— Ну-ка, милая шуба, выручай: кажется, схватил лихорадку…

Я улегся, не раздеваясь, укрылся одеялом и шубой, поджал ноги и застучал, как голодный волк, зубами…

— Брр!.. Холодно. Ужасно холодно! Надо — с головой… И жарко, и холодно.

Странно: в ушах всё еще звучит грустный вальс…

— Трам-та-та-та, та-тааа… Зоя, идем танцовать вальс!.. Идем, милая!..

…Удивительно: даже ночью не перестают трезвонить в колокола…

Душно и жарко. На кой чорт вы накрыли меня шубой!.. Черти полосатые!.. К чорту шубу!.. Жара смертельная, а они меня еще шубой… Не имеете права. Я потребую прокурора…

— Мама, не вели им покрывать меня шубой… Жарко…

— Тарам-та-та, та-та, тарам-та-та-там-та-ааа…

— Вставайте! Собирайте вещи!..

— Куда? Не хочу… Я хочу спать… Убирайтесь от меня.

— Вас матушка в конторе ждут…

— Мама?.. Ах, да… Мама!.. Я сейчас… У меня ужасно болит голова…

— Собирайте вещи… Флегонт! Собери им вещи…

— Зачем вещи? Это мои вещи…

— На волю, на поруки вас к матушке… Поздравляю…

— На волю?.. Ну, что ж…

— А вы поскорее!.. Это можно бросить?

— Что это?

— Орех в сахаре…

— Нет, нет!.. Отдайте его… Это моя тайна…

— Вещи, ваше благородие, готовы.

— Неси в контору… Пожалуйте! Сюда, сюда!.. Что с вами?..

— Очень болит голова… Сегодня очень холодно?

— Нет, тепло…

— Странно. Вы говорите, на волю?..

— Да. Сюда, в контору…

— Мама!

— Геня! Ты — свободен… Я так рада, милый!.. Скорее уедем из этого проклятого дома… Что с тобой?.. Ты в жару…

— У меня лихорадка, мама…

— Да на тебе нет лица!.. Что с тобой здесь сделали!..

— Ничего, мама… Погоди, я что-то хотел спросить тебя…. Забыл. Очень важное что-то… Ах, да!.. Не вноси покуда денег Калерии…

— Да ты что, голубчик, бредишь, что ли?.. Я внесла уже и поэтому только тебя выпускают на волю…

— Я сперва должен видеть Калерию…

— Калерию? Вот тебе раз!.. Калерия за границей. Зачем тебе понадобилась Калерия?..

— Не знаю, мама… Ничего не знаю… Делайте как хотите. Мне ужасно хочется спать, мама…

— Ты болен… Ах, Господи!.. Что же это такое…

— Вещи, сударыня, на извозчике…

— Ну, уйдем скорее!.. Застегнись хорошенько!..

— Распишитесь в получении сына.

Мы уселись на извозчика и поехали. Звонко трещала пролетка, покачивалась на рессорах, и катилась всё вперед, а я сидел, прислонясь к матери, с закрытыми глазами, и мне казалось, что мы едем назад… Я раскрывал глаза и изумленно смотрел на необычайное зрелище шумливого, торопящегося города… Смотрел, но не испытывал никакой радости, а только одно изумление.

— Ах, мама, как мне хочется спать!.. Скоро ли мы приедем и куда ты везешь меня?

— На пароход.

— Разве уже ходят пароходы?

— Да, сегодня — первый пароход… У тебя лихорадка…

— Ничего… Как приедем на пароход, я лягу в каюте спать и просплю до самой Самары… Ах, как хочется, мама, спать!..

— Надо бы к доктору, да опоздаем на пароход. — Не надо. Пройдет, мама… Заедем на телеграф: я дам телеграмму Зое, — она приедет в Симбирск… и там мы обвенчаемся…

— Решили отложить до осени: твоя невеста должна сперва хорошенько поправиться, да и ты сам… Жених!.. Краше в гроб кладут…

— Кто решил?.. Как смели решать без нас?

— Мы с отцом твоей невесты решили…

— Не ваше дело!.. Стой, извозчик! Я — сию минуту, только дам телеграмму…

— Застегнись! Ах, какое мученье!.. Загорелось жениться…

«Христос Воскресе, Зоя. Я свободен, выезжай Симбирск. Геннадий».

— Готово! Едем!..

— Полковник сказал, что ваше дело кончится к осени… и тебя могут посадить еще месяцев на семь досиживать…

— Ну!

— Ну… А ты — жениться…

— А я — жениться… До осени еще пять месяцев… Оставь, мама, эти разговоры, у меня и так болит голова…

— И телеграмма не успеет дойти. Вечером мы будем в Симбирске, а…

— В Симбирске мы останемся и подождем… Я должен видеть Зою…

— Успеешь…

— Нет, не успею… Дайте, наконец, нам свободу и возможность распорядиться самими собой… Довольно с нас одной тюрьмы…

— Застегнитесь же, ради Бога, на все пуговицы!

— Не желаю. Мне жарко.

— Уступили за две тысячи… — Не понимаю…

— Торговалась с полковником, как на базаре. Две тысячи внесла, а третью надо послать Калерии…

— Ах, да… Калерии… Не говори мне ничего про Калерию…

— Она теперь не такая… Она исправилась…

— Не мое дело…

— Она опять сошлась с мужем… У ней — ребенок родился…

— Какое мне дело! Пускай родился… Мне это вовсе не интересно.

— Ухаживал, чуть с ума не сходил, а теперь не интересно…

— Никогда не напоминай мне об этом.

— Эх, ты!.. Неблагодарные вы… Она приняла в тебе такое участие, а ты… Три тысячи не бараний рог… Не всякий согласился бы…

— Перестань, ради Бога!.. Иначе я соскочу с извозчика и… вернусь в тюрьму…

— Конечно, она легкомысленная женшина, а всё-таки добрая и отзывчивая.

— Тпру!..

— Матрос! Прими вещи…

— Какой пароход?

— «Гоголь».

Гудят свистки пароходов, развеваются на мачтах флаги, клубится из труб черный дым, скрипят сходни, поют грузчики, волоча по сходням что-то тяжелое:

А там, за пароходами, блестит свободная, широко разлившаяся река, а вдали синеют еще голые горы с пятнами ярко-белого снега в ложбинах и оврагах. Клочки порванной зимней одежды гор… Поплескивает тяжелая мутная еще вода в борт парохода и звенит, словно пароход — стеклянный. Пассажиры нарядные, словно вместе с пароходом их всех заново отремонтировали и выкрасили в яркие цвета. Говор, крики, пение грузчиков, грохот от бросаемых в люк товаров, французский лепет дам на балконе и русская ругань на палубе…

Стою на пароходе, смотрю на широкий простор водяной равнины, на синеватый контур далеких гор и потихоньку бунчу:

А в душу радостной волной льется свобода и хочется, простерши вперед руки, закричать:

— Здравствуй, матушка Волга, родимая река!.. Привет тебе, раздольная!..

— Я опять свободен, и любим я, матушка-Волга!!.

Кричать неудобно. Я снял шляпу и широким жестом руки махнул сверкающим на солнце водяным равнинам.

Хорошо! А озноб опять начинает ломать кости. Холодно, хочется потягиваться, погреться около горячей трубы… Вот как только отвалит пароход от пристани, пойду в каюту, лягу под шубу, закроюсь с головой и, поджав ноги, буду спать, спать, спать…

Загудел и задрожал пароход, шевельнулись колеса и зашумела внизу вода.

— Отдай носовую!

— Есть!

Поплыла мимо конторка с провожающими, замелькали в воздухе платки и зонтики, задвигались баржи, пароходы, мачты, показалась Казань с белым кремлем, с золотыми куполами собора, с красной высокой башней Сумбеки…

— Прощай, Казань!..

— Застегнись ты, ради Бога!..

— Иду, мама… У меня опять лихорадка…

— Иди пить чай…

— Нет, ты пей, а я лягу и буду спать, долго буду спать… До самого Симбирска… Спать и спать… больше мне ничего не надо…

— Ты кашляешь…

— Ничего… пройдет… Не беспокойся, старенькая… Я пойду… Что ты смотришь так беспокойно?

…Какой жаркий день. Словно в жарко-натопленной печке. Зачем вы меня закрываете? Не надо. Вот я полежу еще на горячем песке и буду снова купаться… Ты, мама, не бойся, я не утону. Я отлично плаваю по-саженному… Пустите же, не держите меня!..