Помахав девушке, Барма позвал с собою Егора и поднялся на судно. Там, потеряв прежнюю спесь, притихший, лежал на палубе Каменев. И без того больная его голова от «примочек» Бондаря разболелась еще сильнее.

— Супротив закона идете! Спросится с вас за это, — хрипло выговаривал он, со страхом ожидая, как с ним решат. Может, привяжут камень на шею и — в Сулею?

— Суд рассудит, — сказал Барма и велел выпустить на палубу братьев Гусельниковых. — А ты, братко, паруса раздувай. — Как раз ветерок шумнул, заскучав от безделья, надул поднятые паруса и погнал суденышко вниз по речке. Из трюма, заспанные, помятые, выползли десять братанов Гусельниковых. Руки их были все еще связаны, и вылезали братья по очереди, с помощью Егора. Их и на палубе не развязали: мало ли что взбредет мужикам в головы! Эти десять не в старшего: плечисты, угрюмоваты, на руках — не жилы, вервия. И как их таких могутных скрутил один-разъединственный человечишка, Терентий Каменев? Чем скрутил-то: несчастными двадцатью рублями. Покрепче, чем канатом, связал.

— Втолкуй им, Егор, что теперь они свободны, — сказал Барма, но братья не поверили. Кто ж, по рукам связанный, верит в свободу?

— А свободны, дак развяжи.

— Связаны им были, связанные и судите его, — указал Барма на Каменева. — И этих тоже. Чтоб суд ваш был злее. Купил за два червонца одиннадцать душ себе подобных. Какой участи за это достоин?

— На осину его! Башкой в воду! Топора шея просит! — вскричали братья.

— Ти-ихо! Тихо, говорю вам! — остановил их Барма. — Заслуживает он любой смерти. А токо пущай им сама судьба распорядится. Судьба аль самоеды на берегу. Раздеть лихоимца и — в воду!

Егор и Бондарь тотчас исполнили его приказание. Казак, донага раздетый, плюхнулся через борт и тотчас пошел ко дну. Оказавшись в студеной воде, вынырнул, замахал руками, опять окунулся, почуяв под ногами мель, облегченно перекрестился, но рано: на берегу его ждали туземцы. Молоденькая самоедка что-то кричала Барме. Тот, покосившись на Дашу, двинул бровями: «Молчи!»

— А теперь с этими решайте, — сказал о помощниках Каменева. — Ежели заслуживают — туда их…

— Невольные мы! Он нас неволил! — закричали в страхе два казака. Но освобожденные братья, в спешке забыв раздеть их, кинули за борт.

— Ну вот, ребятушки, вольны вы. Ступайте домой. Или — куда душа пожелает.

— Нет у нас дома, — ответил за братьев Егор. — Берите нас с собою. Мореходы мы добрые. Дело знаем.

— Это не мне решать. Вон командир наш, его просите, — сказал Барма, кивнул на Митю. — Я тут седьмая спица в колесе.

Митя строго оглядел мореходов: помятый вид их ему не понравился.

— Винишком балуются, — проворчал он. — По рожам видно. А у меня в команде никто не пьет.

— Истинно, истинно, — подхватил Бондарь, с тоской подумав, что на суденышке нет ни капли хмельного и от сухоты першит в горле.

— Вот, Кеша, к примеру, он сроду капли в рот не брал.

— Не брал, Митрий, твоя правда, — нестерпимо страдая, морщась, кивал Бондарь. А перед взором его рядами выстроились бочки, бочонки, и каждая, как в скиту, была наполнена вином. Холодные денечки миновали.

— Ну, ежели тут команда непьющая, то и мы пить не станем. Я лагунок на случай спрятал… — Егор, бес-искуситель, нырнул в трюм и из-под брезента извлек лагун с брагою. — На, штурман, кинь за борт, — протянул он лагун Мите…

— Лучше я! — опередил Бондарь и, хлопнув по дну ручищей, наполовину выбил деревянную пробку.

— Дай помогу, — подлез младший из Гусельниковых, пожалуй, самый дюжий. — У меня рука крепше.

— Не-е. То дело Бондаря, — со второго удара пробка вылетела, брага полилась, но не за борт — в глотку.

— Ты же не пьешь, святой человек! — остановил его Гусельников-младший. — Давай уж я грешить стану. Ты молись за меня.

— Я и не пью, когда молюсь. Молиться теперь не время, — передав лагун братьям, пояснил Бондарь.

Когда лагун обошел по кругу, Митя еще раз напомнил, что на судне все свободны, но если уж собрались служить под его началом, то служить надо верно.

— После присягу примете.

— Присягнем. Все до единого, — заверил Егор и отвел Барму в сторону. — Самоедка-то просила на ночь остаться, — шепнул, оглядываясь на Дарью Борисовну.

— Я разе против? — вздохнул Барма.

Но ветер дул попутный. Команда подобралась умелая. Кораблю плыть.

— Присяга-юу… — вразнобой повторяли за Митей братья. — России ради не щадить живота. Служить ей не за страх, а за совесть. Слушаться командира и положить жизнь за други своя. Флагу, кораблю и отечеству верным быть до последнего часу…

— Аминь, — торжественно заключил Бондарь, окропил каждого родниковой водою и сам прочувствованно, без за иканий прочел сочиненную Митей присягу, за ним — Барма, Даша и даже Гонька. Немой пробежал глазами текст, приложил к груди руку, замаячил: «Я тоже принимаю».

— Все понял, юнга, все понял, — кивнул ему Митя и велел вытащить из трюма собранное Каменевым добро. Было добра немало: копченые окорока, вяленая и соленая рыба, мука, мягкая рухлядь, сало медвежье, рыбий жир…

— Постарался Тереха для государя, — подивился Бондарь обилию мехов и продуктов. Сам он был неприхотлив, нежаден: лишь бы тело грешное нашлось чем прикрыть да в животе не урчало. В могилу-то все одно уносишь только то, что на себе да в себе. И тем черви распоряжаются.

— Куда мы употребим все это? — спросил Митя, самый щепетильный из всей команды. — Может, в казну сдадим?

— Казна и добро это, и нас упрячет. Какой-нибудь ярыга добром поживится, спасибо не скажет. Нет, братко, по всем законам рухлядь наша. Мы ее в деньги переведем, а деньги сбережем для похода, — рассудил здраво Барма. — Но ежели не прав я — поступите иначе.

— Царь Соломон лучше не рассудил бы, — поддержал его Бондарь, выглянув из трюма. В руках у него были ружья и казачьи пистоли. — А вот к куче вашей прибавок — куча мала.

— Прибавок добрый, — обрадовался Митя. — С ружьями не пропадем: от ворога отобьемся и пропитание себе добудем. — Оглядев команду свою, вдруг рявкнул: — Вста-ать! Построиться!

Даша испуганно отпрянула, немой сжался. Прочие растерянно улыбались, пожимая плечами. Чудит капитан!

— Не поняли? Приказываю… — Митя расставил мужчин по ранжиру, первым стоял самый рослый Бондарь, за ним Гусельников-второй, которого братья звали Полтора-Петра, далее — брат младший, Степша, Барма и все прочие. — Вот это и есть строй. Ясно? А кому со второго раза не ясно, тому на флоте боцмана зубы считают. Мы без битья обойдемся — по разуму и по совести. Егора боцманом назначаю. Побудка, строй, порядок, питание на корабле — его забота. Кешу и вас, — Митя отделил Петра и Степана, — определяю в плотничью команду…

И скоро каждый, кроме Бармы, Даши и Гоньки, знал свои обязанности.

— Нас-то что же забыл? — спросил, не утерпев, Барма. — На корабле для каждого дело должно быть.

— Настанет и ваш черед, — вглядываясь в очертания берега, сказал Митя. — Егор, возьми круто влево!

Но едва судно приблизилось к левому берегу, ринулся к кормщику и рванул руль вправо. Река здесь сужалась, и на обеих сторонах кусты подозрительно шевелились.

— Зарядить ружья, взять топоры! Даша, Гонька, в трюм! Живо!

— Эй, табаньте! — крикнули с левого берега. Из кустов вышел офицер.

— А вы кто такие? — спросил его Митя.

— Люди государевы. Разбойников ловим. Балуют тут.

— Ну, где они не балуют, — проворчал Барма, дав знак Мите: «Вперед!»

— На весла, мужики! — скомандовал Егор. Дюжие братья, рассредоточась по обоим бортам, напряглись за веслами. Хлопнул парус шкаториной, дощаник рванулся через волну.

— Куда вы? Эй! Тут офицер болен, гонец царский, — сердито окликнули с берега.

На другом берегу засмеялись.

— Щас, разворот сделаю, сносит, — ответил Митя, спеша уйти как можно дальше.

— Не шали! Стрелять велю! — пригрозил офицер, сообразив, что от него удирают. Но судно вышло из узкой горловины и устремилось к изгибу. Там за длинной косою с этого берега из ружья не достать.