Товарищ Чжан Пинь, который тогда руководил всем подпольем Третьего района, оставил Дуна в отряде.

Сначала Дун только ходил за бойцами, стрелять он не умел. От одного вида врага у него подкашивались ноги, рот наполнялся горечью. Все подтрунивали над ним. Но Дун очень скоро преодолел свой страх. Ему дали старое ружье.

В той местности японцы раскинули частую сеть военных гарнизонов. Организовать партизанский отряд здесь было нелегко. Однажды человек двадцать партизан вместе с Чжан Пинем проводили в деревне собрание. Об этом узнал японский агент. К деревне подошел вражеский отряд в три-четыре десятка солдат с пулеметом. Партизаны твердо знали закон революции: биться до конца! Бросаться в Хуанхэ — так всем вместе!

Они залегли в засаде недалеко от деревни. У них было всего шесть винтовок, два старых ружья да еще два ружья из ханьянского арсенала. Все бойцы были простые крестьяне, которые лишь совсем недавно взялись за оружие; стреляли плохо.

Врагу были хорошо известны их силы. Солдаты, издеваясь, орали:

— Эй, партизаны Третьего района! Как насчет оружия? Может быть, у вас не хватает? Получайте! Все тридцать восьмого года!

Партизаны пришли в бешенство. Но Чжан Пинь был невозмутим:

— Еще посмотрим, за кем останется последнее слово! Цельтесь не торопясь, все в одного! В того, что в меховой шапке! Внимание! Сдержите дыхание. Считаю! Раз, два… огонь!

Раздался залп из десяти ружей — и офицер упал. Партизаны чуть не плясали от радости. Потом таким же образом вывели из строя еще трех или четырех японцев. Враг поспешил убраться.

Крестьяне на радостях наварили партизанам лапши с курятиной. А позднее их наградили в уезде винтовкой. Старый Дун стал драться смелее и с бо́льшим хладнокровием. Жизнь партизан оказалась несравненно тяжелее батрацкой. Питались они промерзшими хлебцами, ютились в вырытых в поле землянках, спали даже без канав, на охапке травы. Так прошло три года.

Дуна выдвинули на работу в районном профсоюзе батраков, и вскоре он стал во главе его. Не боясь трудностей, он тщательно выполнял все поручения партии, но когда приходилось действовать на свой страх и принимать самостоятельные решения, он терялся.

Сам он был родом из деревни Лиюй и хорошо знал всю округу. Поэтому район и послал его с бригадой в Теплые Воды. А так как к Вэнь Цаю в районе отнеслись с уважением и доверием, старый Дун чувствовал себя под его началом крепко и уверенно.

Но не успел он еще разузнать, что нового произошло в Теплых Водах за время его отсутствия, не успел сообщить товарищам по бригаде всего, что знал о деревне прежде, как Вэнь Цай отправил его в Лиюй.

Когда Ян Лян и Ху Ли-гун рассказали Дуну о собранных ими сведениях и о собственных выводах, Дун не сразу понял, что́ их смущает. По правде говоря, его слишком занимали собственные дела. Придя в Лиюй, Дун застал своего брата больным. Брат начал уговаривать его поселиться в деревне, обещая выделить ему два му земли. Годы Дуна немалые, увещевал его брат, натерпелся он в жизни достаточно, пора им вдвоем отдохнуть, пожить на покое. Но Дуна предложение брата не соблазнило. Он хотел жить, как коммунист, работая на благо беднякам, чтобы и после смерти душа его обратилась в душу коммуниста. Но брат не сдавался. Оба они бобыли, настаивал он, работать для бедняков, конечно, хорошо, но ради предков[37] следует оставить после себя потомство. Он сам уже слаб, к супружеской жизни непригоден, а Дун мог бы заслать сваху к одной вдове в их деревне. Ей лет под сорок; она еще крепкая, вполне может родить, станет хозяйкой в доме. Теперь ведь Дун ходит в начальниках, и отказа ему не будет.

Старый Дун, всю жизнь проживший холостяком, даже смутился от такого предложения.

— Что за шутки! — только и сказал он брату. Но покой его был нарушен.

В тот же день деревенские власти объявили Дуну, что за революционные заслуги ему выделили виноградник в три му. Дун растерялся и промолчал. Он батрачил десятки лет. Собственный виноградник никогда ему и во сне не снился. А он, пожалуй, не против! «Побывать дома и обработать землю, время найдется, — думал он, — присмотреть за виноградником поможет брат. Но как отнесутся к этому товарищи в районе? А если не одобрят? Назовут его корыстным, отсталым?» — Но тут же одернул себя: «Что же, всю жизнь чужой хлеб есть? А будь у него земля, он ел бы свой. Какая же тут корысть? Он не разбогатеет, станет лишь трудиться на своей земле. Сказал же председатель Мао: «Каждому пахарю свое поле». Разве он, Дун, не проработал на земле десятки лет? Почему же не дать ему поля?» — И он в душе решил, что возьмет виноградник. А женится или нет — там видно будет.

Об этом он и хотел посоветоваться с Ян Ляном и Ху Ли-гуном. Но, не замечая его волнения, они продолжали свой разговор о работе актива, росте организации, об идейном воспитании, усилении вооружения… Наконец они все же обратили внимание на то, что Дуну не по себе, и, посоветовав ему отдохнуть, ушли на собрание.

Хотя на этом собрании присутствовало меньше народу, чем на первом, оно тоже затянулось до поздней ночи. Чтобы убедить крестьян в возможности реформы, Вэнь Цай дал подробный анализ современного положения. Он говорил о мощи Советского Союза, о демократическом движении в гоминдановских районах, о том, как гоминдановские солдаты устали от войны, рассказал о Гао Шу-сюне[38] и Лю Шань-бэне[39] и, наконец, сообщил об обороне Сыпингая и о Датуне. Восьмая армия уже окружила Датун и займет его не позже чем через две недели.

Стремясь как можно подробнее растолковать все крестьянам, Вэнь Цай говорил долго и часто прибегал к непонятным словам. И хотя речь его не была лишена интереса и затрагивала важные вопросы, многие не выдержали и задремали. Сам Вэнь Цай тоже изрядно утомился и, придя после собрания домой, сразу же лег и заснул.

Ян Ляну и Ху Ли-гуну пришлось снова отложить обсуждение своих планов. Не состоялось оно и на следующий день, — Вэнь Цай ушел в деревню Лиюй и отсутствовал целых два дня. Там он провел два собрания и повторил все, что говорил в Теплых Водах.

Тем временем Ян Лян и Ху Ли-гун, стараясь собрать как можно больше сведений, проверяли факты, сообщенные Чжан Юй-минем, чтобы понять наконец, как выполните свою основную задачу — зажечь огонь в крестьянских массах, разбудить их гнев против своих поработителей, феодальных помещиков.

ГЛАВА XXVII

Помещица

С приходом в деревню бригады районных работников среди школьников участились драки. «Долой помещичьих сынков!» — кричали ребята победней, и какой-нибудь мальчишка из богатой семьи поднимал рев. Во время игр озорники нарочно сбивали с ног детей, даже в будни одетых наряднее, чем остальные. Поднимался невообразимый шум, и учителям приходилось разнимать дерущихся.

После уроков школьники пели песню, которой обучил их Ху Ли-гун. Ее слова пришлись по душе детям бедняков. «Веками помещики нас угнетали. Восстанем же, рассчитаемся с ними…» — неслись звонкие детские голоса.

Учитель Лю никогда не наказывал детей бедняков и только ласково выговаривал им.

— Зачем вы их обижаете, — объяснял Лю драчунам. — Не могут они отвечать за отцов.

А помещичьих сынков, слабых и трусливых, которым теперь больно доставалось, он утешал:

— Вы должны будете работать и жить своим трудом, чтобы стать достойными гражданами. Потолкуйте со своими родителями. Пусть одумаются, не то рано или поздно им придет конец…

Учитель Жэнь вел себя иначе. Не смея выступить открыто, он грозно смотрел на детей в туфлях на босу ногу и злобно шипел:

— Рано обрадовались! Вот придет гоминдановская армия — всех вас, щенков, заберет!

Одни пугались и больше не озорничали, другие же потихоньку рассказывали об угрозах Жэня учителю Лю, а тот все запоминал, но до времени помалкивал.