«Кто бы ты ни был, остерегись проникать в мое святилище, если ты принес жертву Амуру или Гименею».

Психея, приносившая жертву и тому и другому, не осмелилась войти в храм и осталась у входа, а жрица вынесла ей такое предсказание:

«Оставь свои странствия. То, что ты ищешь, имеет крылья; научись, подобно ему, ходить по воздуху и обретешь счастье».

Слова эти были двусмысленны и темны, как бывают обычно ответы богов. Психея долго силилась вложить в них какой-нибудь смысл, но так и не сумела. «Пусть небо приказывает мне, что хочет; я должна найти Амура или умереть. Я не могу его отыскать, значит, надо умереть. Отдамся же в руки моей ненавистницы — это верное средство покончить с жизнью… Однако оракул уверяет меня, что я когда-нибудь буду счастлива! Что ж, брошусь к ногам Венеры! Буду служить ей, терпеливо переносить ее оскорбления; это вызовет в ней сострадание: она простит меня, назовет дочерью и сама помирит со своим сыном».

Это были самые утешительные надежды в мире и, как вы можете убедиться, хорошо обоснованные, но один миг размышления все их рассеивал.

Психея, однако, утвердилась в своем намерении. Она справилась, где находится ближайший храм Кифереи, решив, если богиня туда не явится, сесть на корабль и отправиться на Кипр. Ей сказали, что в трех-четырех днях пути есть знаменитый и часто посещаемый паломниками храм, где над входом красуется надпись: «Богине Граций». Венере, видимо, нравилось бывать в этом храме, и она часто созывала там свое судилище, поскольку там нередко совершались чудеса и наблюдалось большое стечение народа. Кое-кто даже хвастался тем, что несколько раз ее видел.

Наша пастушка тронулась в путь, более счастливая, как ей казалось, чем до посещения оракула: сейчас она по крайней мере знала, что ей делать, избавилась от худшего из всех зол — колебаний и сомнений и надеялась увидеть Амура, ибо мать его, столь часто посещая это место, вероятно, брала туда с собой своего сына. Даже предполагая, что несчастная супруга получит такую радость только в присутствии свекрови, которая ее ненавидит и не только не признает невесткой, но станет обращаться с ней как с рабой, — это все-таки было уже кое-что. Положение могло измениться: сострадание, вид красавицы, ее нежность, кротость, скромность, невозможность беспрепятственно общаться с нею, на глазах у матери — все это было способно вновь воспламенить желания бога. Во всяком случае, она его увидит, и это уже много; любые страдания будут ей сладки, если доставят ей эту радость хоть на четверть часа.

Так мечтала бедняжка Психея. Увы, она не представляла себе, как сильна ненависть женщины! Красавица еще не знала, что ей готовит судьба. Однако сердце у нее забилось сильнее, как только она приблизилась к преддверию храма. Уже на порядочном расстоянии от него воздух благоухал как вследствие того, что паломники приносили в дар богине ароматы и одежды их были надушены, так и потому, что дорога обсажена была апельсинными деревьями, кустами жасмина и миртов, а поля усеяны цветами.

Храм был виден издали, хотя воздвигнут в долине, но эта долина была просторная, более продолговатая, чем широкая, и окружали ее прелестные холмы. Они перемежались с лесами, полями, лужайками, хижинами, где уже с давних пор царил мир: Венера выхлопотала у Марса охранную грамоту для всех этих мест. Даже звери не вели здесь войны между собой, тут не слыхивали о волках и не знали никаких западней, кроме любовных. Когда человек достигал сознательного возраста, он записывался в братство бога Амура — девочки в двенадцать лет, мальчики в пятнадцать. Бывали и такие, у кого любовь опережала разум. Если девушка рождалась равнодушной, она изгонялась из страны, а семья ее на некоторое время подвергалась карантину, и жрецы богини совершали очистительные обряды в местности, где появилось подобное чудище. Таковы были местные нравы и законы. Там изобиловали птицы с красивым оперением и водилось три вида голубок: голубки-птицы, голубки-нимфы и голубки-пастушки. Второй вид встречался реже всего.

По всей длине долины протекал канал, широкий как река, и с такой прозрачной водою, что на дне можно было разглядеть каждый камешек, — словом, полный не водою, а расплавленным хрусталем. В канале резвилось множество нимф и сирен. Их можно было поймать рукой. Люди богатые обыкновенно садились в лодку и доплывали по каналу до паперти храма. Они нанимали амуров — больше или меньше, в зависимости от нагрузки ладьи; у каждого амура имелся свой лебедь, которого он впрягал в ладью, управляя им с помощью ленты. Две другие ладьи следовали за ними — одна с музыкантами, другая с драгоценностями и сладкими апельсинами. Так весело плыла ладья.

По берегам канала тянулись две зеленые лужайки нежно-изумрудного оттенка, окаймленные прелестными тенистыми деревьями.

К храму не вела никакая другая дорога, а по этой шло столько народа, что Психея сочла благоразумным передвигаться только ночью. На рассвете она пришла в место, называемое «Две гробницы». Объясню вам это название, ибо с ним связано происхождение храма.

Некогда царь Лидии Филохарес попросил греков дать ему жену все равно какого происхождения, лишь бы она была красива: девушка благородна, когда наделена красотой! Его посланцы предупредили всех, что у их владыки весьма тонкий вкус.

К нему направили двух девушек, одна звалась Миртис, другая — Мегано. Мегано была высока ростом, хорошо сложена и обладала такими прекрасными и пропорциональными чертами лица, что в них нельзя было найти изъяна, вдобавок она отличалась кротким нравом. Несмотря на все это — ум, красоту, сложение, она никого не пленяла: ей не доставало венериных чар, придающих всему этому соль. Миртис, напротив, была сверх меры наделена этим даром. У нее не было такой совершенной красоты, какой обладала Мегано, даже поверхностный критик мог найти у Миртис недостатки. В то же время в каждом уголке ее тела таилась своя особая прелесть, и даже порой не одна, а две, не говоря уже о том, что Венера придавала пленительность всему ее телу в целом. Поэтому царь отдал предпочтение ей, он пожелал, чтобы ее называли Афродизией, как по причине того, что от нее веяло особым очарованием, так и потому, что имя Миртис подобало скорее пастушке или самое большее нимфе, но уж никак не царице.

Придворные, чтобы угодить своему государю, прозвали Мегано Анафродитой. Это ее так опечалило, что она через короткое время умерла. Царь велел с почестями похоронить ее.

Афродизия прожила весьма долго и очень счастливо, нераздельно владея сердцем своего мужа; ей предлагалось много других мужских сердец, но она отвергала их. Так как причиной ее счастья явились Грации, она решила хоть как-то выразить признательность их богине и убедила мужа воздвигнуть Венере храм, сказав ему, что она дала такой обет.

Филохарес одобрил ее намерение и употребил на его осуществление все богатства, какие у него были. Затем на помощь царю пришли его подданные. Рвение их было столь велико, что женщины разрешили продать свои ожерелья и, лишившись их, последовали примеру Родопы[59].

Миртис повезло: она еще при жизни увидела, как исполнилось ее желание. В своем завещании она повелела соорудить ей гробницу как можно ближе к названному храму Венеры. Там да будет погребен ее прах, а история ее пусть будет написана у всех на виду.

Переживший ее Филохарес исполнил волю жены. Од воздвиг для своей супруги мавзолей, достойный ее и его самого, ибо сердца их соединились в одной могиле. Чтобы еще больше прославить память об этом и еще более возвеличить Миртис, сюда перенесли и прах Мегано. Его положили почти в столь же великолепный саркофаг, как и первый, по другую сторону дороги — две гробницы взирают друг на друга. На одной стороне можно видеть Миртис, окруженную амурами, которые укладывают ее тело и голову на подушку. На противоположной стороне — изображение Мегано: она распростерлась, проливая слезы и подложив под голову руку, в той позе, в какой умерла. На бордюре мавзолея, где покоится царица лидийцев, можно прочесть такие слова: