По тому, что вдруг стали лучше кормить, дали второе одеяло, разведчик догадался: приближается развязка. Наконец, после долгого перерыва его вновь повели на допрос.
В кабинете кроме следователя Георгиева находился и начальник полиции Козаров. Оба держались подчеркнуто вежливо, даже любезно. Правда, их, на первый взгляд невинные, фразы о приближении весны, о том, как приятно оказаться на свободе в такое чудесное время года, невольно бередили душу. Потом, как и в самый первый раз, ему предложили кофе, сигареты.
— Кофе — с удовольствием, — делая вид, будто принимает их показную любезность за чистую монету, согласился Побережник. — От сигарет увольте, берегу здоровье.
— Напрасно. Выкурить хорошую сигарету большое удовольствие. А о здоровье не беспокойтесь, оно вам не понадобится. Завтра вас расстреляют, — меланхолично сказал Козаров.
— Как… это? — изображая растерянность, с трудом выдавил из себя Побережник.
— Очень просто: на стрельбище в Лозенце.
Контрразведчики могли праздновать победу. Психологический шок подействовал куда сильнее физических пыток. Арестованный чуть не сполз со стула. Хваленое английское хладнокровие изменило ему. Лицо стало жалким, а губы тряслись так, что он не мог произнести ни одного слова.
Вдоволь насладившись зрелищем поверженного врага, Козаров бросил утопающему спасательный круг:
— Впрочем, для вас еще не все потеряно, если проявите благоразумие и немного поработаете на нас. Согласны? — Ни в коем случае нельзя дать ему опомниться.
— Да… — еле слышно прошептал англичанин.
В тот же вечер из тюремной камеры Муней передал телеграмму, в которой сообщал, что лежал в больнице с воспалением легких, но сейчас выписался, чувствует себя лучше и готов приступить к работе. Когда Побережник зашифровал ее, он поразился примитивности составленного контрразведчиками текста. В Центре сразу сообразят: воспаление легких не такая уж внезапная и тяжелая болезнь, чтобы разведчик не смог предупредить о перерыве в связи. Ведь для экстренных случаев предусмотрено специальное расписание. Кроме всего прочего в текст было включено предупреждение о том, что в среду на следующей неделе «Волга» передаст очень важную информацию. Это вообще не укладывалось ни в какие правила. Для верности Побережник поставил в конце сообщения точку — условный знак работы под контролем. Проверявший шифровку специалист-криптограф ничего не заметил, и телеграмма ушла в эфир.
После небольшой паузы «Кама» коротко ответила:
«Вас поняли. Надеемся на скорое выздоровление. Ждем сообщений».
Вариант «Но пасаран» вступил в силу.
Присутствовавшие при сеансе связи начальник полиции Козаров и неизвестный Побережнику полковник в жандармской форме остались очень довольны. Шутка ли сказать, иметь такой козырь перед немецкими «друзьями» из абвера и гестапо, как работающая под их диктовку советская агентурная радиостанция.
Во время второго выхода на связь Муней сообщил о намерении немцев вернуть значительную часть своих кораблей для усиления обороны дунайского побережья Австрии и Венгрии. Чтобы у Центра не оставалось сомнений, что это — дезинформация, разведчик, как и в прошлый раз, не стал менять кварцы в ходе передачи, а в конце опять поставил точку. Наблюдавшие за ним радисты не обратили на это внимания. Они были уверены, что Муней, полностью «раскололся». По его признанию, сигналом тревоги являлось отсутствие даты в телеграмме.
Увы, проверить это оказалось невозможно, поскольку немецкая и болгарская службы радиоперехвата располагали лишь обрывками прошлых сообщений «Волги». Сколько ни бились с ними немецкие криптографы, они не смогли прочесть ни слова: шифр был слишком стойкий. Англичанин использовал роман Киплинга «Свет погас», наугад выбирая страницы и каждый раз меняя способ наложения гаммы. Естественно, никаких пометок в книге он не делал, а запомнить детали каждой шифровки было сверх человеческих сил.
То, что «Волга» «попала в плен», Центру стало ясно еще во время первого сеанса связи. Было принято решение помочь оказавшемуся в трудном положении разведчику. В очередном сообщении «Кама» специально «от имени командования» передала благодарность за важную информацию, касающуюся оперативных планов германских ВМС на Черном море, и просила впредь такие сведения направлять вне всякой очереди. Эти два слова «от имени командования» сказали Побережнику, что радиоигра началась.
О «блестящем успехе» болгарской контрразведки было доложено генштабу, поспешившему подключиться к столь многообещающему в плане наград обману русских. Мунея перевели на конспиративную квартиру — маленький двухкомнатный домик в Коневице, обнесенный глухим забором. В первой комнате поселились четыре охранника, один из которых круглосуточно дежурил во дворе. Во второй, с забранными решетками окнами, жил англичанин. Днем его выводили подышать воздухом в крошечный садик с несколькими чахлыми деревьями, почти не дававшими тени. Когда предстоял выход в эфир, к вечеру являлся радист-шифровальщик, доставал из железного ящика передатчик, а потом сидел рядом, пока Побережник работал на ключе. Донесения «Волги» и расшифрованные телеграммы «Камы» он каждый раз забирал с собой.
Радиообмен между «реками» был настолько интенсивный, что, как прикинул Побережник, для составления дезинформации в генштабе наверняка пришлось оторвать от дел не одного, а целую группу офицеров. Впрочем, не осталась в стороне и контрразведка. По ее заданию «Волга» попросила Центр организовать присылку подводной лодки к определенному участку побережья в районе Варны, чтобы взять на борт бежавшего из тюрьмы человека, чей псевдоним — Диран.
«Кама» ответила согласием, был обусловлен день и час рандеву в море неподалеку от берега. Но в назначенное время подводная лодка не пришла. Не было ее и на следующий день. Затем из Центра сообщили: помешала слишком яркая луна. Придраться контрразведчикам было не к чему. Вторая ночь действительно выдалась безоблачной и лунной. Не могли они возразить и против решения Центра вообще отменить операцию, поскольку подлодке было опасно слишком долго находиться поблизости от побережья.
Однако сменивший Павлова новый глава директората полиции безопасности Сава Куцаров полагал, что подконтрольная «Волга» все же должна помочь ему снискать славу непревзойденного охотника за шпионами в глазах очередного премьера Муравьева.
На сей раз переданная разведчиком в понедельник просьба была скромна: положить сто тысяч левов в лунку под правой задней ножкой крайней скамейки на Драгомирском бульваре. Деньги нужны для подкупа тюремной охраны в Варне. После неудавшегося рандеву полиция выследила и опять схватила Дирана. Причем время не терпит, так как в ближайшие дни арестованного могут перевести в Софию и освободить его будет гораздо труднее.
В четверг ночью Куцарову доложили, что от русских получен ответ: за деньгами нужно прийти в пять часов утра в пятницу.
Побережник был уверен, что в Центре найдут способ выйти из положения и одновременно не скомпрометировать ведущуюся радиоигру. Но вот как это сделать, он не представлял и поэтому весь день не находил себе места.
Вечером, как всегда за два часа до эфира, пришел новый радист. Когда он начал проверять и настраивать передатчик, Побережник мимоходом спросил, где его постоянный контролер Георге, уж не заболел ли? Тот молча сложил из пальцев решетку. Остальное рассказала предназначенная для отправки телеграмма:
«В лунке нашел пустой конверт. Деньги, видимо, украдены. Прошу повторить закладку тайника с подстраховкой, заранее сообщив время».
Она объяснила и исчезновение Георге. Когда контрразведчики обнаружили, что вытянули пустышку, то задали себе вопрос: кто знал о деньгах? Только радист, очевидно, соблазнившийся большой суммой и через сообщников организовавший дерзкое похищение. А в насмешку над ротозеями-филерами оставили пустой конверт.
С тех пор как разведчик оказался в этой маленькой тюрьме на окраине Софии, он, пожалуй, впервые с таким удовольствием работал на ключе. Больше всего радовало сознание, что он не один, рядом продолжают действовать его товарищи. Да еще как виртуозно! Бульвар, вне всякого сомнения, находился под наблюдением тайных агентов. И все-таки они ухитрились обвести их вокруг пальца.