— Нет.

— Почему? Уже несколько дней, как отремонтировали свод на девятом мартене, пора и соревнование разворачивать, а мы никак коммунистов не соберем!

— Мы целый день ждали секретаря парткома, а он не пришел.

— Сегодня же вечером отправляйся в общежитие и проведи там партийное собрание.

— Товарищ директор, вечером все рабочие занимаются в школе, и мы давно приняли решение ни в коем случае не отрывать их от занятий.

— Как вы можете так равнодушно относиться к производственным делам! — сердито сверкнул глазами Чжао Ли-мин.

Хэ Цзы-сюе частенько бывал не согласен с директором, но в таких случаях он всегда прикрывался авторитетом секретаря парткома — я, мол, посоветуюсь с секретарем парткома, — но сейчас ведь этого не скажешь, и, покраснев, он согласился:

— Хорошо, я проведу вечером собрание!

— Ладно уж, — взглянув на огорченное лицо Хэ Цзы-сюе, махнул рукой директор. — Проводи завтра. А то будешь потом говорить, что директор вмешивается не в свое дело. — Он направился было к двери, но, словно вспомнив о чем-то, внезапно обернулся и сказал виноватым тоном: — Я понимаю, что я часто бываю слишком вспыльчивым, что характер у меня плохой. Но я никак не могу быть спокойным, если вижу, что люди не болеют интересами государства. Сейчас со всех основных строек страны к нам прибывают телеграммы — все требуют стали. План у нас напряженный до крайности. Но мы теперь не можем, как обычно, довольствоваться только тем, что выполняем план. Уже стало необходимостью его перевыполнять! День ото дня надо увеличивать также выпуск снарядов для наших народных добровольцев в Корее, разве в этих условиях допустимы даже малейшие проволочки? Новый секретарь парткома сразу же завел порядок — административные работники ежедневно обязаны один час посвящать политическим занятиям, знакомству с текущими событиями. Хорошо, я согласен с этим, но ведь ничего не предпринимается для увеличения производства продукции… Какая же польза от таких занятий? — Чжао Ли-мин повернулся и вышел из комнаты.

У себя в кабинете директор прежде всего подошел к телефону:

— Дайте диспетчерскую… За сколько сегодня выдали плавку на девятом мартене?.. Да ты короче, короче, — нетерпеливо подгонял он собеседника, — просто скажи мне общее время… Значит, семь часов пятьдесят восемь минут, — на лице его появилась улыбка. — Это впервые Чжан Фу-цюань сварил скоростную плавку, надо будет его отметить! — и, постучав по рычагу, он попросил: — Соедините меня с производственным отделом! Сегодня нам удастся перевыполнить план тонн на двести? Никак не удастся? Почему? — улыбку с его лица как рукой сняло, и он зло уставился в трубку, словно вся вина за это лежала только на производственном отделе. — Что? Первый мартен поставили на профилактический ремонт? А кто разрешил? — он зло бросил трубку на рычаг, затем снова взял ее: — Дайте первый мартен! — в голосе его появились металлические нотки. — Это говорит директор, попросите инженера по оборудованию зайти ко мне.

Профилактический ремонт заключался в том, что под печи наваривали заново тремя-четырьмя слоями магнезитового порошка и затем обжигали для прочности. Такая операция занимала не меньше шестнадцати-семнадцати часов. Если ее долго не проводить, то на подине печи могут появиться большие ямы. На заводе существовал точный график профилактического ремонта мартенов, но в нынешних условиях директор распорядился не придерживаться его и делать ремонт не каждые двенадцать дней, а раз в четырнадцать дней. И неожиданная остановка первого мартена на ремонт не могла не рассердить Чжао Ли-мина, тем более что из-за этого не удалось перевыполнить дневное задание.

В кабинет вошел инженер Чжан Цзи-линь. Одет он был в старую прогоревшую во многих местах спецовку. По его покрасневшему лицу было очень заметно, что он чувствует себя виноватым. Директор не пригласил инженера сесть, а сразу же сердито спросил:

— Кто разрешил ставить печь на ремонт?

— Сегодня в три часа на первом мартене выдали плавку, и я увидел, что под там уже никуда не годится, — начал объяснять Чжан Цзи-линь, — и по графику сегодня ее надо было ставить на ремонт. Я искал вас, но вас не было, а производственный отдел не посмел дать разрешение.

— Значит, ты сам это решил? — гневно сверкнул глазами Чжао Ли-мин.

— Товарищ директор, я уверен, что под не выдержал бы уже ни одной плавки, — инженер вынул из кармана спецовки носовой платок и стал вытирать выступивший на лице пот.

— А мне кажется, ты просто не заботишься об увеличении выпуска стали. Что там с подом, я не знаю, но два часа ты мог подождать. Теперь все наши надежды перевыполнить дневное задание пошли прахом! Сколько раз я говорил тебе, что на ремонт нужно получать мое разрешение!

Чжан Цзи-линь знал, что в таких случаях лучше поменьше говорить. Стоит начать оправдываться, как посыплется еще больше упреков.

— Ты должен запомнить следующее, — продолжал директор, — мы обязаны как можно больше давать стали. Пора кончать с отсталыми настроениями — выполнил план, и ладно!

Не успел инженер выйти из кабинета, как вошел Лян Цзин-чунь. Он взял стул, пододвинул его к директорскому столу и сел. Чжао Ли-мин не обратил на него никакого внимания и продолжал просматривать какие-то сводки. На такой прием у директора Лян Цзин-чунь натолкнулся впервые. Он сделал вид, что ничего не заметил, и спокойным тоном сказал:

— Сегодня выдали скоростную плавку, только вот…

— Да, рабочие стараются, — перебил его, не поднимая головы, директор.

— Мне кажется, что инициативы у рабочих сейчас хоть отбавляй, только мы не умеем ее использовать до конца. У них есть еще большие потенциальные возможности, — сказал Лян Цзин-чунь, не возвращаясь к той мысли, на которой его перебил директор.

— Я думаю, что мы никогда их до конца так и не раскроем, — поднял, наконец, голову директор и посмотрел на Лян Цзин-чуня сердитым взглядом.

— Это почему же? — несколько удивленно спросил секретарь парткома и холодно взглянул директору прямо в лицо.

— Потому что мы, руководители, не проявляем никакой активности и не видим, каковы наши задачи в условиях трудового подъема, — снова опустил голову Чжао Ли-мин.

«Что он имеет в виду?» — подумал про себя Лян Цзин-чунь и медленно проговорил:

— Кстати, я хотел бы, чтобы ты высказал свою точку зрения о моей работе!

— Ты сам должен понимать, по чьей вине вышла задержка с развертыванием соревнования! — сказал Чжао Ли-мин и поднялся с места. — Я должен прямо тебе сказать: на промышленном фронте каждая секунда дорога! — он взял со стола какие-то бумаги и протянул их секретарю парткома: — Это все наши контракты. Основные стройки страны требуют от нас все больше и больше стали. Все они перевыполняют свои задания, значит и мы должны увеличивать свой план и повышать выпуск стали. В противном случае многие стройки законсервируются из-за нехватки материалов. Вот какие последствия может иметь каждая секунда проволочки. А разве можем мы оставить без снарядов артиллерию наших народных добровольцев, можем заставить их ждать снаряды?

Лян Цзин-чунь не стал смотреть контракты.

— Все это я уже видел, — спокойно ответил он. — Я чувствую, что ты видишь проявление пассивности в том, что я не сидел целыми днями в своем кабинете. Но я не мог запереться в кабинете сегодня и впредь не собираюсь этого делать.

— Ты не понял мою мысль. Я отнюдь не собирался упрекать тебя за то, что ты не сидел в кабинете. Но ты вовремя не провел партийные собрания, не мобилизовал коммунистов на то, чтобы они заняли руководящую роль в соревновании за увеличение выпуска продукции.

— Я сегодня был в общежитиях, на квартирах рабочих, выяснял там важные вопросы, — Лян Цзин-чуню не нравилась нервозность директора, и говорил он медленно, спокойно, отчетливо — так, что каждое его слово звучало с какой-то особой силой. — Я хочу докопаться до корня, выяснить, почему активность и творческий порыв рабочих еще недостаточно сильны, почему они не проявляются в полную силу. Это один из важнейших вопросов.