича, долго выслушивала пациента и щупала его холодными тощими пальцами. Закончив эту операцию, опытная старуха скомандовала:

— Одевайтесь!

И лишь после этого спросила:

— На что жалуетесь?

— Сердце, печень, селезенка, эмфизема легких, — быстро перечислил Погарский все болезни, почерпнутые в «Медицинской энциклопедии».

Рогнеда Абрамовна неприветливо взглянула на розовые детские щеки Погарского и проскрипела ржавым голосом:

— Ничего у вас нет!.. Примите валерьянки. А вообще вы здоровы как бык.

«Вот оно, наше бесплатное лечение, — горестно размышлял Погарский по пути домой, — умрешь, так они и не заметят».

Мысленно произнеся эти слова, он понял, что дни его сочтены.

Придя домой, Погарский решил привести в порядок все свои дела. Он раскрыл шкаф, долго и скорбно рассматривал костюмы, висевшие на плечиках, рубашки, сложенные стопкой, носки и галстуки самых невероятных расцветок. Затем печальный взгляд его остановился на книжных полках. Он увидел двенадцать непрочитанных томов Чехова, девять — Тургенева, одиннадцать — Лескова, тридцать — Диккенса. Во втором ряду невидимые миру стояли О.Мандельштам и Мих.Булгаков, приобретенные Погарским самым таинственным способом.

«Кому все это достанется? — с горечью подумал Погарский. — Найдутся наследники. А плакать на моих похоронах будет только Тоня».

Тут он сам чуть не расплакался, сел за стол, машинально открыл ящик и увидел исписанный листок бумаги. Это был черновик некролога.

— «Скончался Виктор Павлович...» — прочел Погарский и возмущенно закричал: — К черту! Пусть пишут другие! Не буду за них работать, не буду! — и яростно изорвал в клочки прекрасное литературное произведение.

В это время раздался звонок у входной двери.

«Кто бы это мог быть? Кому я понадобился?» — подумал Погарский и пошел в переднюю.

Минуты через две он вернулся в сопровождении тихой Тони. В руках у Тони была большая сумка, где лежали грелка, пуховый платок, пачка горчичников, бутыль с каким-то лекарством и еще предмет, о котором не принято говорить в обществе.

— Как ты посмела прийти? — без металла в голосе сказал Погарский.

— Ты болен, Витенька, и я должна быть с тобой.

— Неправда, здоров как бык! — воскликнул Погарский.

— У тебя ужасный цвет лица... Покажи язык! — потребовала Тоня.

Сам не зная, как это случилось, Погарский высунул бледный шершавый язык.

— Конечно, — сказала Тоня, — я так и думала. Питаешься где попало.

Зазвонил телефон.

— Алло! — уверенно сказала Тоня.

— Можно попросить Виктора Павловича? — прозвучал в трубке голос рыженькой Маринки.

— Нет, — ответила Тоня. — Он занят.

— Занят?.. Интересно, чем же?

— Ему сейчас будут ставить клизму, — невозмутимо заявила Тоня и положила трубку.

— Тоня! — простонал Погарский. — Ты опозорила меня перед моей... Перед моим другом.

— Глупости! — сказала Тоня. — Эти твои... не знаю, как их назвать... расшатали твое здоровье. Я вылечу тебя и тогда уйду. Понял? Идем!

— Понял, — сказал Погарский и, стыдливо шагая впереди Тони, подумал: «Вот тебе и тихая Тоня! Ну и характер... Нет, она не даст умереть».

И ты, Брут!..

Прошло восемь лет, и нам поставили телефон.

Нет, не одному нашему семейству, а всем в доме, где живут сотрудники нашей фирмы «Альфа-бета-гамма».