С такой раной, какая была у него, никто не выживал, но офицер продолжал бороться. После всех многочисленных операций он всегда говорил лишь одно:
— Ну, выздоровление мое продвигается вперед. Я хочу и буду жить для того, чтобы достойно отблагодарить турок за то, что не сумели меня положить на месте.
До последнего дня надеялся — даже закупал себе все необходимое для дальнейшей службы. Только не пришлось — герой умер от истощения, не позволив себе ни единого стона, ни единой жалобы.
Русско-турецкая война 1877—1878 годов фактически началась с переправы русской армии через Дунай у города Зимницы 15 июня 1877 года. Во время этой переправы отличился командир 12-й линейной роты 53-го Волынского пехотного полка штабс-капитан Иван Ильич Брянов…
Турецкий берег был охраняем пикетами и отрядами, расположенными недалеко от места переправы в городе Систово, до одной тысячи, и в местечке Вардене, до трех тысяч, то есть переправа была, по сути дела, сражением, ибо сразу же, преодолев реку, русские части с ходу вступали в бой.
Передовой отряд под командованием генерала Драгомирова, предназначенный на переправу, должен был форсировать Дунай ночью в семь смен. Накануне переправы большинство офицеров отряда было в веселом, искусственно взвинченном состоянии, в котором обычно пребывают люди, не нюхавшие пороха, перед битвой. Шутки, розыгрыши, подколки сыпались как из рога изобилия. Многие обостренно реагировали на подковырки товарищей. И даже то, на что раньше не обращалось внимания, вызывало теперь сердечную обиду. Но одна мысль, что человек, сегодня шутящий над тобой, завтра может быть убит, разглаживала морщины, смиряла блеск глаз и заставляла разжиматься невольно сжавшиеся кулаки.
Брянову тоже доставалось: он был назначен во второй рейс, а хотел б первый.
— Ну что, Брянов, — подтрунивали над ним некоторые из сослуживцев, — добился, чего хотел? Сбылись твои мечты — ты наконец-то в резерве. А что до лавров — так пожнешь то, что мы добудем. На всех хватит, а мы — люди нежадные: поделимся!
— Господа, я попрошу вас…
— Что именно вы просите, капитан? Или вам все еще мало? А?
Брянов замолкал и, огорченно махнув рукой, отходил. Он воистину завидовал шедшим первым рейсом — ему казалось, что действительно вся слава достанется им, а они, второсменники, не говоря уже об остальных, подойдут лишь к шапочному разбору.
Жизнь распорядилась иначе. После того как части первого рейса приблизительно в два часа ночи были перевезены на противоположный берег и, смяв турецкие пикеты, вступили в настоящий бой с регулярными подразделениями, спешно подошедшими из Систова и Вардена, на возвратившиеся на русский берег понтоны начали спешно сажать части второго рейса, включая и роту Брянова. С максимальной быстротой их перебросили через Дунай и высадили недалеко от устья реки Текир-дере.
Уже совсем рассвело, когда рота Брянова быстрым шагом шла текир-деревским оврагом на выручку второй и третьей ротам полка, занимавшим высоту к востоку от оврага. Роты эти уже изнемогали от наседавших на них со всех сторон скопищ турок. Положение их становилось критическим.
Брянов, услышав сильную стрельбу с левой стороны и крики «Алла! Алла!», решил ударить противнику во фланг. Для этого он обошел правый фланг главной позиции неприятеля и бросился с ротой на ее штурм.
Командир роты, горя желанием выручить товарищей, находящихся в безвыходном положении, первым вскарабкался на крутой скат высоты. За ним следом, презирая опасность, шла вся рота. Бегом.
Первым всегда приходится тяжелее всего: навстречу Брянову турки выставили стальную щетину, и девять штыков с маху вонзились в него. На глазах у своих солдат он был поднят в воздух, но, и будучи в таком положении, Брянов успел зарубить одного неприятеля.
Волынцы бросились на выручку командира, опередившего их буквально на две-три секунды, ставшие его судьбой. Турки сбросили русского капитана навстречу его солдатам и, устранюсь неудержимого натиска волынцев, чувствовавших вину перед Бряновым, побежали.
Штабс-капитан получил девять ран, из них две — в живот. Он истекал кровью, однако, силой воли, несмотря на страшную боль, туманящую разум, удерживал себя в сознании. Приподнявшись с земли на колено, он ободрял и направлял русских ратников.
Рота Брянова, видя все это, одним ударом сбила турок с первых высот. Но те, подкрепленные подошедшими частями резерва, остановились на следующих холмах и открыли плотный огонь по наступающим русским цепям. Однако и к волынцам начали подходить подкрепления, и бой вскоре завершился всеобщим отступлением османов.
К этому времени на систовский берег переправился и начальник русского отряда генерал Драгомиров. Узнав подробности первых минут переправы, он решил сам идти на левый фланг подразделений, где решался сейчас первый в бесконечном ряду этой войны вопрос: кто кого? Будут ли русские за Дунаем или в Дунае?
По пути к позиции Драгомиров встретил штабс-капитана, которого двое солдат вели под руки. Кровь залила Брянова с ног до головы, по офицер все же не позволил себя нести, а пытался идти сам, то и дело беспомощно обвисая на руках провожатых, временами на краткий миг теряя сознание от потери крови и от все более растекающейся боли. Когда обморок проходил, он снова начинал механически перебирать ноги, видя весь окружающий его мир в багровом переливающемся мареве.
Драгомиров, увидав эту картину, грузно подбежал к Брянову, забыв о генеральском чине:
— Что, голубчик, ранен?
— Дело идет хорошо, ваше превосходительство, — отвечал генералу штабс-капитан.
Драгомиров удивленно вскинул брови — но это был но бред: чувствуя, что силы стремительно покидают его и по имея их для долгого разговора, Брянов счел необходимым в ответе сообщить то, что считал сейчас самым важным.
Ничего более сказать Брянов не успел. Пошатнувшись, он начал оседать так быстро, что солдаты успели подхватить его лишь у самой земли. Драгомиров с заблестевшими глазами склонился над ним и поцеловал, после чего сердитым голосом приказал как можно скорее доставить раненого в лазарет.
Назавтра в подвижном дивизионном лазарете Брянову был вручен орден Святого Георгия IV степени. Буквально через несколько минут после награждения штабс-капитан в очередной раз потерял сознание.
В эту же ночь георгиевский кавалер скончался.
Аввакум Николаевич Волков с малолетства остался круглым сиротой. Неизвестно, как бы сложилась его судьба, если бы дальние родственники, любившие его, хотя и не могущие содержать и без того в многодетной семье, не определили мальчика в музыкальную команду Приамурского драгунского полка. Ему было десять лет. Через три года, участвуя в составе полка в боях против японцев, Волков получил Георгия IV степени.
В начавшуюся русско-японскую войну он был трубачом-горнистом в полку, который находился тогда под командованием генерала Самсонова.
Как-то раз понадобилось узнать расположение японцев. Необходимо было послать в тыл к неприятелю разведчика, и Волков вызвался добровольцем. Переодевшись в китайскую одежды, молодой солдат разведал расположение двух сильных отрядов противника. Вскорости в пригородах Синчена он натыкается на японский разъезд из двадцати драгун во главе с офицером. Японцы поняли, кто такой — этот необычный молоденький китаец. Только смелость и быстрота спасли на этот раз Волкова — как и много раз в будущем. Выхватив из-за пазухи револьвер, разведчик выстрелами в упор убил троих драгун и, пока остальные изготавливались к его окружению, вскочил на лошадь одного убитого и дал шпоры. Долгая погоня, и попытки обхода, и множественная стрельба не принесли японскому разъезду успеха: Волков оторвался от преследователей и благополучно возвратился в полк. За эту разведку командующий армией А. Н. Куропаткин наградил разведчика Георгием III степени.
Вскоре, казалось, счастливая звезда храброго солдата закатилась — в одном из боев раненый Волков попал в плен и после недолгого разбирательства был приговорен к расстрелу. Однако юноша не смирился с неминуемой, казалось бы, судьбой. Ночью с помощью случайно подобранного перочинного ножа Волков устроил подкоп, убил часового и ушел в тайгу. Его даже не стали преследовать — было ясно, что в чащобе ему не выжить. А Волков после десяти дней изнурительных странствий, пройдя многие десятки километров, вернулся в полк. И генерал Куропаткин представил его к Георгию II степени.