Первые две страницы она бегло просмотрела. Там были приветы для Бибинур и Гульназ, сообщения о здоровье семья Галимджана, об учебе дочерей. Но вот, начиная с третьей страницы и почтя до конца, все близко касалось Гаухар.

Галимджан-абы писал:

«…Конечно, я мог бы обратиться непосредственно к Гаухар, но поскольку давно не получал от нее ни строчки, не знаю, как там обстоят дела. Поэтому решил написать тебе, сестра. Если найдешь нужным, дай Гаухар прочесть это письмо. Если же по каким-либо соображениям сочтешь это неуместным, воздержись. Полагаюсь на твою волю».

После этого предисловия начиналось главное. Хотя Бибинур нашла возможным передать ей письмо, все же у Гаухар было такое ощущение, словно не бумагу держала в руках, а горящую головню. Вот что было дальше:

«…Когда Гаухар в начале августа приезжала в Казань, мы с ней довольно долго говорили о жизни ее, о настроении. У меня сложилось впечатление, что в сердце своем она ещё не порвала окончательно с Джагфаром. Мне кажется, Гаухар и сейчас временами тоскует по бывшему мужу. Потому и спрашивала у меня совета: как ей быть? Признаться, мне не хотелось столь глубоко вмешиваться в личную жизнь Гаухар, хотя я и считаю ее родным человеком. Я был очень осторожен в разговоре. Она обижалась на это, даже высказала прежнее свое недовольство тем, что я в свое время не сказал ей о намерении Джагфара жениться на Фаягуль. Правда, она сказала, что не помнит старое, но я думаю, что это просто отговорка. По-моему, Гаухар до сих пор не хочет понять простого: я тогда умолчал о предстоящей женитьбе Джагфара не потому, что оберегал интересы его, но не хотел, преждевременно наносить ей новую рану.

Теперь дело еще более осложнилось. Какое сейчас настроение у Гаухар, не знаю. Если же предположить, что она все еще как-то держит Джагфара в своем сердце, картина может получиться довольно безотрадная. Правда, я все же надеюсь, что Гаухар найдет в себе силы раз и навсегда покончить с прошлым, однако не исключаю и нечто другое. В этом случае Гаухар ожидают новые, еще более тяжкие испытания.

Исрафил Дидаров в присутствии Гаухар уже говорил, что Джагфар сильно не ладит с новой женой — с Фаягуль. Возможно, они уже тогда решили развестись. Осторожный Дидаров не сказал об этом прямо, но все же его визит к нам несомненно, был связан с этим и являлся своего рода разведкой. Так вот теперь стало известно: Джагфар и Фаягуль развелись официально.

А сегодня Рахима сообщила мне еще более удивительную новость: Джагфар жалуется общим нашим знакомым на то, что, дескать, очень скучает по Гаухар, раскаивается, что развелся с ней. Говорит: «Причина всему — чужие наветы. Сейчас я готов просить прощения у Гаухар». Если верить ему, то он чуть ли не собирается поехать в Зеленый Берег.

Я пишу это, Бибинур, для того, чтобы и тебя, и Гаухар заранее предупредить о возможном появлении у вас Джагфара. Если Гаухар будет внезапно поставлена веред этим фактом, ей будет трудно сразу собраться с мыслями, а человек, застигнутый врасплох, мало ли что может натворить. Нужно, чтобы Гаухар окончательно решила вопрос, и решила правильно. Как говорят в народе: «Семь раз отмерь, один раз отрежь». Я лично всецело полагаюсь на ее рассудительность. Теперь Гаухар накопила некоторый жизненный опыт, должно быть, лучше разбирается в людях, тем более — она знает Джагфара не со вчерашнего дня. Надеюсь так же, что есть у нее друзья, которые помогут добрым советом.

Из письма моего, думаю, можно понять мою собственную точку зрения на сложившееся для Гаухар трудное положение. Еще раз подчеркиваю, чтоб она знала: не хочу навязывать ей свое мнение. И ты, Бибинур, тоже поостерегись. Пусть Гаухар сама решит, как ей поступить. Она еще молодая, ей еще жить да жить на свете. А жизнь, сама знаешь, дается человеку однажды, и никто не имеет права так или иначе распоряжаться чужой жизнью. Повторяю: пусть решает сама.

Я вынужден написать об Исрафиле Дидарове хотя бы потому, что он как-то связал себя с судьбой Джагфара, следовательно, в какой-то мере был связан г в ад судьбой Гаухар. Ты хорошо знаешь мое подлинное отношение к этому бесчестному человеку. Справедливость в конце концов восторжествовала: Дидарова отстранили от должности главного инженера, оставили на заводе рядовым инженером. По-моему, и здесь он долго не засидится. Ему ведь хотелось бы теперь играть роль несправедливо обиженного специалиста, недооцененного руководителя. В коллективе, где Дидарову хорошо знают цену, этой роли ему не сыграть. Между тем он уже пытается, как принято говорить, «завоевать расположение зрителей», при каждом подходящем случае козыряет фразой: «Наши руководители привыкли время от времени просеивать людей; хоть ты и хороший работник, но надо тебя «освежить». Ход этот понятен. Все мелкие, подлые душонки всегда стараются изобразить себя жертвами злой воли. Полагаю, Гаухар полезно знать о теперешнем положении Дидарова».

Гаухар еще и еще раз перечитала пространное письмо, стараясь глубже вникнуть в рассуждения Галимджана. Отложив письмо в сторону, задумалась. Она была необычайно взволнована и в какой-то мере растеряна. Надо хоть немного успокоиться, привести мысли в порядок.

Было время, она и жалела, и мучилась за Джагфара. Представляла его одиноким, заброшенным, даже голодным. Готова была на крыльях лететь, чтобы помочь ему. Но выяснялось, что он не только не мучился, но даже и не скучал, развлекался, сколько душе хотелось. Возможно, теперь ему действительно плохо. Возможно, и в самом деле он вспоминает о ней. Но вот вопрос — с какой целью? Чтобы вернуть себе служанку, рабыню, наложницу? Гаухар далека от чувства мести, злорадства, она и сейчас все еще способна пожалеть Джагфара. Но перед этим надо подумать хорошенько, все взвесить, проверить…

Надо было бы готовиться к урокам, зажечь свет, разложить на столе тетради. Но ей не хотелось отрываться от своих мыслей, они словно на крыльях качали ее. Как она встретит Джагфара, если он приедет? Что скажет ему в первые минуты?»

«Погоди, — остановила она себя, — а когда все же может приехать Джагфар? Ведь письмо написано Галимджаном уже давненько. Значит, может приехать скоро, даже завтра… даже сегодня… Вон, кажется, хлопнула калитка… Да, в самом деле хлопнула!..»

Гаухар встала, повернула выключатель в своем уголке за занавеской, потом в горнице, — все сразу залилось светом. А она не переставала прислушиваться. Заскрипели половицы в сенях, открылась дверь в кухню, вошла тетушка Забира.

Она первым долгом спросила:

— Я оставила в печке обед. Ты поела?

— Спасибо, поела, тетушка Забира.

— Вот и хорошо. Значит, поставлю самовар. У меня и у самой в горле пересохло, разве возле больной о себе подумаешь.

Наливая воды в самовар, насыпая уголь и разжигая лучину, она рассказывала, почему так надолго отлучилась из дома. Ее позвали к пожилой двоюродной сестре, которая внезапно почувствовала удушье и подумала, что умирает. Пока дождались неотложную помощь, прошло немало времени. Врач, сказав непонятное слово «спазм», прописал лекарство и уехал. А тетушка Забира пошла в аптеку. После капель сестре сразу стало лучше. Тут Забира вспомнила, что еще утром ушла из дома.

Накрывая стол в горнице, она все поглядывала на квартирантку — Гаухар сидела между двумя кадками с цветами, и тень от листьев падала на ее задумчивое лицо.

— Когда ходила в аптеку, встретила Талию — повела разговор тетушка Забира. — Ужасно скандалит, на тебя зубами скрежещет.

— Не знаю, что ей надо от меня.

— Ах, боже мой! Что взбрело ей в башку, то и болтает. Только бы шуметь.

Что-нибудь новое выдумала?

— Какое там, все одно и то же — из-за своего сына… «Сорвала, говорит, с моей ветки единственное мое яблочко. Пусть, говорит, отдает в интернат чьего хочет ребенка, а я Акназара все равно заберу домой».

Она забрала бы, да Акназар не желает возвращаться к ней.

— Вот это и взбесило ее до крайности…