— Понял, господин.

Вечером следующего дня Абдаль Наби сидел подле паши, читая ему заметку, посвященную похоронам и траурной церемонии, составленную Азиз-эфенди. Паша слушал внимательно, кивая головой в знак одобрения.

В статье подробно описывались похороны, упоминались имена известных лиц, которые шли в процессии, рассказывалось, как раздавали милостыню бедным, как люди оплакивали покойную и призывали на нее благословение аллаха, восхваляя усердие паши, который наилучшим образом выполнил свой долг…

Заметка под заглавием «Внушительное зрелище» гласила: «Когда газета была готова к печати, мы получили от нашего специального корреспондента это сообщение и сочли нужным сразу же поместить его, принимая во внимание заслуги его превосходительства достойного Мухаммеда Салям-паши и его широкую известность».

Затем следовало пространное перечисление имен, сопровождаемых титулами «его высокопревосходительство» и «его превосходительство», упоминалось о полицейских и их количестве. Абдаль Наби прочел паше:

— «Гроб окружали тридцать всадников и сорок пеших полицейских».

Паша радостно воскликнул:

— Это верно. Они не отказали мне в этом количестве, и, если бы я попросил больше, мне бы никто не отказал.

Абдаль Наби ответил, потирая руки:

— Вы весьма известный человек. Разве вам могут отказать в просьбе, когда все знают, как вы преданно служили правительству?

— На похоронах матери Абдаль Карима их было всего восемь, как мне кажется…

Абдаль Наби продолжал чтение. В конце заметки говорилось:

«Паша, да сохранит его аллах, выглядел очень печальным и огорченным, что заставляло всех искренно сочувствовать ему».

— Это правда… Это правда. Вы были очень удручены, господин.

— Что же делать, друг. На все воля аллаха.

В то же время, когда паша и его приятель беседовали, читая газету, дряхлый старик который уже едва держался на ногах, сидел на корточках у порога дворца. Он курил сигарету, которую ему дал дворецкий, сидевший с ним рядом.

Этот дряхлый старик был одним из тех, кто долго служил в имении паши. Его глаза потускнели от старости, борода побелела. Он был в деревенском платье, с чалмой на голове.

После длительного молчания он заговорил слабым голосом, обращаясь к дворецкому:

— Клянусь аллахом, господин, я видел покойницу, она продавала тростниковые палочки детям в окрестностях Джарджи, и я не знаю, зачем все это устраивают. Разве я выжил из ума и не понимаю, что говорю, или стал видеть то, чего не видят другие?

Дворецкий придвинулся к нему и шепнул:

— Совсем нет. Ты прав, дядюшка Буюми. Но паша хочет этого, а желание паши превыше всего…

Госпожа Таваддуд

Разреши представить тебе, дорогой читатель, госпожу Таваддуд — крупную, дородную женщину с очками на носу. Большую часть дня она проводит, сидя на грязной четырехугольной подушке в большом зале, беспрерывно куря сигареты.

Разреши представить тебе уродливое существо с грубым голосом и толстым безобразным лицом, изрытым оспой. Величайшее удовольствие для нее — заставить людей слушать ее пение. Голос у нее не отличается задушевностью — певица это признает и сама, — но она гордится тем, что умеет петь, и думает, что пленяет слушателей своим мастерством.

Госпожа Таваддуд унаследовала большое состояние; сразу же после смерти отца она взяла в свои руки все дела и, умело их ведя, приумножила свой капитал, который достиг сорока тысяч египетских фунтов золотом и ценными бумагами. Желая быть чистой перед лицом аллаха, она не получает процентов с капитала.

Триста федданов[3] превосходных земель в Мануфии, которые она сдает в аренду, приносят ей по двадцать пять фунтов за феддан в год.

При всем этом госпожа Таваддуд бережлива. Она пользуется только старой оловянной посудой и настолько отказывает себе во всем, что ест фрукты, лишь когда они очень дешевы, и редко пьет летом прохладительные напитки.

Из жадности она рассчитала большинство слуг, оставив в своем огромном доме лишь одного лакея, на которого возложила обязанности привратника и садовника, — и все это за сто пиастров в месяц, — продала экипаж и лошадей, а конюшни и каретные сараи сдала в аренду соседям. Слуга был доволен службой и проводил весь день у двери, вооружившись хлопушкой, которой отгонял мух и москитов, или дремал, и тогда голова его свешивалась на грудь или раскачивалась из стороны в сторону. Все попытки слуги одолеть сон были безуспешны: сон одолевал его. Так дядюшка Сид выполнял свои обязанности.

Госпожа Таваддуд оставила также двух служанок: одна готовила пищу, а другая исполняла мелкие поручения. Служанка, находившаяся при госпоже Таваддуд целый день, разделяла с хозяйкой только обед, так как госпожа ограничивалась за ужином лишь тем, что выпивала в одиночестве стакан кислого молока: она утверждала, будто больна и ее желудок вечером может переварить только кислое молоко.

Из дома госпожа Таваддуд выходит лишь для того, чтобы нанести визиты своим приятельницам. Каждый месяц она неделю гостит в богатых семьях, переходя из одного дома в другой. В эти дни госпожа Таваддуд забывает о своей болезни и поглощает все, что ей предлагают. Она вволю наедается фруктов, а летом набрасывается на прохладительные напитки, как пьяница на вино.

Куда бы она ни пошла, всегда берет с собой лютню. Госпожа Таваддуд любит, чтобы для нее устраивали вечера, на которых она могла бы развлекать своих подруг игрой на лютне и пением.

Если спросить об ее доходах, она начинает жаловаться:

— Грабят меня всякие проходимцы, так что я совсем ничего не имею. Как жить при такой дороговизне? Вся надежда только на милосердие аллаха и его пророка.

Абдарразик Митвалли был связан с госпожой Таваддуд узами дальнего родства. Бедный юноша, служащий бакалейного магазина, получал всего два фунта в месяц. Он был женат, и у него вскоре должен был родиться ребенок. Его уволили из магазина, и за несколько недель Абдарразик истратил все, что отложил на черный день. В отчаянии он был близок к самоубийству, но полный страдания взгляд жены заставил его искать другой выход.

— Я пойду к госпоже Таваддуд, — сказал он, — попрошу у нее денег взаймы.

Он направился к дому госпожи Таваддуд и постучал в дверь. С трудом очнувшись от сна, удивленный дядюшка Сид бросился открывать парадную дверь. Перед ним стоял Абдарразик Митвалли. Сид сердито взглянул на посетителя и спросил, что ему нужно. Митвалли со слезами на глазах и болью в сердце рассказал о своем положении. Слуга смягчился, проводил его в гостиную, в которую никто не входил уже несколько месяцев, и усадил на стул, серый от покрывавшей его пыли.

Затем дядюшка Сид направился к двери, которая вела на женскую половину, и долго хлопал в ладоши. Наконец в окне показалась служанка, и Сид сообщил ей, что Абдарразик Митвалли хочет видеть госпожу — хозяйку дома.

Госпожа в это время дремала, сидя на подушке, и видела во сне вкусную еду. Ее не стали будить. Прошло полчаса, час. Нервничая, Абдарразик пошел искать дядюшку Сида и увидел, что тот сидит у порога женской половины, терпеливо ожидая распоряжений госпожи. Абдарразик попросил, чтобы ему разрешили войти, и, не дожидаясь ответа слуги, поднялся в большой зал, где находилась госпожа. Молодой человек громко окликнул ее. Госпожа Таваддуд проснулась и удивилась неожиданному появлению гостя, но сделала вид, что рада его приходу, и усадила рядом с собой. Хлопнув в ладоши, хозяйка потребовала кофе, но Абдарразик отказался от угощения, сказав, что торопится. Он взволнованно поведал ей о своем положении и со слезами на глазах стал целовать ей руки, умоляя о помощи. Он просил дать ему немного денег, обещая вернуть их, как только начнет работать. Госпожа нахмурила лоб и задумалась. Вдруг на ее лице появилась приветливая улыбка. Это обрадовало и успокоило Абдарразика.