Защёлкали выстрелы. Грузчики прорвали цепь и побежали в разные стороны. Тэдди и спасённый им человек были уже за дверью.

— Сюда, дяденька! Бегите всё время вдоль забора, мимо складов, а там и порт рядом.

— Спасибо, сынок!

— А правда, что пришёл русский пароход?

— Да.

В голове Тэдди сверкнула великолепная мысль: в порту советский корабль — надо показать Бесси русских ребят.

Он нащупывает Бесси в самом тёмном углу под лестницей и сообщает свой план.

— А мы скоро пойдём?

— Сейчас.

Он прижимается щекой к двери и вслушивается в шумы затухающей схватки…

Тэдди не раз видел, как полицейские разгоняли толпу изнурённых и оборванных людей.

Но тогда они шли рядами и несли трепещущие алые ленты. И хотя Тэдди был неграмотен и не понимал, что́ означают белые буквы, но по тому, как люди твёрдо держали в руках шесты с огненными знамёнами, по тому, как пылали их запавшие глаза, по тому, как громко и отчётливо они пели и как трусливо ныряли в переулки чистенькие автомобили и закрывались ворота нарядных домов, — по всему этому он чувствовал, что люди идут сражаться…

Случалось ему стоять в толпе перед балконом, с которого длинный джентльмен произносил непонятные слова и то помахивал шляпой, то, сложив руки на груди, вздыхал и, закатывая глаза, поднимал квадратную голову к небу. Когда джентльмен умолкал и вытирал платком вспотевшую шею, все, кто слушал его, свистели и мяукали. А Тэдди не только мяукал и свистел, а визжал, как щенок с отдавленным хвостом.

«Бобби» набрасывались на шумящую толпу и разгоняли её дубинками. Джентльмен съёживался и исчезал за стеклянной дверью.

Поведение полисменов было понятно: нельзя так пугать человека только за то, что он говорит скучно и долго.

Но почему «бобби» встревожились сейчас, когда народ спокойно обсуждает свои дела? При чём тут русские? Нет, попасть в порт просто необходимо. Тэдди знает много окольных дорог и намечает путь, свободный от полицейских преград.

Крики прекратились, свистки стали реже и короче. Взвыла автомобильная сирена.

Тэдди понял, что это означает, и осторожно открывает дверь. Бесси щурится и трёт глаза кулачками: после темноты коридора она не может смотреть на свет.

— Ты зажмурься, — советует Тэдди.

На улице было тихо. Фырчал только полицейский автомобиль. В него заталкивали арестованного инвалида.

— А теперь разожмурься… Видишь? Ну вот…

Бесси открывает глаза и видит уходящий автомобиль. На мостовой недвижно лежит человек. Она вопросительно глядит на Тэдди. Его губы плотно сжаты, над глазом маленькая складка. Это значит, что от него сейчас ничего-не добьёшься.

9. КОРАБЛЬ ПОД КРАСНЫМ ФЛАГОМ

Ваня Чайченко, матрос торгового корабля «Иртыш», покачивался на штормтрапе[1] и жвачкой[2] затирал ссадины на бортовой окраске.

Работа была небольшая и спорая, но Чайченко усложнял её тем, что в случайных мазках старался найти формы грозовых туч, силуэты гор, человеческие профили. Чайченко насвистывал только что сочинённый специально для подновления борта марш и с удовольствием думал о том, как после ужина засядет за окончательную отделку заголовка к первомайской газете.

В сырой ветерок ворвался запах жареной гречи. Чайченко поднял голову: грузно навалясь на леер[3], стоит огромный человек в белом колпаке. Это старейший кок торгового флота Акопыч.

Он всматривается в унылую тесноту портовых строений и вздыхает. Чайченко с трудом сдерживает улыбку. В каждом номере судовой газеты он помещает дружеский шарж на Акопыча: уж очень удобное лицо для рисунка — сросшиеся брови, похожие на мохнатый козырёк, и грушевидный нос.

Чайченко заводит речь о забастовке грузчиков, но Акопыч не поддерживает разговора. Or ласково глядит на Чайченко и сладко произносит:

— Ванычко, большое дело есть… Замечательный план.

Чайченко настораживается.

— Первомайский торт… Корабль… Волны… Леденец, глазурь… Нарисуй, пожалуйста.

Чайченко взлетает вверх. Они жарко шепчут в лицо друг другу:

— Внутри свечечка, иллюминация, понимаешь… Из труб — дым…

— Зачем дым? Паруса!

— Правильно, каждой республике парус… Только не шуми!

— Секрет?

— Секрет.

Акопыч поднимает брови почти под колпак и бесшумно исчезает.

«Иртыш» готовится к празднованию Первого мая.

Баталёр Федя Раскатов репетирует номер для концерта. Он умоляюще складывает на широкой своей груди пальцы и со слезами в голосе говорит баянистам:

— Не рявкайте, прошу… Страдайте. Бездыханно… А теперь — рррясс!

Кубрик содрогается от грохота басов.

На юте — тесный кружок матросов. Все сидят на корточках. В центре румяный паренёк отбивает мелкую дробь. Обсуждается и оценивается каждое плясовое колено.

Критики поднимаются, переглядываются и решают:

— Пойдёт.

Монтёры скрепляют гирлянды цветных лампочек.

Столяры выпиливают гербы.

Капитан и Акопыч составляют меню праздничного обеда.

Но больше всех суетится, бегает и волнуется Ваня Чайченко. Кричат из библиотеки:

— Ваня! Взгляни — не жидковат заголовочек?

Чайченко склоняет голову вправо и молча протягивает руку. Ему подают кисть.

— А вот я сейчас ударю…

После «удара» буквы встают на место, и Чайченко бежит к Акопычу. Он уже набросал эскиз первомайского торта: на гребне пенистой волны возвышается алый корабль с раздутыми парусами…

Кричат из красного уголка:

— Ваня! Щит готов. Покажи, куда ставить.

На пути его задерживает дежурный:

— Чайченко, вы подкрашивали борт? А кто уберет штормтрап?

Чайченко взялся за концы трапа, вздрогнул и отскочил на шаг от борта… На палубу карабкается непонятное существо в лохмотьях, с двумя чумазыми головами. Оно ползёт на четвереньках, встаёт на колени, и от него отделяется маленькая девочка с бантиком в растрёпанных волосах. Потом перед изумлённым Чайченко, словно из-под пола, вырастает худой мальчик. Он глядит на матроса, мнёт в руках рваную шапочку, откашливается и сипловато восклицает:

— Сэр! Это моя сестра Бесси… Вы, русские, — славные ребята… А это что за флаг?

Через минуту дети стоят среди матросов. Боцман Крюков внимательно слушает жаркий рассказ Тэдди о том, как он узнал, что в порту стоят русские, о Стефене Пите, о «бобби», о мотоцикле, похожем на бабочку, — слушает и разводит руками.

Кто-то советует Тэдди:

— Ты не торопись.

Тэдди вслушивается в незнакомый говор и тоже разводит руками.

Прибегает запыхавшийся Федя Раскатов. Он докладывал капитану о «прибытии иностранцев».

— Ну что, Федя?

Раскатов передает распоряжение капитана:

— Накормить и проводить.

— Вот и займись, — говорит боцман, — только дипломатию соблюдай по форме. Как-никак — королевские подданные…

Отмытые, раскрасневшиеся, ребята сидят в камбузе[4]. Бесси с тревогой и восхищением смотрит на Акопыча. Таких громадных людей она ещё не встречала. Тэдди быстро поглощает кашу с мясом, кладёт в тарелку сестры свой кусок пирога и сердито ворчит. Как можно так медленно есть! Впереди столько дел: надо побывать в машинном отделении, на капитанском мостике… Где-то музыка — надо успеть и туда и сюда, а она сидит над едой, как старуха… Чем смеяться, лучше бы быстрее жевала! Может быть, лучше положить этот кусок в сумку?.. Тогда вот что: пусть она доедает не торопясь. Тэдди сходит по делам и придёт за ней. Раз попали на корабль, пожалуй, торопиться и нечего… Бесси не возражает — здесь так хорошо, только пусть он поправит ей бант и скорей приходит…

— Акопыч, понянчись тут, а я за парнишкой погляжу.