Быть может, это и правда, что М. Цветаева ничего не знала о деятельности своего мужа как агента ГПУ, но о его вступлении в первоначальную организацию, в «Союз возвращения на родину», она не знать не могла.

Примеч. ред. 1996: В 1992 году Маэль Фейнберг и Юрий Клюкин опубликовали документы из следственного дела С. Я. Эфрона (Столица, № 38, с. 56–62 и № 39, с. 56–62; АГ, 1992, № 36, с. 6). Из справки 1956 года по реабилитации С. Эфрона с полной определенностью следует, что «в 1931 г. Эфрон был завербован органами НКВД… по заданию органов вступил в русскую масонскую ложу «Гамаюн»„. при его участии органами НКВД были завербованы ряд белоэмигрантов, по заданию органов провел большую работу по вербовке и отправке в Испанию добровольцев из числа бывших белых… Осенью 1937 г. Эфрон срочно был отправлен в СССР в связи с грозившим ему арестом французской полицией по подозрению в причастности к делу об убийстве Рейсса.

По работе с органами НКВД Эфрон характеризовался положительно».

Среди материалов «дела» находятся и два письма М. И. Цветаевой к Берии – в защиту мужа и дочери. Цветаева пишет: «Когда, в точности, Сергей Эфрон стал заниматься активной советской работой – не знаю… Думаю – около 1930… Не зная подробности его дел, знаю жизнь его души день за днем… (я знала только о Союзе Возвращения и об Испании). Но что я знала и знаю – это о беззаветной его преданности. Не целиком этот человек по своей природе отдаться не мог… С октября 1937 г. по июнь 1939 г. я переписывалась с Сергеем Эфроном дипломатической почтой, два раза в месяц. Письма его из Союза были совершенно счастливые – жаль, что они не сохранились, но я должна была их уничтожать тотчас же по прочтении…»

184 Впервые воспоминания Ахматовой о Мандельштаме напечатаны за границей в 1965 году в альманахе «Воздушные пути», № 4; затем, в 1968-м, во втором томе ее «Сочинений». В «Двухтомнике, 1986» даны лишь отрывки с таким пояснением Э. Г. Герштейн:

«В 1957 году Анна Андреевна начала работу над воспоминаниями о своем соратнике и друге. Это – поэт Осип Мандельштам. Самое заглавие работы Анны Андреевны – «Листки из Дневника " – указывало на первоначальное намерение автора сделать художественный очерк малой формы. Но постепенно эти воспоминания разрастались. Ахматова возвращалась к ним в течение последующих лет, дополняя рассказами о разных периодах их дружбы, о важных событиях в жизни Мандельштама и о его смерти. К сожалению, эти многочисленные дополнения не были сведены ею в единое целое, работа осталась незавершенной. Несколько разных редакций этих воспоминаний требуют для их опубликования тщательной текстологической подготовки, которую мы не имели возможности произвести. В настоящем томе мы ограничиваемся несколькими выдержками из них, печатая их в ряду других беглых высказываний Ахматовой о писателях-современниках» (т. 2, с. 373).

Эта текстологическая работа была произведена В. Я. Виленкиным. Подготовленные и прокомментированные им «Листки из Дневника <0 Мандельштаме>» см.: «Двухтомник, 1990», т. 2.

1965

185 Письмо написано из Дома Творчества в Комарове. Дочери А. Пантелеева, Маше, с детства был присущ необычайный актерский дар. Она показывала знакомым отдельные «номера» собственного сочинения. В 1965 году, когда Анна Андреевна встретилась в Доме Творчества с писателем Л. Пантелеевым и его семьей, Маше было восемь лет.

(Мария Алексеевна Пантелеева скончалась после тяжелой многолетней болезни в 1989 году; одной из причин недуга был отказ принять ее в какой-либо театральный вуз.)

186 Упоминая о новостях разного рода, Анна Андреевна безусловно имела в виду, среди других, и множество новостей по «делу Бродского». За последнюю четверть года, что мы не виделись, «дело Бродского» явно сдвинулось в хорошую сторону, хотя освобожден он, после нашего «поручительства», вопреки обещанию Миронова, еще не был.

Большим событием в нашей жизни того времени была также и тяжелая болезнь Фриды Вигдоровой.

Много разговоров велось вокруг провала Прокофьева на выборах в Ленинградском отделении Союза Писателей 14 января 1965 года. Подробно рассказал об этом многообещающем происшествии поэт Глеб Семенов в своем письме к Фриде Абрамовне от 28 января 1965 года. Привожу отрывки:

«Фрида, дорогая, милая, друг мой! Как я рад, что Вам лучше уже по крайней мере настолько, что можно Вам писать. Наверно ведь только в эти недели окружающие Вас люди – близкие и стоящие поодаль, поняли, что Вы значите для них! Можно не видеть Вас каждодневно, но знать, что Вы есть, и от этого становиться выше и чище, мерять себя Вами. Не знаю, кто дотянется, таких, наверно, нет, но разве не гордо хоть примериваться?! Я горжусь даже тем, что могу писать Вам сейчас… Вам, вероятно, интересно узнать, что происходило 14-го в Ленинграде».

Далее Г. Семенов описывает перевыборы в Ленинграде во всех подробностях. Отводы лицам, выдвинутым в новое Правление партгруппой, давались очень решительно. Многие и многие выступали против Прокофьева, в частности, поминая дело Бродского. Один из выступавших закончил словами: «уходите, уходите, вы засиделись, кроме зла от вас ждать нечего». Прокофьев был вынужден сам снять свою кандидатуру «в связи с преклонным возрастом и ухудшением здоровья».

Вместо Прокофьева выбран был первым секретарем Ленинградского отделения – Д. Гранин.

Под конец выступил один из секретарей Обкома, который, заговорив о «деле Бродского», упомянул о протесте Прокуратуры СССР и расшифровал его так: «не реабилитация, а немедленное амнистирование согласно письму группы литераторов», «не помню уже кто его подписал, но, кажется, там есть и тов. Грудинина».

Далее Г. Семенов пишет:

«Воеводиных – ни младшего, ни старшего – на собрании не было: младший – в больнице, лечится от пьянства, старший – за несколько дней до этого на заседании бюро секции прозы подрался (буквально) с Даром – за то, что тот посмел сказать ему, что в нетрезвом виде на бюро приходить не следует. Его дело будет разбираться в партбюро. О младшем говорилось с трибуны – думается, его песенка спета.

Вот – «доносье» о наших ленинградских бурях».

В заключение привожу запись из Дневника К. Чуковского, сделанную им 18 января 65-го года:

«Литераторы в восторге. В Ленинградском Союзе Писателей были перевыборы и с грохотом провалили Прокофьева, который состряпал «дело Иосифа Бродского». В правление выбраны «бродскисты»:

Добрынина [Грудинина. – 71. Ч.]

Долинина

Эткинд и др.

Такое крошечное и хрупкое торжество справедливости вызывает восхищение всего литературного мира» («Дневник-2», с. 367).

Собрание, на котором был провален А. Прокофьев, изображено также М. В. Латманизовым – см.: «Разговоры…», с. 92.

187 «В этот день на операционном столе должно было выясниться: какая причина вызвала желтуху, каково имя болезни. Камень в желчном протоке? Рентген не показывал камня. Киста аппендикса? Да, быть может, и киста, но профессор Виноградов предполагал рак поджелудочной.

Мы сидели в вестибюле больницы: Раиса Ефимовна Облонская, Нора Яковлевна Галь и я.

Перед нами ходили, вставали, присаживались и вставали снова – Саша, Галя, Исаак Абрамович.

Спустилась к нам знакомая докторша, объявила, что Фрида уже в операционной. Ушла. Спустилась снова: сделали еще раз, в последний раз, рентген. Камня нет.

Осталась одна слабая, слабейшая надежда: опухоль железы, но не злокачественная. Один случай из миллиона. Бывает.

Я смотрела на Изю и девочек, стоявших перед нашей скамьей. Фридины дочери и Фридин брат. Три варианта ее лица: бровей, глаз, ресниц, скул, волос. Держались они все спокойно. Галя была румяна, как всегда. Саша, как всегда, смугла и глазаста. Ни истерик, ни стиснутых губ и рук. Ни рисовки, ни позы. Спокойные, обыкновенные речи. Фридины дочери, воспитанные ее мужеством и ее чувством достоинства. Перед лицом самого горького горя, которое им когда-нибудь доводилось или доведется испытывать, они вели себя свободно, непринужденно, с большим непритворным мужеством.