— Да, гипотез у нас хватает,— сказал Гординг.— Ясно, мы должны проработать каждую версию. Хотя дьявольски трудно придется нам с теми полицейскими, кто когда-то занимался делами иностранцев. С ними надо быть исключительно осторожными.

Сюндману внезапно пришла одна мысль.

— Мне припоминается,— сказал он,— госпожа Хейманн в нашей беседе говорила о каком-то отказе, который ее муж получил в управлении внутренних дел. Потом они отослали ее мужа обратно в Германию. Она упоминала неразборчивую подпись под печатью. Интересно бы узнать, кто же там расписался?

Начали выяснять.

Оказалось, неразборчивая подпись принадлежит помощнику начальника бюро Стэну-Оке Хенрикссону. В настоящее время Хенрикссон работал в отделе архивов министерства внутренних дел, заведующим бюро. Жил он на Трэдордсвеген, 23, в Соллентуне.

Сюндман осмотрел его виллу со всех сторон. Какое-то внутреннее чутье подсказало ему, что он на верном пути. Вилла была деревянная, большая, грязно-желтого цвета. Она возвышалась посреди лужайки наподобие неуклюжего монстра. С задней стороны ее стоял рваный бумажный мешок с удобрениями. Несколько катышков удобрения Сюндман положил себе в левый карман куртки. Потом подошел к главному входу и позвонил.

Дверь отворила дама лет пятидесяти. Одета она была в серо-зеленый тренировочный костюм. Немного полноватая, но все еще довольно стройная.

— Занимаюсь, как обычно, послеобеденной гимнастикой,— сказала она.— Надо бы сбросить несколько лишних кило.

— Понятно,— сказал Сюндман.

Он вынул кусок сыра.

— Не могу ли я предложить вам кусочек сыра?

Она посмотрела на него недружелюбно.

— Нет, не стоит, пожалуй. Сыра у нас и так много.

— Вы только попробуйте,— сказал Сюндман.— Это же совершенно бесплатно. Сыр поразительно вкусный. Знаете, швейцарский сыр из Австрии, он известен исключительно высоким качеством.

Она заколебалась, взяла предложенный кусочек, посмотрела на него с сомнением, положила в рот, поворочала его во рту языком, чтобы как следует распробовать.

— Да, действительно, вкусный. Мой муж покупает иногда такой сыр, мы едим его с удовольствием.

— Вот как, значит, вы пробовали его раньше?

— Да, кажется, у нас еще остался целый кусок.

— Занятно,— сказал Сюндман.— Я как раз интересуюсь сыром. Нельзя ли посмотреть, не тот ли это сорт?

— Дайте мне взглянуть на ваш сыр,— сказала она,— я сразу же пойму.— Она взяла сыр, посмотрела на матово-красную корочку.— Да, это тот самый сыр.

Сюндман почувствовал, что цель совсем близка. Но не показал виду. Так же спокойно спросил:

— Вы обычно держите свой сыр в плетеной корзинке?

— В плетеной корзинке? Почему вы об этом спрашиваете?

— Просто поинтересовался. Вообще это хороший способ сохранить сыр.

— Что, он тогда не так засыхает?

— Да нет, этот сыр не сохнет совсем.

— Понятия об этом не имела. Нет, у нас сыр хранится в пластмассовой коробке.

— Вы совершенно уверены в том, что он у вас не в плетеной сумке?

— Понять не могу, почему вы спрашиваете про какую-то плетеную сумку. Почему вы вообще здесь стоите? Вы хотите продать сыр. Мне сыр не нужен. Мой муж сам покупает сыр, и дома у нас сейчас есть сыр, хватит пока. Спасибо и до свидания.

Сюндман вежливо попрощался и ушел.

— Да, по всей видимости, удобреньице того же сорта,— сказал эксперт-криминалист Петер Зарубин.— Сделаю необходимые анализы и, как только буду готов, дам заключение.

— Хорошо бы сегодня.

— Сегодня я несколько анализов во всяком случае сделаю. Да и вечером могу подняться после работы, если необходимо.

— Ох, уж так хорошо бы! Сегодня у нас четверг. До субботы только два дня. Надо спешить, понимаешь, чертовски надо спешить.

— Не возлагай на меня слишком большие надежды. Если даже это то же самое удобрение, все равно это не такое уж верное доказательство...

14

— Ну, это может оказаться и чистой случайностью,— сказал Бенгтссон.— Только то обстоятельство, что дома у него сыр того же сорта и в саду мешок с удобрением, еще не доказательство.

— На суде, возможно, и не доказательство,— сказал Сюндман.— Но если мы сделаем у него дома обыск, то, может статься, найдем и другие доказательства. Динамит, например.

— Боюсь я делать такие вещи,— сказал Бенгтссон.— А что если мы с вами ошиблись? Было бы ужасно неприятно по отношению к директору бюро и всякое такое.

— Надо раздобыть о нем побольше сведений,— сказал Сюндман.

— Да, пожалуй. Не забудь только: одно дело, если мы найдем единственного подозрительного человека, у которого есть и сыр и удобрения. Тогда действительно... Но среди нескольких сот человек таких окажется довольно много, просто из-за одной только чистой случайности. И тогда мы не сможем уверенно заявить, что это тот самый человек, что нам нужен.

— Да, пожалуй, ты прав. Надо спросить об этом деле у статистика, знающего толк в теории вероятности.

— Попытайся разыскать побольше данных об этом человеке,— сказал Бенгтссон.— Я поговорю с Гордингом, а завтра рано утречком решим, что делать.

— Это архив управления внутренних дел?—спросил Петер Сюндман.

— Да.

— У вас работает директор бюро Хенрикссон?

— Да. Вы хотите с ним переговорить?

— Нет, сначала хочу немножко осмотреться. Подыскиваю себе работу,— солгал Сюндман.

— А, вот оно что! Да, так если вы хотите с ним поговорить, я ему позвоню.

— Вы его секретарь?

— Да.

Сюндман посмотрел на нее повнимательнее. На вид ей лет тридцать — тридцать пять, волосы каштановые, высокая, довольно худощавая, лицо продолговатое. Тесно затянутая в светло-зеленый шерстяной костюм, она выглядела какой-то твердой, жесткой. Бывает, смотришь на некоторых людей — и тебя охватывает ощущение живой чувственности, тепла. Другие, наоборот, более сдержанны, нейтральны, держат тебя на расстоянии. А эта женщина не была ни тем, ни другим. Она производила впечатление какой-то искусственной, у Сюндмана было такое чувство, будто он в музее восковых фигур, и протяни руку — можешь отщипнуть от нее кусочек. От нее исходил тот самый свет, который характерен для цветов из пластика: всегда определишь, что цветы искусственные, как бы великолепно они ни были изготовлены.

— Вы не могли бы мне немного рассказать, как тут работается? Каков Хенрикссон как начальник? Возможно, я перейду сюда, только мне бы хотелось сначала немного разузнать о нем, прежде чем я окончательно решусь.

— Я еще не уверена, хочу ли я о нем говорить вот так, за его спиной,— ответила она.

— Боитесь, он вас услышит?

— Да, и это тоже.

— А не могли бы мы с вами встретиться? Сегодня вечером, после работы? Вы кончаете в шестнадцать сорок, не так ли?

— Да.

— Не могу ли я пригласить вас на чашечку кофе в какую-нибудь кондитерскую здесь поблизости?

— Да, пожалуй.

— Значит, договорились. Я подожду вас на улице, напротив главного входа.

— Хорошо, спасибо.

— Только прошу вас, пока ничего не рассказывайте Хенрикссону. Что я был, что спрашивал насчет работы. Мне не хочется, чтобы он об этом знал.

— Хорошо, я ему ничего не скажу.

Она с ним разговаривала, как старательная, честолюбивая школьница, выслушивающая замечание от учителя.

— Обещаете?

— Хорошо, я обещаю.

Сюндман вышел, закрыл дверь, решительным шагом проследовал прочь, остановился, на цыпочках вернулся обратно и прислушался, стоя за дверью. Ему хотелось проверить, послушалась она его или нет. Но она опять застрекотала на своей машинке, как ни в чем не бывало. Сюндман, успокоившись, ушел и вернулся обратно через час.

Ему пришлось подождать перед помпезным каменным дворцом на Валлинггатан еще четверть часа после окончания рабочего дня, прежде чем девушка появилась. Он было решил, что она передумала, когда она в конце концов вышла из здания и направилась прямо к нему.