СВОБОДУ САТО-СЕНСЕЮ!

Люди не расходились. Одни молча покачивали головой, другие удивленно и восхищенно щелкали языком, третьи шопотом обменивались замечаниями и посмеивались.

Сзади загудела сирена. К толпе подъехала полицейская машина; в ней стоял, держась за ветровое стекло, сам начальник полиции Хата.

Он, прищурившись, смотрел вверх, шевеля губами, потом взмахнул рукой и хрипло заорал:

— Немедленно разойдитесь! Вызвать пожарные машины! ⁸

В толпе громко засмеялись. Кто-то крикнул:

— Пожарная машина не поможет! Полезьте туда сами!

— Пусть полезет бегемот!

Раздались полицейские свистки, но их заглушили хохот собравшихся и аплодисменты.

Глава девятая

ДРУЗЬЯ ХРИЗАНТЕМН0Г0 ФЛАГА

Бывший капитан японской императорской армии Сума любил предаваться воспоминаниям. В кармане брюк он всегда носил записную книжку. Это был обычный блокнот армейского образца в черном переплете, которым снабжались офицеры японской армии. На обороте обложки был изображен земной шар с Японией в центре.

Сума Синсуке любил иногда заглядывать в испещренные скорописью странички своей записной книжки. Скупые ее строки легко воссоздавали в воображении Сумы памятные ему картины из жизни военных лет. Стоило лишь раскрыть книжку — и перед ним вставали сухие, выжженные солнцем степи Чахара, плодородные долины Шаньдуна, угрюмые скалы Батаана и джунгли Гвадалканара.

Сума Синсуке только что принял ванну и возлежал на тростниковой цыновке. Он стал перелистывать записную книжку.

...1938 год. 17 июня. Китайская деревня Наньгуан. Старик-учитель. Семь китайчат...

Рассказывали, что помещики, сбежавшие из этой деревушки, спрятали свои драгоценности в храме, в бронзовых статуях богов. Наньгуан стояла в стороне от фронтовых дорог, и Сума отправился туда вместе с капитаном Уэно только на один день.

Прибыв в деревню, они застали храм уже сожженным, а фигуры богов исковерканными: за несколько дней до них в деревне уже побывали японские танкисты.

Деревушка казалась вымершей. Уэно и Сума были злы, как собаки, из-за постигшей их неудачи. Возвращаясь назад, они зашли в деревенскую школу. Старик-учитель и семь малышей-китайчат при виде японцев задрожали от страха.

— Что у вас было написано на стене? — заревел вдруг Уэно.

Крик японца напугал ребят. Они заплакали. На стене виднелись очертания иероглифов. Их стерли, но некоторые можно было разобрать: «... бей... разбойников!»

Старик-учитель стал почтительно кланяться и уверять, что это помещение им предоставили только сегодня. Школа их сгорела при бомбардировке деревни.

— Сфотографируем? — спросил тогда Уэно.

Сума в знак согласия кивнул головой.

— Ну ладно, старик, прощаем, — сказал Уэно по-китайски.— Выводи ребятишек на улицу, и я их сфотографирую.

Он показал ему рукой на фотоаппарат, висевший на ремне, и вышел с Сумой на улицу.

— Ну, Сума, покажи свое мастерство. Двумя взмахами. ..

— Ладно, двумя взмахами, — согласился Сума.

Старик-учитель объяснил малышам, что их будут фотографировать, и построил, как указал Уэно, в один ряд. Дети доверчиво улыбались, а на глазах у них еще блестели слезы.

— Валяй! — подал команду Уэно.

Сума, стоявший сзади детей, вытащил саблю из ножен и двумя взмахами начисто снес семь детских головок.

— Браво, Сума! — заорал Уэно.

Старик-учитель пронзительно закричал. Уэно выстрелил ему в ухо...

В комнате было тихо. Только за окном чуть трещали цикады и поскрипывал песок под ногами прохожего. Не слышно было за стеной и мягких шагов хозяйки. Вероятно, она решила, что квартирант заснул. Но Суме не хотелось спать. Он продолжал перелистывать страницы дневника. Лицо его, бесстрастное, словно высеченное из камня, оставалось неподвижным.

... 1942 год. Филиппины, Батаан, дорога на Коррехидор — дорога смерти... 1945 год. Остров Люсон. Хасега-ва. Капитуляция...

Сума погладил графинчик с саке. Вино было еще теплое. Он налил в чашечку и выпил двумя глотками. И, снова повалившись на прохладную цыновку, Сума закрыл глаза.

. . .Пятидесятитысячная плененная американская армия Макартура уныло плелась в Коррехидор, устилая дорогу своими трупами. Эту дорогу прозвали «дорогой смерти».

Сума тогда был в составе конвоирующего отряда. Его командиром был пожилой майор Хасегава. Хасегава отбирал у пленных деньги, часы и зубы — их вырывал фельдшер по его приказу. Все ценности майор хранил в парчовом мешочке за пазухой.

Когда американцы высадились на Филиппинах, часть майора Хасегавы после ожесточенного боя отступила в горы. Вскоре они оказались в окружении. Боеприпасы пришли к концу. Майор разделил свой отряд на мелкие группы и приказал всем пробиваться на запад.

Хасегава и Сума шли рядом. Их группе удалось пробиться, но в живых осталось всего несколько человек. Однажды ночью, когда они пробирались меж скал около моря, над ними вдруг зажглась осветительная ракета и со всех сторон затрещали пулеметы. Хасегава и Сума спрятались в пещере и выползли оттуда, лишь когда стихли выстрелы.

Дорога шла над обрывом. Хасегава, раненный в ногу, шел медленно, опираясь на саблю. И вдруг Сума подскочил к нему и повалил на землю, оглушив ударом кулака в голову; вытащил из-за пазухи майора туго набитый мешочек и засунул его себе за пояс. Затем приволок майора к краю пропасти и столкнул вниз.

Он даже не услышал всплеска воды — настолько высок был обрыв. Оглянувшись, Сума быстро метнулся в сторону, в заросший высокой травой овраг. Он погрузился по шею в стоячую воду, покрытую густой зеленой тиной, и замер.

Утром он вылез из оврага и, увидев вдали американских солдат, стал на колени и поднял руки...

Вот что вспомнил, перелистав последние страницы своего дневника, Сума. Эту записную книжку он хранил в потайном ящике стенного шкафчика вместе с парчовым мешочком.

Колокол в храме пробил восемь раз. Восемь часов. Сума подошел к окну. За красными храмовыми воротами при слабых отблесках заката горы меняли свою окраску — становились лиловыми. Вечерний туман постепенно поднимался из долины вверх, полз по ложбинам, заполнял расщелины скал и лесные просеки, вырубленные углежогами, и скрадывал очертания стволов деревьев.

По широким каменным ступеням, ведущим к храму Инари, шли молельщицы — несколько бедно одетых женщин. Одна из них вела за руку двух маленьких детей, третий болтался на спине. Женщина, повидимому, очень устала Она шла. с трудом переставляя ноги, и в такт ее шагам чящий ребенок на спине кивал свесившейся головкой.

Сума закурил и уселся на подушке. План действия уже был продуман до конца: их «боевая группа», то-есть группа членов «Союза друзей хризантемного флага» ’, должна наглядно показать всем жителям городка свою силу. В Осака, куда он недавно ездил на оперативное совещание, ему говорили: «Хризантема может увянуть, если лишить ее влаги». Сума знал, в какой влаге нуждается их хризантема. Американец Паттерсон в последнее время стал сомневаться в их полезности. Неудача с подброшенным оружием взбесила подполковника. Но ничего, скоро он сможет по заслугам оценить способности Сумы не только в качестве переводчика...

В глубоко сидящих черных глазах Сумы мелькнули быстрые желтоватые искорки.

— Если змее отсечь голову, она недолго будет извиваться. ..

И перед ним явственно возникла крепко сколоченная фигура человека с серебряной, как снег, головой и с лицом, сплошь изборожденным морщинами. Коммунист Имано. Вожак одзийской черни.

От сильной затяжки в рот попала противная табачная горечь. Сума сплюнул в полотенце желтую накипь, но лицо ничем не выдало отвращения, которое он ощутил.

Арест Сато — первый удар по этой черни. Если прибрать к рукам Хата — начальника полиции — и заставить его энергичнее действовать, можно будет нанести второй удар — убрать Имано. Для хризантемы нужна влага. Друзья священного цветка должны ее раздобыть. Этих друзей в Одзи становится все больше. Незаметными под-