Могила уже в забросе – Ирина Николаевна и Аня не смотрят за ней. Владимир Григорьевич сказал им, что друзья могут взять эту заботу на себя.

Лева вел себя по-хозяйски. Мое заявление – где говорится, что главное – архив, и что надо, чтобы Эмма Григорьевна, Ника и Толя его перед сдачей описали, – было прочтено; и такое же Марии Сергеевны Петровых; Лева сказал, что он уже сговорился с Пушкинским Домом и что он сам знает толк в архивном деле… Вот чудак! Да ведь если бы он, он, сын, знающий толк в архивном деле, взялся после смерти Анны Андреевны за архив – разве кто-нибудь навязывал бы ему третьих лиц? Но ведь он совершил предательство: бросил бумаги у Луниных на 3 месяца. Вот почему мы предлагали и Эмму Григорьевну, и Толю, и Нику.

Жирмунский будет делать том для «Библиотеки поэта». Это хорошо.

Мне звонил некто Рощин[236] из журнала «Радио и Телевидение» и сказал, что некто Скороденко[237] принес им стихи Ахматовой. Я сказала: нужно разрешение от Суркова или Л. Н. Гумилева.

Боюсь за публикацию в «Москве». Боюсь, что если возникнет скандал, Ирина Николаевна свалит ее на меня, хотя я ни сном ни духом.

Сегодня ко мне приходила Эмма Григорьевна. Ей говорил А. Тарковский, будто «Полночные стихи» посвящены ему… Не знаю. Не исключено.

8/VII 6 6 Пиво-Воды Звонил – в городе – Миша Ардов, вернувшийся из Ленинграда. Приедет ко мне сюда с подробным рассказом. Пока рассказал только, что Пунины несмотря ни на что архив сдавать не собираются. Когда Иосиф пришел фотографировать – ему дали какие-то машинописные листки…

У меня был Рощин из «РТ» с четырьмя стихотворениями Анны Андреевны, которые ему принес некто Скороденко: «Так отлетают…», «Если б все, кто помощи душевной…», «Победителям», и… и… «Подражание армянскому»… Я не советовала давать последнее. Но проверила все[238]. А что еще я могу делать? Запрещать? Не имею ни права, ни возможности. Да и какой смысл.

Я было послала Володе Адмони умоляющее письмо – не поручать мне Лениздатский сборник, проверку стихов. Довольно с меня «Поэмы»… Но когда Миша объяснил мне ситуацию и борьбу Комиссии с Луниными – я послала Адмони соглашающуюся телеграмму.

20/VII 66 Письмо от В. М. Жирмунского о «Библиотеке поэта» и об архиве Анны Андреевны… Лунины заявили Виктору Максимовичу, что Пушкинский Дом прав не имеет, потому что ведь Лева еще не введен в права наследства… И почему Пушкинский Дом?.. Может быть – Публичная библиотека? И вообще они подождут осени и 2-го собрания комиссии…

Виктор Максимович спрашивает о моем архиве. Я ему ответила подробно[239].

31/VII 66 Москва

Мне дважды звонила Ирина Николаевна из Ленинграда с известием, что она едет в Москву. Мы условились встретиться сегодня в 12 у меня. Я очень готовилась к этому свиданию; мне хотелось ей высказать все не резко, но прямо. Но оно не состоялось: Ирина Николаевна дала мне знать, что заболела.

Мария Сергеевна и Эмма Григорьевна уверены, что Ирина Николаевна собирается судиться с Левой… Доказывать, что они семья, а не он семья.

9/VIII 66 Все время хочется написать откровенное письмо Ирине Николаевне и предостеречь ее от гнусного поступка[240].

Но Эмма Григорьевна говорит – нельзя, нельзя, чтоб они накануне суда знали, что я – против них. Может быть. Но как это мне тяжело.

В «Р. Т.» вышли стихи Анны Андреевны – и с «Черной овцой»…[241] Мне пока не прислан №, хотя был крепко обещан Рощиным.

Из одного случайного разговора с Никой мне стало известно, что, уезжая из дому, Анна Андреевна никогда своих бумаг дома – т. е. Аничке и Ирочке – не оставляла. Уехав за границу, оставила все у Ники, уехав в Домодедово – у М. С. Петровых. (Ардову она тоже не верила, это уж я знаю.)

17/VIII 6 6 Пиво Воды⁺ Теперь занимаюсь «Поэмой», примечаниями. Логики в примечаниях Анны Андреевны – в смысле отбора и объема – никакой. Я кое-что дополняю и исподтишка меняю. Но в комментирования и толкования не пускаюсь. Если они и нужны – они нужны! – то им надо найти место вне «Поэмы».

Физически для глаз мне эта работа очень трудна – номерки, звездочки, сверять, считывать…

Но надо это сделать. И надо быть счастливой, что это делаю я… И надо непременно потом успеть сделать то, что необходимо для будущего: создать так называемый «канонический текст» «Поэмы», т. е. включить в текст 62 г. – пропущенные в «Решке» строфы.

Но я хочу к Дневнику, к Дневнику…

31 /VIII 6 6 Вчера у меня 6 часов – с 1 часу до 7 – просидела И. Н. Пунина.

Вид у нее совершенно больной. Она куталась и зябла.

Я разговаривала прямо, не употребляя только таких слов, как воровство и мошенничество. Сказала, что меня возмутило по-человечески и с точки зрения дела, то, что она отторгла Толю, и еще – что она не позволяет делать опись.

Сущность ее ответов: 1)Толю (и Эмму Григорьевну) не желает Лева, она же надеется их примирить; 2) опись архива ими сделана, но рукописи Анны Андреевны она не считает архивом (!). Архив – это письма к Анне Андреевне от читателей (!), подстрочники к переводам (!), чужие рукописи (!). А тетради Анны Андреевны (она все время напирала на «1001 ночь») – это не архив, а личные записи Анны Андреевны, о которых она, Ирина Николаевна, с самого начала доложила Суркову, и он сказал, что их, конечно, сразу сдавать никуда не надо… Она их в Пушкинский Дом не отдаст («хотя бы меня убили»), потому что там разбойничье гнездо; а будет стремиться отдать их в ЦГАЛИ. Тут же проговаривается: «Если вы приедете в октябре в Комарово, я вам покажу «Для Лиды» в «Лермонтове»». – Значит, в октябре тетради еще будут у вас? – «Конечно!»

Я спросила о сборнике Лениздата.

Оказывается, это… «Из шести книг». «У Ани есть экземпляр с пометками Анны Андреевны». – У меня тоже – сказала я. – И он использован в «Беге времени». Зачем же снова печатать сборник 40 года, когда есть 64-го, подготовленный автором?

В ее суждениях об архивах есть, быть может, некое рациональное зерно. Может быть, в самом деле Пушкинский Дом опасен? Однако какую чушь порет она о стихах!.. Полагает, что «Горькую обновушку / Другу шила я. / Любит, любит кровушку / Русская земля» – Гумилеву. «Почему вы так думаете?» – 1921 год. – Но ведь там написано: 28 штыковых… Разве его расстреляли штыками?

Полагает, что «Приговор» из Requiem'a – Лунину. – Да ведь Николай Николаевич был в это время на воле! Какой же «Приговор»? «Это сначала не называлось «Приговор». Это об их отношениях». – Но это было во время хлопот за Леву!

Я спросила, кому, по ее мнению, «Полночные стихи»?

– Толе.

– Но почему же в начале сказано: «Разлуку, наверно, неплохо снесу, Но встречу с тобою – едва ли»? Ведь с Толей она виделась каждый день…

– Сначала она думала об Иосифе…

Я ее спросила, почему, присутствуя на Комиссии, она не заявила, когда шел разговор об описи архива, что тетрадей она не отдаст. «Я вообще не хотела говорить о тетрадях». Я ее спросила, почему, когда я требовала листки «Для Лиды», она не написала мне прямо, что они – в «Лермонтове»? «Я не хотела в письме упоминать «Лермонтова "».

Одним словом, она хотела НЕ упоминать о существовании рукописей Ахматовой!

А начала она так: «у Анны Андреевны есть стихи «И всюду клевета сопутствовала мне…». Так вот, теперь – это моя судьба».