Люди, стоявшие вокруг Джорджа Буша не удосужились даже ознакомиться с опытом Великобритании по умиротворению Ирака в начале 1920-х гг. Ирак, прошедший через огонь угнетения, войн и санкций, разделенный по религиозным и этническим признакам, — наименее приемлемая страна для демократических опытов, страна мечется в антизападном направлении. Как и соседний Афганистан. Иракские иммигранты, которые утверждали, что освобожденный народ Ирака с радостью примется за сотрудничество с американцами, были восприняты излишне серьезно.

Нежелание Пентагона подготовить больше войск для послевоенного управления страной, неадекватная тренировка на этот счет, беспечность в отношении хаоса и грабежа в разбитом саддамовском государстве, решение распустить покоренную армию Ирана «по домам», отсутствие четкой позиции в отношении бывших членов партии Баас, болото этнического непонимания, обращение в американских тюрьмах с заключенными именно в духе саддамовской пенитенциарной системы — все это превратило веселую прогулку в Месопотамии во второй Вьетнам. Пропасть между Западом и не-Западом увеличилась.

Но наибольшее влияние на американское общество оказали — как прежде в Корее и Вьетнаме — потери американских войск — более 4 тысяч человек. Стало действовать простое правило: «По мере роста потерь национальная поддержка ослабляется». Исследователь Джон Мюллер отмечает, что внутриамериканская поддержка войны в Ираке сократилась столь быстро, что можно говорить о уже обозначившем себя «иракском синдроме» — произведенном американскими потерями отвращении к будущему использованию войск США в странах, подобных Ираку[687].

Со времени Вьетнама технический прогресс американских вооруженных сил был столь значителен, что стоимость потерь возросла, американская публика с меньшей доверчивостью переживает боевые потери.

Примем во внимание то обстоятельство, что отвращение к войне ввиду людских потерь происходит быстрее в первый период войны, когда изменяется решимость колеблющихся. Но общая тенденция неизменна: «Значительное и продолжительное изменение в эрозии поддержки войны в Ираке уже невозможно. Те, кто уже считает стоимость войны излишне высокой, не изменят своего мнения даже в том случае, если сообщения с фронтов станут более благоприятными»[688]. Те, кто отказался от поддержки войны на ранней стадии, едва ли уже изменят свою позицию. Встает радикальный вопрос: не следует ли американцам «подняться выше всяких фобий и признать поражение».

Соединенные Штаты потерпели в Ираке жестокое поражение. Оно имеет важный стратегический аспект.

1) Сила, десятилетия сдерживавшая 70-миллионный Ирак, сдерживавшая на основе секулярного подхода партии Баас исламский фундаментализм, исчезла. Победили аятоллы (67 процентов населения того, что прежде было Ираком, — шииты) и новый региональный лидер Иран. Ослаблены — сунниты региона (а значит, проамериканская Саудовская Аравия), баасистская Сирия и заново исламизирующаяся Турция, чья территориальная целостность на этот раз решительно поставлена под вопрос.

2) Во всю силу встал главный взрывной вопрос региона — национальное самоутверждение сорока миллионов курдов, самой быстрорастущей демографически ветви средне-восточного населения. Разоружить пешмергу, воюющую уже третье поколение, будет сложнее деморализованных «федаинов» Хусейна. Это приводит в крайнее состояние Турцию, готовую в данном вопросе идти наперекор самым близким западным покровителям, поскольку речь идет о собственно выживании турецкого государства в том виде, как его создал Кемаль Ататюрк.

3) Обида миллиардного мусульманского мира, испытавшего колоссальное унижение в долине Тигра и Евфрата, — большая плата за мимолетный триумф, за флаг, закрывший голову скульптуре Саддама Хусейна в Багдаде. Словами президента Египта Мубарака, которого едва ли кто-то может назвать антизападным правителем: «Отныне возникнут тысячи бен ладенов».

В августе 2007 г. президент Ирана Ахмединежад посетил военно-штабные маневры стран ШОС на Урале. Циркулиру-ется идея вступления Ирана — наряду с Индией и Пакистаном — в Шанхайскую организацию сотрудничества: более половины человечества.

1. Война повредила мировому престижу Запада (в первую очередь, Соединенных Штатов). По доверию к Вашингтону был нанесен жестокий удар. Утверждения, что «мы нашли оружие массового поражения (слова Буша, обращенные к внешнему миру), повредили Америке, когда она повернулась со сходными претензиями к Северной Корее и к Ирану.

2. До этой войны Запад стремился идентифицировать свои цели с общечеловеческими. Жестокость потерь и раскол Ирака сделали отныне подобную тактику невозможной. То был удар по soft power Запада.

3. Символом Запада стала не статуя Свободы, а тюрьма Гуантанамо. Военные выпады Запада стали объясняться демагогией, не подкрепленной конкретными фактами. Уважение к государственным деятелям Запада резко упало. Встревоженный мир стал искать способы ограждения себя от такого Запада.

4. Война в Ираке стала геополитическим поражением Запада. Она отвратила внимание Запада от террористической угрозы, сражение пошло по сомалийскому сценарию. 4 тысячи убитых американцев и 30 тысяч раненых — за неясное (праведное ли?) дело. Антиамериканизм стал знаменем Ближнего Востока. Религиозные фундаменталистские силы обрели неслыханную популярность.

5. Поражение Ирака убрало с карты Ближнего Востока единственное государство, способное сопротивляться усилению в регионе Ирана, — главного противника Запада в центре нефтедобычи.

6. Президент США — лидер Запада — выдвинул нелепые аргументы.

Что касается дальнейшего периода, то даже американский губернатор Ирака Пол Бремер признал, что американская оккупация страны стала «неэффективной». Примитивный упор на голую силу породил массовое возмущение Западом и его лидером. Представление о том, что решение проблем, стоящих перед Западом, возможно путем ускоренной демократизации региона, являет собой суровую ошибку Запада. Как формулирует Бжезинский, «глобальные Балканы могут оказаться огромным болотом, выйти из которого Западу во главе с Америкой может оказаться не по силам... Возникающее партнерство между Китаем и Россией говорит, что глобальный риск для Запада не так уж далек. Нефтепроизводители Персидского залива, стремящиеся к политической стабильности и желающие иметь надежных покупателей, будут все более тяготеть к Китаю. В отличие от Америки президента Буша, Китай ставит стабильность выше демократии; Китай показывает себя при этом надежным партнером. Политический сдвиг Ближнего Востока от Америки в сторону Китая скажется на отношениях Европы с Америкой, угрожая крепости Атлантического сообщества»[689].

Казавшийся анемичным ближневосточный мир в начале XXI в. начал жесткое сопротивление главенствующей цивилизации. Только более софистичное понимание агонизирующего огромного мира ислама, раскинувшегося от Атлантического океана до Тихого, дает надежду межцивилизационному сближению, подлинную альтернативу террору с обеих сторон.

Большинство арабских правительств словесно — за победу американцев в Ираке. Но в глубине души они ждут американского поражения здесь. Да и сами американцы дрогнули. Чего стоят лишь тайные визиты в Ирак американского президента. А возможный претендент в президенты от демократической партии — генерал Весли Кларк сказал: «Мы создаем больше врагов, чем союзников»[690]. Ирак в конечном счете желает мира и самостоятельности.

Реальной альтернативой является только полный выход американцев из Ирака. Вьетнамский вариант. Нет сомнения, что он болезненный и встретит тысячу «но». Однако все остальные сценарии так или иначе сводятся к усилению на берегах Персидского залива шиитов, к росту воинственности мусульманского мира, к сближению между собой нефтедобывающих стран. К потере союзнической дружественности важных партнеров. К сплочению обиженных развивающихся стран. К союзу России с Китаем и Индией.