Тем временем на помощь лайнеру, и это обнаружил гидроакустик Шнапцев, подоспел тяжелый крейсер и несколько миноносцев. Как потом выяснилось (уже после возвращения «тринадцатой» из боевого похода), это был тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер» со своим охранением. Теперь близилось безвыходное, казалось, положение! Но Маринеско нашел умный, хитрый ход. Командир направил лодку как раз туда, где лежал затонувший лайнер. Что это давало? У лайнера масса металла побольше. На ее фоне локаторы лодку не «возьмут». Кроме того, у Маринеско был психологический расчет: ведь там, где барахтаются еще не выловленные пассажиры «Густлофа», фашисты бомбить не будут! А уж потом, когда осмотримся и отдышимся, — вырвемся мористее!..

Только и у гитлеровцев были неплохие специалисты. Сумели все-таки опять обнаружить лодку. Снова сторожевики настигли ее. Снова засыпали бомбами. Полетели осколки взорвавшихся ламп в плафонов, погасло освещение, выскочили предохранители из гнезд… Хорошо, что начеку, наготове были подводники. Быстро устранили повреждения.

Тем временем командир исхитрился опять развернуть лодку и направить туда, где лежал лайнер…

И такая карусель продолжалась более четырех часов. Свыше двухсот сорока глубинок сбросили фашисты на «тринадцатую», да бестолку. Взбулгаченные взрывами, перемешанные с поднятым с морского дна илом, волны окрасились в буро-желтый цвет, покрывший площадь в несколько квадратных километров. Десятки тонн тротила сгорели, не причинив лодке большого вреда. А ведь одной-двух глубинок за глаза хватило бы, чтобы уничтожить ее, если бы точнее, метче, были гитлеровские противолодочники. Но не вышло у них, не получилось!

В состязании с опытом, навыками и знаниями гитлеровских командиров и специалистов дерзкая мысль Александра Ивановича Маринеско, мастерство его подчиненных оказались более весомыми.

Так оно и должно было быть: шла борьба, ставка в которой — жизнь или смерть. Это понимал каждый. Только подводники, находившиеся в несравненно более невыгодном и опасном положении, отдавали без остатка все накопленные за годы войны мастерство, силу и выучку, мужество и волю, проявляли хитрость и изворотливость. Они боролись за свою жизнь. Потому и выиграли в этой жестокой неравной схватке!

Их немыслимый по опасности и тяжести труд нашел отражение в сухих, лаконичных строках, отметивших в Журнале боевых действий за 30 января 1945 года следующее:

Сколько же скрыто за этими сухими строками! Огромный физический труд, страшная нервная перегрузка, максимальное напряжение ума. Далеко не каждый боевой поход можно приравнять к этому, январско-февральскому, по насыщенности психологического воздействия, пережитого каждым членом экипажа подводной лодки!

Они еще не знали, ради какой победы перенесли такие испытания. Знали одно: торпедировали крупное судно, лайнер. И не представляли себе, какой же переполох вызвало это событие в гитлеровских верхах.

Немецкие историки в одних работах намеками, в иных — вполне открытым текстом сообщали затем, что произошло в тот день в Берлине.

На шестнадцатиметровой глубине под зданием имперской канцелярии в одном из отсеков железобетонного бункера шло очередное совещание гитлеровской ставки. Фюрер был вне себя: обстановка в многочисленных котлах, в войсках, прижатых к побережью Балтийского моря, становилась отчаянной. Было очевидно, что настала пора эвакуировать остатки 28-го армейского корпуса из-под Мемеля, а также ряд частей группы армий «Центр» генерал-полковника Рейнгардта в Земландии, группы армий «Север» генерал-полковника Рендулича в Курляндии. Да и в группе армии «Висла», подчиненной непосредственно рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру, назревала чреватая бедой обстановка, она обороняла второй после Берлина по важности район рейха — район Данцигской бухты, и трогать ее не следовало бы. Однако положение Берлина было угрожающим. Необходимо стянуть все наличные силы к Берлину, усилить сопротивление, чтобы задержать Красную Армию, пока фюрер сговорится с Западом.

Словом, такое решение назрело, а число транспортных средств для перевозки войск катастрофически уменьшалось. Русские резко активизировали действия своего Балтийского флота. Их подводные лодки, торпедные катера и самолеты перехватывали немецкие корабли и суда на переходе из Курляндии и с Земландского полуострова, атаковали даже в районе Данцига.

Фюрер требовал усилить охрану транспортных средств, использовать плохую погоду для переходов. Однако ничто не помогало. Это вызывало раздражение и гнев Гитлера. Вот и сейчас фюрер метался по отсеку, выкрикивая проклятия и угрозы своим генералам и адмиралам. Вдруг в отсек неслышно — будто неожиданно возник — вошел седой, сухощавый, с пепельно-серым лицом вице-адмирал Фосс, личный представитель гросс-адмирала Карла Деница при «фюрер-бункере». Почтительно склонив голову, он дрожащим от страха голосом доложил:

— Мой фюрер, советской подводной лодкой потоплен «Вильгельм Густлоф»…

Эта весть оказалась каплей, переполнившей чашу гитлеровского гнева. В первую секунду фюрер застыл на месте, потом, дергаясь, истерично завопил:

— Расстрелять! Расстрелять командира конвоя! Советского командира подлодки приговорить к смерти! Это личный мой враг, враг рейха! И траур! Трехдневный траур по всей Германии!..

И ведь вот что интересно: публично расстрелян был заслуженный офицер-подводник, командовавший охраной ценнейшего для рейха лайнера. Три дня звонили по Германии, колокола церквей, три дня и три ночи закрыты были все увеселительные заведения, театры и рестораны, приспущены были государственные флаги, а в печати поначалу, в первые дни, — ни слова о причине.

Между тем первые полосы газет Швеции и Финляндии в начале февраля 1945 года были заполнены кричащими заголовками:

Изо дня в день появлялись новые сообщения в газетах, затем по радио в других странах. Вести эти в дни, наполненные большими событиями завершающего периода второй мировой войны, находили место рядом с сообщениями о захвате или освобождении крупных городов, высадке больших десантов, встречах видных политиков по вопросам войны и мира. И приобрели эти публикации особое звучание, когда газеты, извещая об открытии Ялтинской конференции глав держав антигитлеровской коалиции, привели высказывание английского морского министра лорда Канингхэма о блистательной атаке советской подводной лодки, уничтожившей «Вильгельма Густлофа».

Только пресса фашистской Германии некоторое время ни словом не обмолвилась о событии, взбудоражившем миллионы людей. И это вызывало недоумение: если событие имело место и о нем узнали органы информации многих стран, событие — уже но секрет. Зачем же необъяснимая завеса молчания?

Ответ не лежит на поверхности. Пока газеты разных стран мира всячески комментировали гибель «Густлофа», анализировали состав его пассажиров, не делая глубоких выводов из этого, в бункерах и подземельях Берлина и Вильгельмсхафена, Киля и Гамбурга сотни военно-морских специалистов, сотрудников абвера и гестапо с головой окунулись в горы бумаг. Одних интересовало, не было ли утечки секретных данных о составе пассажиров и времени выхода лайнера. Другие — инженеры-кораблестроители, специалисты — ломали голову над тем, почему «Густлоф» удержался на плаву всего пятнадцать минут после торпедирования. Они перерыли бесчисленное множество рулонов чертежей, перелистали тысячи страниц технических расчетов на постройку судна, изучили тома спецификаций на поставленные верфи «Блом унд Фосс» материалы, из которых создай был красавец теплоход, ныне покоящийся на морском дне.