Этот мир несколько ронял престиж Спарты в глазах азиатских греков (что, в сущности, было не так уж важно), но во всем остальном был ей на руку, так как подрывал могущество ее главных врагов — фиванцев и аргосцев. Ведь на основании этого договора первые должны были отказаться от гегемонии над Беотией, а вторые — над Коринфом и предоставить автономию всем подчиненным городам. Как и следовало ожидать, фиванцы возражали против условий мира и хотели принести клятву от всех беотийцев, но Агесилай отказался принять такую присягу и потребовал, чтобы фиванцы присягнули на точном основании царской грамоты, — что всякий город — большой и малый — станет с этих пор автономным. Не дожидаясь возвращения послов, он стал демонстративно готовиться к походу на Фивы. Однако, прежде чем он двинулся в Беотию, приехали представители фиванцев и заявили, что они согласны на автономию всех городов. Тогда лакедемоняне вернулись на родину, а фиванцы были принуждены присоединиться к общей присяге и предоставить автономию беотийским городам (386 г. до Р.Х.). В целом после Анталкидова мира Спарта сохранила гегемонию над Элладой и даже несколько усилила свои позиции, поскольку взяла на себя роль блюстителя присланных царем мирных условий и добывала автономию греческим городам (Ксенофонт: 5; 1; 29-36).
Унизив таким образом Фивы, Агесилай не успокоился на этом. В 382 г. до Р.Х. лакедемонский отряд под командованием Фебида был отправлен в Халкидику для того, чтобы вести войну против олинфян. В это время в Фивах шла борьба между демократической партией Исмения и олигархами, возглавляемыми Леонтиадом. И вот, когда Фебид проходил мимо города со своим войском, Леонтиад убедил его внезапно захватить Кадмею (фйванский акрополь). Фебид послушался и напал во время Фесмофорий на ничего не подозревающих фиванцев и завладел твердынею. Исмений был схвачен, отправлен в Лакедемон и через некоторое время казнен. Демократы, и в их числе Пелопид, бежали. Эпаминонд остался в городе: его не тронули, так как вследствие его научных занятий враги не считали его способным к политической деятельности (Плутарх: «Пелопид»; 5).
Когда весть о захвате Кадмеи лакедемонянами распространилась по Элладе, все греки были охвачены негодованием; возмущались и сами спартанцы, особенно противники Агесилая. В гневе они спрашивали Фебида, по чьему приказанию он так поступил, и всеобщие подозрения были обращены на Агесилая. Но Агесилай без колебаний открыто выступил на защиту Фебида, говоря, что важно выяснить только, принес ли этот поступок какую-нибудь пользу. «Ибо все, что приносит пользу Лакедемону, — говорил он, — вполне допустимо совершать на свой страх и риск, даже без чьего-либо приказания». Он не только спас жизнь Фебиду, но и убедил государство взять ответственность за это преступление, разместить в Кадмее караульный отряд и предоставить фиванские дела и государственное устройство на произвол Архия и Леонтиада, с помощью которых Фебид вошел в город и захватил крепость. Вот почему у всех явилась мысль, что Фебид был только исполнителем, а зачинщик всего дела — Агесилай. Дальнейшие события с несомненностью подтвердили эти подозрения.
В 379 г. до Р.Х. изгнанники-демократы тайно возвратились в Фивы и убили Архия и Леонтиада. После этого фиванцы восстали и изгнали из города спартанский караульный отряд. В Фивах было восстановлено демократическое правление. Агесилай обвинил фиванцев в том, что они убили своих полемархов (хотя те были ими лишь на словах, а на деле правили как настоящие тираны), и склонил лакедемонян объявить Фивам войну. В поход был отправлен второй царь — Клеомброт I, который вернулся, не совершив ничего достойного.
До этого времени фиванцы вели войну с лакедемонянами в одиночку, даже часть беотийцев выступала против них. Но вскоре на сторону Фив встали Афины, и причиной тому была авантюра Сфодрия. Сфодрий был оставлен Клеомбротом в качестве гармоста в Феспиях. Это был человек, не лишенный смелости и честолюбия, но более преисполненный пустых надежд, чем благоразумия. Он желал стяжать славу и, считая, что Фебид благодаря своему дерзкому поступку стал знаменит, пришел к выводу, что приобретет имя еще более громкое, если неожиданным нападением захватит Пирей и этим отрежет афинян от моря. Передают также, что это была затея беотархов с Мелоном и Пелопидом во главе. Они подослали к Сфодрию людей, прикинувшихся друзьями лакедемонян, которые и побудили Сфодрия взяться за дело. Этот поступок по своей несправедливости и противозаконности был подобен поступку Фебида, но в исполнении его не было ни той же смелости, ни того же успеха. День застал лакедемонян на Фриаскийской равнине, в результате чего замысел их раскрылся. Афиняне отправили послов в Спарту, чтобы обвинить Сфодрия. Но еще прежде сами спартанцы привлекли Сфодрия к суду по обвинению, грозившему смертной казнью.
У Сфодрия был сын Клеоним, еще совсем юный и красивой наружности, к которому пылал страстью сын Агесилая Архидам. Незадолго до суда Архидам приступил к отцу с просьбой поддержать Сфодрия. Агесилай, хотя и порицал очень сильно поступок Сфодрия, не оставил просьбы сына без ответа. Он вообще очень любил своих детей. О нем даже рассказывали одну забавную историю, не вязавшуюся с его суровым обликом: будто бы он дома играл со своими детьми, когда они были еще маленькими, и ездил вместе с ними на палочке, а когда один из друзей увидел Агесилая за этим занятием, Агесилай попросил не говорить об этом никому, пока тот сам не станет отцом.
Итак, благодаря поддержке Агесилая, Сфодрий был оправдан, и возмущенные афиняне объявили лакедемонянам войну (Плутарх: «Агесилай»; 23-25).
В 378 г. до Р.Х. Агесилай во главе войска лакедемонян вторгся в Беотию и предал окрестности Фив опустошению. После он отступил, оставив в Феспиях Фебида. В том же году Фебид потерпел поражение и сам пал в бою. В следующем году Агесилай повторил свое вторжение и вновь предал страну систематическому опустошению. Фиванцы оказались в очень тяжелом положении вследствие недостатка хлеба; уже два года они не могли снимать с полей жатвы. Возможно, действуя Агесилай против них прежним способом, он мог бы преуспеть в военных действиях, но в 376 г. до Р.Х он тяжело и надолго заболел. На пути из Фив, в то время как его войско находилось в Мегарах, он шел однажды из храма Афродиты. Вдруг у него лопнула какая-то жила, и кровь потекла из тела в здоровую, не хромую ногу. Голень необычайно раздулась и причиняла Агесилаю невыносимую боль. Тогда какой-то сиракузский врач вскрыл ему жилу около лодыжки. Кровь брызнула и, не переставая, текла целые сутки. Никакими средствами не удавалось остановить кровотечение, пока Агесилай не впал в беспамятство; тогда кровотечение само собой прекратилось. После этого Агесилай был отвезен в Лакедемон, где долго пролежал больным, не будучи в состоянии выступить в поход (Ксенофонт: 5; 4; 34-58). Тем временем, в 375 г. до Р.Х., фиванцы взяли Феспии, а затем разбили близ Тегиры в открытом бою две спартанские моры, причем погибли оба спартанских полемарха (Плутарх: «Пелопид»; 16-17). После этого они легко покорили Беотию и восстановили свою гегемонию. Еще прежде афиняне разбили лаконский флот в проливе между Накосом и Пиросом. Из 83 лаконских триер афинский наварх Храбрий захватил 49, а 24 потопил (Плутарх: «Фокион»; 6). В 373 г. до Р.Х. другой спартанский наварх Мнасипп потерпел тяжелое поражение на Керкире и сам пал в бою. Но в том же году фиванцы взяли и разрушили Платеи. Это до крайности возмутило афинян, имевших с платейцами очень давнюю дружбу, и охладило их рвение. В самом деле, пока афиняне вели войну со Спартой, фиванцы потихоньку прибрали к рукам всю Беотию и приступили к завоеванию Фокиды. Могущество фиванцев стремительно возрастало и теперь уже внушало опасение самим афинянам. Итак, обе стороны стали искать путей к примирению.
В 371 г. до Р.Х. в Лакедемон съехались посольства из всех концов Эллады для обсуждения условий договора. В числе фиванских послов был Эпаминонд — муж знаменитый своей образованностью и познаниями в философии, но тогда еще не проявивший себя как полководец. Видя, что все прочие пресмыкаются перед Агесилаем, он один решился выступить с откровенной речью, в которой говорил не только об интересах фиванцев, но и об общем благе всей Греции. Он указал, что война увеличивает могущество Спарты, отчего все остальные терпят ущерб, что мир должен быть основан на началах всеобщего равенства и справедливости, что он будет прочным лишь в том случае, если все будут между собой равны. Агесилай, замечая, что Эпаминонд пользуется вниманием присутствующих греков, задал ему вопрос: «Считаешь ли ты правильным с точки зрения всеобщего равенства и справедливости, чтобы беотийские города пользовались независимостью?» Эпаминонд, не задумываясь и не смущаясь, ответил Агесилаю тоже вопросом: не считает ли тот справедливым, чтобы и жители Лаконики получили независимость (Плутарх: «Агесилай»; 27-28).