Процессия была пышной и торжественной благодаря присутствию знатных лиц, десятков самых известных чтецов корана, слепцов, дервишей в высоких войлочных шляпах, людей, несущих кадильницы, шейхов различных религиозных сект в белых чалмах и зеленых одеяниях, слуг всех рангов. Впереди на двух верблюдах везли четыре сундука с фруктами и пирогами. Это была так называемая кафара…

Салям-паша, в черном рединготе, в новых лакированных ботинках, купленных специально по случаю похорон, старался выглядеть печальным и удрученным. Но в его голосе явно чувствовалось притворство. Он перечислял собеседникам достоинства дорогой покойницы, расписывал свое горе, рассказывал, как он уважал и любил ее и как она относилась к нему с материнской нежностью.

А в это время его управляющий говорил по секрету одному из своих приятелей:

— Если бы паша дал дорогой покойнице десятую часть того, что тратит теперь на ее похороны, это избавило бы ее от ужасов нищеты на всю жизнь… Паша приказал мне наполнить четыре сундука дорогими, изысканными фруктами и пирогами, о которых не могла и мечтать его тетушка. Их нужно раздать бедным, чтоб призвать милосердие к умершей и увековечить ее память.

Наступил вечер. Фонари осветили улицу, на которой находился дом Салям-паши. Фонарей было так много, что прохожим казалось, будто они попали на веселое ночное празднество к расточительному богачу. В великолепном шатре, обтянутом красивыми тканями, устланном драгоценными коврами, ярко освещенном, было полно народу, звучали голоса прославленных чтецов корана. Салям-паша ликовал. Шум стоял в той стороне, где готовились кушанья и были накрыты столы. Салям-паша приказал подать самые лучшие и изысканные яства для близких приятелей и высокопоставленных лиц.

Салям-паша с почетом встречал гостей, явившихся с выражением соболезнования, шел к столам, громко кричал на слуг, приказывая одно и запрещая другое, требуя или отвергая что-либо.

Затем он возвращался на свое место, в шатре и снова обходил гостей, стараясь изобразить скорбь и тяжко вздыхая, рассказывал о достоинствах покойной, о ее смерти и о том, как он принял это печальное известие.

Когда чтец дочитал до конца суру корана и гости один за другим, простившись с Салям-пашой и выразив ему сочувствие, покинули шатер, в нем остался только сам хозяин со своими приближенными и слугами.

Паша сел, заложив ногу на ногу, и стал обмахиваться платком, чтобы осушить пот. Затем он вздохнул:

— О, как я устал! Я не знал, что это так трудно.

Рядом с пашой стоял один из его клевретов, подобострастный старик, грязный, с короткими усами и редкой бородкой. Он говорил, потирая руки:

— О, вы, конечно, устали, но верьте, если бы не эта усталость, церемония не была бы такой пышной и блестящей. Все — старики и молодые — только и говорят о том, что видели здесь.

Паша ответил, еще сильнее вздыхая и охая:

— Клянусь тебе, о Абдаль Наби, что я не сомкнул глаз прошлой ночью и не нашел времени сегодня, чтобы присесть хоть на минуту и отдохнуть. Ты сам видел, сколько вечером было гостей. Разве я мог оставить их?

— Конечно, нет. Это на вас не похоже.

— Я несколько раз обошел их, чтобы принести благодарность за их внимание. Я сам проверял, как расставлены столы и блюда. Разве мог бы я положиться на кого-нибудь из слуг?

— Нет, паша, конечно, нет. Вы всегда сами заботитесь обо всем.

Абдаль Наби зевнул и закончил:

— Клянусь великим аллахом и его славным пророком и всеми святыми, что я никогда в жизни не ел ничего вкуснее, чем сегодня. И никогда еще не видел более пышной и торжественной церемонии. Дух покойной тетки витает сейчас над вашей головой и благодарит вас за исполненный по отношению к ней священный долг.

Абдаль Наби снова зевнул, затем встал и попросил разрешения уйти. Паша соизволил протянуть ему руку и незаметно сунул деньги в награду за лесть и восхваления.

Потом паша потянулся и громко позвал Азиз-эфенди. Этот тридцативосьмилетний человек, аккуратно одетый, занимал должность личного секретаря паши. Когда он приблизился, паша нахмурился и сказал:

— Мне совершенно не понравились похороны. Я недоволен твоим небрежным отношением…

— Моим небрежным отношением?! Но ведь похороны были необыкновенно пышными и величественными!

— Лжец!

— Процессия растянулась на триста метров и заполнила самую широкую улицу столицы. Мы задержали трамваи на всех важнейших линиях, и все движение надолго остановилось. Мы не дали возможности ни одному экипажу или автомобилю обогнать процессию или пересечь ее. Разве вы, ваше превосходительство, не видели дервишей? Мы собрали их со всего Каира. А чтецы корана, которые шли впереди? Разве вы не видели целую группу людей с кадильницами и сосудами для благовоний? Они нам стоили немалых денег. Я купил для каждого из них новую повязку, поручил мастеру Абдо — шоферу вычистить их платья бензином и приказал Халилю выгладить их торбуши[2].

Что касается слуг и приближенных, то вашему превосходительству известно, что мы купили для них новую одежду и обувь. Они привлекали внимание. Клянусь, о мой господин, что я видел, как по обеим сторонам улицы почтительно и молча стояли люди, пораженные торжественностью и великолепием похоронной процессии. Они спрашивали, чьи это похороны, и я громко отвечал, что это похороны тетушки Салям-паши, и они искренно сожалели о ней. Разве вы, ваше превосходительство, не слышали, как бедняки молились за вас, получив фрукты и пироги? Их призывы заглушали пение чтецов корана.

Паша слушал секретаря с величайшим удовольствием и гордостью. Однако он нахмурился и вновь закричал, прерывая Азиз-эфенди:

— А полиция? Где она была, глупец? Разве не стыдно, что на похоронах моей тетки были всего два конных и четыре пеших полицейских?

— Клянусь вам, господин паша, что мне не дали разрешения на большее.

— Тебе не дали разрешения! Однако они дали разрешение для похорон матери Абдаль Карим-паши на десять всадников и двадцать пеших полицейских.

— Вы, ваше превосходительство, знаете, что Абдаль Карим-паша был…

Салям-паша перебил его:

— Прежде всего, я знаю, что ты невнимателен. Какой позор! На похоронах моей тетки не было достаточного количества полицейских, соответствующего моему нынешнему положению и моей роли в правительстве в прошлом. А меня знают знатнейшие люди в стране! Что скажут теперь обо мне? Я предчувствую удивление людей. И все это из-за тебя.

— Вы услышите только восхваления.

— Ты завтра же должен исправить свою ошибку.

— Приказывайте что хотите.

— Газеты должны напечатать сообщение о похоронах, подробно описать церемонию, сообщить имена присутствовавших знатных и известных лиц и количество полицейских, сопровождавших гроб.

— Сколько же полицейских, ваше превосходительство, вы хотели бы видеть на похоронах?

— Сорок пеших и тридцать конных.

— Так и будет.

— Ты должен сообщить в газете все, что касается пышности похорон и всей церемонии, великолепия кушаний, известности чтецов корана и тому подобное. Щедро уплати газетам, не скупись.

— Все будет сделано, как вы хотите.

Паша зевнул, помолчал немного, затем заговорил по привычке приглушенным голосом:

— Ты дал задаток певице?

— Да, ваше превосходительство, но разве вы намереваетесь устроить вечер?

— Конечно, что же мне мешает? Я не хочу ничего изменять в своих привычках. Я не хочу отменять веселых вечеров, которые я всегда устраиваю. Что же касается траурной церемонии, то ты все знаешь. Ты хочешь, чтоб я повторил тебе распоряжения?

— Я все знаю.

— Лучше повторять таким глупцам, как ты. Через три дня после похорон нужно собирать чтецов корана каждую ночь здесь, в доме, и на кладбище… Каждую ночь вплоть до сорокового дня. Все это в честь покойной и исполняя долг перед людьми… Понял?