— А я уже подумал — ты и знать не захочешь меня. Ты все еще в Казани? Так влюблена в свой город, что и не думаешь расстаться с ним?
— Наверно, каждый считает, что нет места лучше его родного гнезда, — уже сдержанно отозвалась Гаухар.
— Это верно. Все же Ленинград красивейший город в мире. Многие не зря считают: жить там — мечта.
Гаухар невольно улыбнулась, это была скорее ироническая, чем добродушная, улыбка.
— Одна наша учительница частенько говорит: «Жить в Париже — мечта». Наверное, вычитала из книг, — сама-то, кроме Казани, нигде не бывала.
— Париж… — повторил Билал, словно не замечая ее иронии. — Париж — совсем другое дело. Я был там, очень красивый город. Но я не променял бы на него родной Ленинград. Вполне уверен: ни один город так не волнует и не вдохновляет человека, как наш величественный Ленинград. Я еще далеко не пенсионер, Гаухар, тихий уголок не может служить для меня приютом. Конечно, это нельзя отнести к Казани. За эти годы, — он горько усмехнулся, — я успел достаточно хорошо присмотреться к городу — ведь я строитель. Здесь построено много новых интересных зданий. В частности, школ. Да, да, Гаухар, в том числе и школ! Но если бы ты знала, какие школы построены в Ленинграде! Сколько там всяких новшеств, отвечающих задачам современной советской педагогики! Я не учитель, но представляю себе, с какой радостью вошел бы в одну из таких школ любой преподаватель!
— Я не отказалась бы поработать в такой школе, — серьезно сказала Гаухар. — У нас, учителей, в этом направлении мечты безграничны. Но пока что приходится удовлетворяться тем, что есть.
— Вот это и обидно, Гаухар!
Внешне Билал говорил как будто спокойно, рассудительно, но чувствовалось, то он внутренне напряжен до отказа. Неужели этот глупец все еще не оставил своих вздорных мечтаний? Гаухар поняла: ей следует уходить. Она уже сожалела, что в начале разговора проявила мягкость, даже приветливость. Словно почувствовав критическую минуту, Билал вдруг заговорил с новым подъемом, хотя все еще крепился, не выходил из рамок:
— Гаухар, стоит вам только захотеть, я устрою вас в самую новую, в самую лучшую школу в Ленинграде… Хотите — я сам построю для вас прекрасную школу. Наша организация строит и школы. Хотите?!
— Спасибо, — сухо ответила Гаухар. — Во-первых я преподаю на татарском языке, работать в русской школе мне было бы трудно. Но это… лишь одна сторона вопроса. Во-вторых… Я понимаю ваш намек. Он неуместен, как и все прежние. Я ведь однажды уже сказала вам. Думала, что вы запомнили и смирились с этим. По-видимому, придется повторить. Я замужем, Билал. Давайте навсегда покончим с этим. Не отравляйте меня ядом при каждой встрече…
Теперь Билал заговорил отрывисто, задыхаясь:
— Гаухар-ханум, подумайте же и обо мне… Я ведь человек! Не по глупости, не ради прихоти… Я ведь полустоящему, глубоко…
— Замолчите, Билал. Я ухожу.
— Нет, нет, Гаухар-ханум! Я нигде не встречал и не встречу такой красивой женщины, с таким сердцем, как вы! Может быть, я ослеплен, не спорю. Но ведь я люблю вас! Мне никого больше не надо. Ради вас я готов на любой подвиг как и на любую жертву!..
— Билал, я счастлива, и никакие ваши признания не заставят меня уйти от мужа. Вы тоже найдете себе хорошую девушку и женитесь на ней. Надо надеяться, девушка эта отдаст вам свои лучшие чувства, сердце, любовь. Оставьте меня в покое, не позорьте. И не унижайте себя. Прощайте. Больше не встречайтесь на моем пути, это бесполезно для вас и неприятно мне.
Гаухар ушла. Она не обернулась и не взглянула на Билала. Он стоял на перекрестке, смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом большого дома. Билал не мог ни закричать, ни рассердиться, ни оскорбить ее в гневе и отчаянии своем. Неведомая сила властвовала над ним, всецело подчинила его. У него не было волн противостоять этой силе. Более того — он не считал нужным сопротивляться, словно это было что-то сверхъестественное.
Гаухар скрылась из глаз, не вернется. Билал провел ладонью по лицу. Затем без всякой цели побрел по улице. Вот он совершенно отчетливо видит Гаухар. Они сидят на крутом берегу Камы и смотрят вдаль. Гаухар только что закончила этюд, Билал хвалят рисунок. Не льстит, нет, — хвалит от всего сердца! Глаза Гаухар зажигаются радостью… И почему Билал не сказал именно тогда о своей любви? Оба они были юными, свободными в чувствах. Правда, тогда Билал не мог ничего обещать Гаухар, кроме собственного горячего сердца. Он был всего лишь студент. И только в мечтах дарил Гаухар красивую жизнь. Эту мечту невозможно было осуществить, пока не окончена учеба. И Билал молчал. Он все ждал того дня, когда оба они окончат учебу. А за это время… Билал до сих пор не может поверить, что Гаухар в те дни навсегда связала свою жизнь с другим человеком. Она, конечно, ждала до поры до времени объяснения Билала. Но сколько может ждать девушка? А теперь Гаухар не хочет ломать налаженный семейный уклад. Хотя и не любит мужа, — Билал мог думать только так, — все же остается верной ему. Мало ли молодых женщин приносят себя в жертву долгу…
Темнеет, на улицах города зажигаются огни. Люди движутся непрерывно — куда-то спешат, кого-то встречают, провожают, одни смеются, другие грустят, Проезжают переполненные троллейбусы и автобусы, быстро катятся автомобили — легковые и грузовые. А Билал Шангараев, как заблудившийся человек, идет то в одну сторону, то в другую. Что же ему теперь делать?!
9
Когда Гаухар, кончив занятия, вошла в учительскую, солнце светило прямо в окно. У окна на диване сидели две женщины. Одна из них Фаягуль Идрисджанова, другую Гаухар не знает. Они, перебивая друг друга, оживленно разговаривали о чем-то. Увидев в дверях Гаухар, незнакомая женщина многозначительно подтолкнула локтем Фаягуль. Та подняла голову и, заметив Гаухар, так и вспыхнула. Обе они сразу замолчали.
Гаухар открыла шкаф, чтобы положить на место классный журнал. Она ничем не выдала себя, хотя сразу поняла, что собеседницы судачили о ней. И разговор, видать, шел недобрый. Но чем могла бы ответить Гаухар? Это было одно из тех нелепых положений, когда человеку и следовало бы заступиться за себя, но он ничем не может доказать, что сплетничали именно о нём. В подобных случаях самое благоразумное — промолчать, сделать вид, что тебя совершенно не интересует вздорная болтовня. Гаухар так и сделала. Она с достоинством покинула учительскую.
Еще задолго до этого случая Гаухар чувствовала, что Фаягуль за что-то невзлюбила ее. Допытываться, выспрашивать, за что именно, было не в характере Гаухар. Набиваться Идрисджановой в подружки не собиралась. На людях обе они не выказывали взаимной отчужденности. Оставаться же с глазу на глаз избегали. «Эта ненавистница не существует для меня», — еще раз сказала себе Гаухар. На том вроде бы и успокоилась.
Но вот ей стала известна вся история с получением квартиры родственниками Фаягуль Каримовыми. Фаягуль, как прежней их жиличке, досталась в этой квартире отдельная хорошая комната. И тут нельзя было забыть, что Джагфар, по просьбе Дидарова, хлопотал в райсовете за Каримовых. Следовательно, вольно или невольно хлопоты его распространялись и на Фаягуль. Как не связать все эти факты в один узел? А если Джагфар заведомо знал, что он должен облагодетельствовать и Фаягуль? Значит, можно предположить… Как только Гаухар начинала думать об этом, буря возмущения и прежней острой ревности поднималась в ее груди.
Ко всему прочему до Гаухар стали доходить слухи, что Фаягуль не первый день злоязычничает о ней. А за последнее время не стесняется болтать о том, будто между Гаухар и Билалом Шангараевым «что-то было, возможно, и сейчас кое-что есть». Сперва это взорвало Гаухар, она готова была при первой же встрече выговорить Фаягуль все, что накипело. Но тут она вспомнила, что еще в прежние времена говорила мужу о навязчивых признаниях Билала Шангараева. Джагфара эти признания жены ничуть не расстроили. Он шутливо заметил: «Наверно, парень ищет жен, которым успели примелькаться мужья. Надеюсь, я еще не зачислен в их разряд?» Этот ответ успокоил Гаухар. Помнится, она даже с гордостью подумала о Джагфаре «Вот ведь какой молодец муж у меня, настоящий мужчина, не обращает внимания на сплетни. Что там ни говори, а уважающий себя и жену мужчина — это незаурядный человек, возле него и жене дышится легче».