Когда Хуснайину исполнился год, отец сделал ему костыли, и с их помощью ребенок начал учиться ходить. Мать посмотрела на него и, сокрушенно вздыхая, сказала отцу: «Несчастный мальчик! Хроменький».

Постепенно Хуснайин привык к тому, что родители, а за ними и братья и сестры, глядя на него, с горечью шепотом говорили: «Хроменький».

Отец всегда относился к Хуснайину с жалостью и сочувствием. Он решил дать сыну такое же образование, какое получали дети богатых людей. Быть может, этим он хотел помочь обездоленному ребенку, развить в нем чувство собственного достоинства.

Мальчик начал ходить в школу. Никто не знал, как страдал он от насмешек товарищей и пренебрежительного отношения учителей. Никто не знал, как мучительны для него были колебания отца: дать ему окончить школу или нет. Эти колебания создавали дома гнетущую обстановку. Всем было тяжело, но все сознавали, что Хуснайин — инвалид и только ученье может сделать его человеком.

Мать говорила:

— Грех взять его из школы, он же не такой, как его братья. Они здоровы, а он нет.

Отец спрашивал:

— Но откуда же взять денег? Украсть, что ли? Ведь я получаю гроши.

— Будем голодать, но он должен получить диплом! Это единственное средство помочь ему в жизни, — отвечала мать.

— А как же остальные? Его братья?

… Хуснайин снова ходил в школу, и каждый пиастр, который отец вносил за его обучение, был сбережен за счет экономии на хлебе насущном.

Когда мальчик подрос, он понял, что был косвенным виновником того, что отец переходил из лавки в лавку, от одного купца к другому. Абдуль Маджид никогда не ссорился с хозяевами, но когда нужно было платить за сына, ему приходилось просить у хозяина деньги в долг. Тот обычно отказывал ему, и дело кончалось тем, что отец был вынужден искать новую работу.

Никто не знал, сколько ночей без сна проводил Хуснайин, когда отец оставался без работы и в доме не было ни куска хлеба! Никто не знал, как трудно было юноше бороться с охватившим его чувством любви, когда он так нуждался в любящем сердце…

Хуснайин познакомился с Набавией два года назад, за год до окончания высшей коммерческой школы. Он видел, что девушка симпатизирует ему, и это глубоко его трогало. Он полюбил ее, но решил скрывать свое чувство до тех пор, пока не завершит образования. Хуснайин не сомневался в том, что ему удастся получить работу. И он стал еще упорнее заниматься, чтобы добиться осуществления своих надежд.

Он мечтал о Набавии даже когда готовился к занятиям. Обычно, после того как все в доме Хуснайина засыпали, девушка украдкой приходила к Хуснайину и садилась рядом с ним в углу комнаты, у ветхого стола, покрытого старыми газетами. Все знали об их любви и часто говорили: «Набавия живет ради Хуснайина, Хуснайин живет ради Набавии».

Хуснайин боготворил Набавию. Лучи ее глаз обжигали его душу, ее голос опьянял юношу… Он был благодарен девушке за то, что она не обращала внимания на его увечье, а видела лишь его тоскующие глаза и понимала его раненое сердце.

Когда Хуснайин получил диплом, он сказал Набавии:

— Скоро наши мечты сбудутся!

— Какие мечты? — удивилась она.

— Ты их знаешь… Я буду работать, я смогу содержать дом, сем…

Он не договорил. Слово замерло на его устах. Он и так сказал достаточно, Набавия все поняла. Она смущенно отвернулась.

Если бы Хуснайин мог достать хоть немного денег, он купил бы ей шелковое платье вместо дешевого ситцевого, которое, однако, так красиво облегало ее стройную фигурку! Но какое значение может иметь дорогая или дешевая материя? Он любит ее такую, какая она есть, бедную, как и он.

… Однажды хозяин лавки сказал отцу Хуснайина: «Вот рекомендательное письмо. Передай его твоему сыну. Пусть он сходит к Абдуль Али-беку».

В эту ночь в семье долго не могли заснуть. Все были возбуждены, радовались первой удаче, строили радужные планы.

Утром Хуснайин направился к Абдуль Али-беку. Хуснайину пришлось долго ждать. Наконец пришел бек, и ему передали письмо. Абдуль Али-бек вызвал Хуснайина и велел прийти через неделю.

Прошла неделя. Абдуль Али-бек сказал юноше: «Ты будешь, принят, Хуснайин, нужно только пройти медицинский осмотр».

Юноша поспешил в медицинскую комиссию, окрыленный тысячами надежд, которым тут же суждено было разбиться…

Доктор! Воспоминания о нем легли тяжелым камнем на сердце Хуснайина. Как только он вошел, доктор взглянул на него и спросил: «Неужели никого не нашли, кроме тебя? Ведь столько здоровых и сильных людей ищет работы».

И это повторялось без конца. Хуснайин находил вакантное место, подавал заявление, но как только дело доходило до медицинского осмотра, он слышал одни и те же слова. Калеке не было места в жизни!

Проходили дни, а вместе с ними таяли надежды…

Набавия стала невестой чиновника. Хуснайин заставил замолчать свое сердце…

Прошел год. Хуснайин по-прежнему напрасно искал работу. Правительство высосало плату за его обучение из крови его отца, вырвало ее из скудного пропитания семьи и затем закрыло перед Хуснайином двери только потому, что он калека. Только ли потому? Нет, ведь им не нужны образованные бедняки.

Абдуль Али-бек не один раз повторял: «Надейся, аллах даст, все будет хорошо! Посмотрим, что пошлет он завтра».

Но до сих пор аллах ничего не дал Хуснайину, и он понял, что терпением ничего не добьешься.

Ночь… Тени от одежды скользят по полу и по кровати, Хуснайину эти тени кажутся трупами невинных людей, повешенных по приказу тирана…

Его мысли прерывает тихий голос отца:

— Там светильник еще горит.

Мать с трудом отвечает:

— Не спит Хроменький.

Услышав эти слова, несчастный юноша бросается на циновку, кусая руки, чтобы подавить душившие его рыдания…

Эта кровь не высохнет!

После пожара в Каире приспешники короля Фарука начали жестоко преследовать патриотов, вступивших в отряды сопротивления. Их арестовывали и бросали в тюрьмы. Власти установили слежку за теми, кто объединялся для вооруженной борьбы против англичан в зоне Суэцкого канала.

Политическая полиция сбилась с ног. В домах, учреждениях, общественных местах она разыскивала членов отрядов, арестовывала их и бросала в концентрационные лагери, расположенные в пустыне.

Моему другу удалось ускользнуть от шпионов короля. Он уехал из Каира в отдаленную сельскую местность и там скрывался от преследований.

Я долго ничего не слышал о нем. Только после военного переворота 23 июля 1952 года мой друг снова вернулся в Каир и рассказал, как обманул шпионов и избежал ареста.

Мой друг молод. Ему двадцать пять лет. Он высокого роста, худощавый, прямой, как стрела. У него продолговатое лицо с широким лбом и острым подбородком, большие умные глаза. Лицо его выражает железную волю и твердый характер. Он умеет заставить внимательно слушать себя, покорить слушателей, вызвать их на оживленную беседу. Мой друг был в одном из первых отрядов смельчаков, которые отправились в зону Суэцкого канала для борьбы с англичанами, и участвовал в первых боях с оккупантами.

В его груди бьется горячее сердце патриота. Этот человек всегда полон решимости и сознания правоты дела, за которое борется.

Я помню, как перед вступлением в отряд он посмотрел на меня взглядом, который я не могу забыть, взглядом, который проник в глубину моего сердца, и сказал:

— Я и сотни моих товарищей с радостью отдадим жизнь за независимость родины. Мы будем счастливы, если наши жизни будут оплачены священной ценой — освобождением страны из-под ига империалистов…

Наши отцы, деды и прадеды были жертвами порядков, которые установили в нашей стране оккупанты. А что мешает нам отдать свою жизнь, чтобы разгромить оккупантов?

Наши отцы, деды и прадеды умирали от преследований, умирали медленной, печальной смертью. Нам, пробудившимся от спячки, почетно умереть, борясь против существующих порядков. Мы идем на смерть смело, с радостью, сознавая правоту своего дела.