Винченко взбежал на мостик, поздоровался, толком не разглядев даже, с кем здоровается, схватил бинокль, висевший на переборке. Никогда он не видел такого обилия дельфинов. Их было не сотни, не тысячи, а несметно много.

— Как ваше самочувствие, Евгении Львович?

— Самочувствие? — Винченко оглянулся, увидел Плотникова и вспомнил о почке. — Не болит. Понимаешь, совсем не болит.

Сухощавый, в обвисшей на плечах куртке-распашонке, Винченко рассматривал в бинокль долгожданную Хургаду. Чуковский писал: «Африка, Африка, что за чудо Африка!» И создал мечту. А к встрече с мечтой поневоле готовишься. Для себя Винченко давно уже усвоил, что «чудо» не ищут за тридевять земель. Этот берег Африки был голый, выжженный солнцем, и наши Каракумы в сравнении с ним выглядели бы, наверное, оазисом. Пройдет пара недель, и самый мечтательный мичман станет называть чудом не Африку, а далекую Родину свою.

— Аызза эййуха-ль-асдыка иль аызза! — послышался рядом завывающий голос Строева.

— Что такое? — спросил Винченко.

— Учусь приветствовать по-арабски.

— Ну и как?

— Пока зубрю выражение: «Дорогие друзья!»

Взяв бинокль, он тоже принялся рассматривать плоский берег.

Здесь не было глубокой бухты. Просто берег чуть изогнут, и в этой излучине — порт. Белая стена отгораживала небольшой участок берега. Виднелись двухэтажное здание, конус голубятни, похожий на большой памятник, и несколько пальм. Этот кусочек берега был самым живописным на много миль вокруг. В Хургаде была судоверфь: стояли на воде рыболовные суденышки со скошенными назад мачтами. За судоверфью — мечеть с двумя высокими белыми минаретами. Вокруг всего этого — россыпь одноэтажных домишек с плоскими крышами, а дальше — пески, несколько белых нефтяных баков, серые змеи дорог, убегающие к невысокой горной гряде на горизонте.

Белое небо, белая земля, солнце, как белый глаз прожектора.

— Мясо еще не видели? — спросил Строев. — С берега баранину привезли. Доктор за голову хватается: дохлятина. Такого мы еще не получали.

— Взгляну.

— Матросы острят: «Акулы едят, значит, и нам можно».

— Почему акулы?

— Одного барана утопили. Акула тут как тут, хоп — и нету…

— С мясом доктор разберется, он в этом лучше понимает, — сказал Винченко. — А вот акулы — наша забота. Надо провести учение: «Человек упал за борт, напала акула». Чтобы поостереглись. Займитесь этим.

— Займусь…

— А я сейчас вылетаю. Надо осмотреть залив.

На полетной палубе уже ждал вертолет, раскручивал тройные лопасти винтов.

Теперь он видел залив сверху и все время заставлял себя думать о деле, не отвлекаться на созерцание красот. Там, где, отсеченный ослепительной белой полосой прибоя, кончался серый монотонный берег, начиналось буйство красок, заставлявшее остро тосковать о любимой подводной охоте. Винченко еще дома был наслышан о красотах Красного моря и, собираясь в этот поход, взял с собой маску и трубку. В каюте он забросил их в дальний угол, чтобы, не дай бог, не попались кому на глаза. Но сейчас он был уверен, что достанет их, как только выпадет свободная минута. Внизу переливалась темная синева глубин, сверкали голубые атоллы, пестрели коралловые рифы… Много плавал он, а таких сочных красок не видел нигде.

Вход в Суэцкий залив, где находились минные поля, с высоты был виден весь, от берега до берега. Множество островов, островков, выступающих над водой рифов разноразмеренной сыпью покрывало едва ли не всю водную гладь. Вода возле рифов была беловатой, иногда совсем белой, как молоко. Такой делал ее без конца перетираемый волнами коралловый песок.

Главный фарватер проходил ближе к Синайскому берегу, по проливу Губаль, там уже ползали наши тральщики.

Синайский берег на востоке темнел неясной серой полосой, зато африканский, на западе, просматривался весь, от белого прибоя до невысоких горных вздутий, казавшихся издали багрово-красными. Горы начинались в нескольких милях от берега. За ними была блеклая синь. Там, за горами, круто обрывавшимися к западу, лежала Аравийская пустыня.

Пристально рассматривая острова, Винченко все больше убеждался в справедливости информации, полученной от командира отряда тральщиков капитана 1 ранга Полонова: рельеф здешних островов слишком сложен. Настойчиво возвращалась мысль об использовании «Смелого» в качестве подвижной вертолетной площадки. Неловко было отводить боевому кораблю такую малую роль, но ничего другого не оставалось. Утешением для команды могло служить только одно: задача эта весьма опасная, ибо «подвижной вертолетной площадке» придется ходить здесь по всем направлениям. А о том, чем это может кончиться, каждому напоминали торчащие над водой мачты либерийского танкера «Сириус», подорвавшегося на мине несколько месяцев назад.

Вертолет повисел над намеченным районом постоянной якорной стоянки кораблей, где сейчас покачивались на волнах баркасы: водолазы исследовали дно. Сверху хорошо было видно, как они, словно большие рыбы, скользили над коралловыми зарослями, не уходя, впрочем, далеко от клеток-убежищ, опущенных под воду на случай, если подойдут акулы. В одном из баркасов Винченко углядел старшего лейтенанта Русова, флагманского специалиста по водолазному делу, тоже одетого для подводной работы. Вспомнил, как недавно на крейсере Русов демонстрировал ему водолазные костюмы, для каждого случая свой — для резки и сварки металлов, для работ на больших и малых глубинах при малой в большой видимости, для подрыва магнитных мин. Винченко облюбовал для себя акваланг, перчатки, ласты, водолазный нож.

Вертолет мягко опустился на квадрат сетки, натянутой на том месте палубы крейсера, где белела большая буква Р, обведенная двумя концентрическими окружностями. Двигатель заглох.

Винченко подошел к краю палубы, к линии откинутых лееров, увидел внизу красный буек на синей воде, два баркаса и возле них большую акулу.

— Как по заказу приплыла, товарищ капитан первого ранга, — сказал вахтенный. — Но, может, и лучше? Наглядней урок-то!

Акула ходила кругами, резала треугольным плавником поверхность воды, изворачивалась, скользила каменным взглядом по баркасам, по крейсеру…

Через четверть часа Винченко сидел в своей каюте, сочинял длинную радиограмму на имя командующего:

По усилившейся вибрации Винченко понял, что крейсер начал разворот, чтобы пройти последнюю милю до места своей постоянной стоянки, того самого места, которое только что закончили исследовать водолазы. Он хотел подняться на мостик, но передумал: командир крейсера не хуже его знает, что делать.

Потом из-за переборок донесся глухой тяжелый грохот, крейсер становился на якоря.

Кашлянул динамик и сухо, бесстрастно произнес:

— Капитана первого ранга Винченко просят подняться на мостик.

«Вот оно!» — подумал Винченко, вскакивая. Обычно его, старшего начальника, всегда оповещали через рассыльного. Если вызвали по трансляции, случилось что-то особенное.

Взбежав на мостик, он увидел кругом спокойные лица. Гаранин, Долин и Строев смотрели куда-то в море. Винченко глянул и обомлел: в двух кабельтовых от крейсера становилось на якорь судно под американским флагом.

— Кто такой? — изумился он. — Надо запросить.

Гаранин подал ему бинокль.

— Запрашивали. Арабский офицер связи сообщил, что это танкер, прибыл для приемки мазута. Но разве это танкер?