Анри не вполне с ним согласен.
— Остановимся у ворот? — повторяет он жест Рубо. — А может быть, попробуем прорваться дальше? — показывает он и вопросительно смотрит на Рубо, но тут же сам отрицательно качает головой. — Нет.
— Нет, — поддерживает его Рубо, качая головой, лицо его выражает глубокое сомнение, и губы издают при этом какой-то звук, которого, конечно, не слышно.
До чего же человек интересно устроен! Даже в такой обстановке он способен подметить какие-то комические стороны… Приглядеться сейчас к Анри и Рубо — они своей жестикуляцией напоминают танцоров, которые пустились в пляс без музыки… Анри улыбнулся, глядя на гримасу Рубо, и тот в ответ тоже рассмеялся: они поняли друг друга.
Во время секундной паузы, перед припевом, Анри скороговоркой успевает сказать:
— Сейчас, пожалуй, рискованно. Может, завтра… — И уточняет жестами: поджимает губы и показывает назад рукой — маловато нас…
Метров за пятьдесят до поворота бульвар Себастьен-Морнэ лезет вверх. На таком крутом подъеме во весь голос не попоешь, и песня смолкает. Колонна продолжает шагать в напряженной тишине. Зрелище кажется особенно внушительным, потому что сейчас перед демонстрантами порт открылся почти целиком — отсюда решетка уже не загораживает его. До сих пор бульвар все время немного поднимался, но все же решетка еще окаймляла его, а здесь, у подножья холма она уже спускается вниз наискось по склону и так доходит до порта. Бульвар Себастьен-Морнэ после поворота тоже идет вниз и достигает уровня порта за несколько метров до первых ворот. С холма кажется, что находишься на одной высоте со зданием базы подводных лодок…
Внезапно демонстранты замечают американские эсминцы. Наконец-то их можно разглядеть. Из верфи они были видны только с палуб больших пароходов, стоящих в сухих доках.
Сверху легко различить, где толпа и где полицейские. Отчетливо вырисовывается последний в шеренге охранник — он стоит у угла решетки, тут же под горкой. Охранник смотрит вверх на демонстрантов, и они смотрят на него. Вот он что-то сказал своему соседу, тот передал дальше, и так, по цепочке, дошло до самых ворот, до тех ворот, к которым направляется демонстрация, и где, как черная туча, стоят офицеры и основные силы охранников…
— Товарищи, сомкнем ряды! — кричит, обернувшись, Рубо.
Его слова уже по другой цепочке передаются вдоль рядов демонстрантов, постепенно утрачивая свою силу, как смягчается удар по буферу от вагона к вагону. В последних рядах команда Рубо уже передается как шутливая толкотня, пинки и смех…
Приближаясь к повороту бульвара, колонна подтягивается. Надо же предстать в боевом порядке перед толпой, которая уже рукоплещет им! Поют, конечно, «Привет семнадцатому полку». Вовсе не потому, что демонстранты собираются переубедить охранников. Нет, они их достаточно хорошо изучили. Это вам не солдаты! Сейчас «Привет семнадцатому полку» обвиняет, угрожает… И чтобы у охранников не оставалось на этот счет никаких сомнений, несколько демонстрантов поднимают кулаки и кричат: «Семнадцатый хоть перешел на сторону трудящихся! А вы — жалкие наймиты, вам платят деньги, чтобы вы шли против нас! Ну что ж, делайте свое гнусное дело, если у вас нет стыда. Но берегитесь!..»
Бо́льшая часть толпы на тротуаре поет вместе с демонстрантами, поддерживает их возгласами и неистово аплодирует.
Впереди над колонной реют знамена. Почетное право нести их получили старики, но около каждого на всякий случай идет молодой рабочий, идет с таким гордым видом, словно он тоже знаменосец.
Еще одна загадка — охранники не только дают демонстрантам подойти к воротам порта, но даже здесь не нападают на них. Их словно подменили, они сами на себя не похожи.
А ведь чего только не приходится им выслушивать! Да и глядеть сквозь решетку на все эти жесты, еще более красноречивые, чем слова, тоже несладко!
Со всех сторон несется:
— Американцы!
— Американцы!
А один старик упорно, через каждые три шага, выкрикивает:
— Go home!
И за ним со смехом, правда, натянутым, подхватывают эти слова и другие. Так они идут до самых ворот.
Как удачно, что вся эта толпа стоит вдоль тротуара. Лучшего нарочно не придумаешь! Конечно, при желании, охранники могли бы оттеснить и рассеять толпу еще до прихода демонстрантов, но они этого не сделали, и теперь у них почти нет возможности атаковать колонну в лоб, помешать ее продвижению.
Демонстрация дошла до ворот и остановилась. Охранники продолжают бездействовать. Правда, основная группа, преграждающая вход, готовится к обороне, но в наступление не переходит. Их поведение сбивает демонстрантов с толку.
Надо признать, мы частенько допускаем крупную ошибку: тактика вырабатывается в зависимости от поведения противника, а не своего собственного. Вот и сегодня так произошло: демонстрация оказалась на круглой площади, к которой с двух сторон подходят улички, а на них, как еще раньше было известно, стоят грузовики с охранниками; теперь моторы уже заведены. Типичная мышеловка, из которой может быть только один выход: отступить назад… как, впрочем, из всех мышеловок.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Поль был с ними
Немедленно образовался боевой штаб: Анри, Робер, Макс, Франкер и Клебер, который только что примчался весь в мыле. Ему пришлось сделать большой круг, чтобы присоединиться к демонстрации с другого конца, так как он не хотел под самым носом у полицейских идти по бульвару Себастьен-Морнэ. Добежав до колонны, он стал пробиваться через нее вперед, обгоняя человека за человеком… «Разрешите, товарищи…» Что это с ним? Может, нам зашли в спину, раз он удирает, удивлялись вокруг… В штаб вошли, конечно, и Рубо, и Брасар, и какие-то незнакомые металлисты, и еще много народу — все стоящие вокруг, так как штаб создавался тут же на месте, среди демонстрантов.
Анри озабочен. И недоволен. Чем — он еще сам хорошенько не понимает.
— Конечно, о том, чтобы пробиться в порт, не может быть и речи, — заявляет Рубо.
— Да, нечего и думать!
А жалко! Демонстрация бурлит вовсю, возгласы, пение. «Марсельезу» подхватывают все, ее поют под самым носом у охранников, поют не только демонстранты, но и вся толпа.
И площадь скандирует:
— А-ме-ри-кан-цы в А-ме-ри-ку!
— А-ме-ри-кан-цы в А-ме-ри-ку!
И все же пробиться в порт действительно невозможно. Охранников слишком много, они стоят сплошной стеной. Пойти на это сегодня — значит наверняка потерпеть поражение, к чему?.. Весь пыл пропадет даром, демонстрация принесет только разочарование.
Как всегда находится с десяток рабочих, которые подступают почти вплотную к охранникам, словно хотят помериться силами с их первыми рядами. Те занесли над ними ружья, а сзади начинает напирать толпа… Эти ребята похожи на вырвавшиеся из костра языки пламени, но… хотя нельзя сказать, что они действуют без особого энтузиазма, однако уверенности не чувствуется, а пусти этих же металлистов в бой, они бы дрались насмерть. Совершенно ясно: одни рабочие верфи и докеры, которые сбежались сюда со всех сторон, даже если к ним присоединится вся толпа, все равно ничего не смогут сделать, — сил недостаточно.
Это-то и мучительно.
Все это мучительно — и бесцельные выпады против охранников, выпады, которые служат только для поддержания чести, и гогочущие офицеры-охранники, которые стоят между вторым рядом своих войск и основными силами. Только что, когда демонстрация выходила на площадь, офицеры показывали друг другу руководителей, шедших во главе колонны. Больше всего их заинтересовал Анри. Макса они тоже заприметили. За сегодняшний день он им порядочно намозолил глаза: в порту во время вербовки, потом на собрании в столовой и теперь здесь… Сейчас офицеры радостно зубоскалят. Правда, удивляться нечему, они всегда ухмыляются, даже тогда, когда им грозит полное поражение. Хотя, будьте спокойны, в сорок восьмом году им было не до смеху, когда их побили стачечники. Но теперь они чувствуют неуверенность демонстрантов, их ощущение собственного бессилия перед охранниками, и предвкушают победу.