Доброе слово и пачка сигарет смягчили одного из стражей закона.

— Национальный траур! Три дня не будут работать кино. В Картаго совершено страшное преступление. У нас украли Негриту!

Правда, вспоминаем мы, ведь на казармах, на церкви и на многих домах в селении висели черные флаги.

— Негрнта, говорите? А кто это такая?

— Негрнта же! Наша Негрнта, черная дева Мария, покровительница Коста-Рики. При этом в церкви убилн ночного сторожа и вместе с Негрптой украли все ее драгоценности и одеяния! Но это все равно, лишь бы нашлась Негрита. Если мы ее не найдем, бог весть что стрясется! Сам президент взялся за расследование. Из Соединенных Штатов приедут лучшие сыщики. Вся страна приведена в готовность.

— Вот оно что! А когда это произошло?

— Сегодня, в три часа утра, мы еще никак не опомнимся.

О его вышестоящих начальниках этого сказать было нельзя.

Осмотр закончился, мы сидим как на иголках. Сейчас для нас дожди — куда более важная проблема, чем трагикомедия в лесу. В любой момент может начаться новый потоп, и мы ни за что ни про что проторчим здесь целые месяцы.

Пусть себе на здоровье ищут свою Негриту и вершителей святотатства, а нам нужно ехать дальше. Мы энергично добиваемся разговора с начальником до тех пор, пока конвоир не провожает нас в его канцелярию.

— Вы закончили проверку и допрос, майор?

— А вам что?

Насколько иначе выглядит сейчас его полицейское высокомерие! Самое время оградить себя от этого и прекратить игру в воров.

— У нас свой план путешествия. Вы знаете, что нам еще только предстоит самая тяжелая дорога. А после проверки и допроса вам известно также, что ничего общего с преступлением в Картаго у нас…

— Кто вам выболтал это? — выскочил майор из-за стола.

— Это наше дело. У вас здесь должно быть вчерашнее донесение полицейского патруля, который проверял наши документы перед Пунтаренасом. В селении Багасес есть люди, приехавшие сегодня утром на автобусе. Мы кормили их детей вчера вечером, когда завязли в грязи перед Лас-Канья-сом. Мы вместе с ними ночевали там. А это в двухстах километрах от места преступления. Мы требуем немедленного освобождения и гарантии, что вторично нас не схватят.

— Это решаю я! — выкрикнул майор, но голос у него как-то странно сорвался.

— Майор, вы же знаете, что мы не имеем ничего общего с Картаго. Вы видели наши официальные паспорта и официальные визы вашего министерства иностранных дел. Мы понимаем, что произошло в Коста-Рике. Вы были обязаны задержать нас и расследовать дело. Но теперь ваш долг выпустить нас и гарантировать безопасность вплоть до границы Коста-Рики.

майор утратил фельдфебельскую самоуверенность.

— Подождите снаружи, я разрешаю вам свободу движения в вестибюле… и под наблюдением караульных можете собираться. Они вам все принесут обратно.

Через три часа после нападения в лесу выезжаем из Либерии с сальвокондукто, сопроводительным письмом, гарантирующим нам свободный проезд вплоть до границы Никарагуа.

На письме собственноручная подпись полицейского начальника из Либерии.

КУЛАК ИЛИ ЗАКОН?

Мы вновь углубились в девственный лес. Далеко впереди нас едет на своем «джипе» аргентинский дипломат с шофером. И с ним патруль — сержант из либерийского гарнизона. В нашу машину он не поместился. Ему надлежит обеспечивать всем нам безопасность.

Странная вещь. Помощник начальника в Либерии был американец. Сержант, который теперь сопровождает нас, еще недавно носил военную форму со свастикой на ремне. Ах, если бы хоть на одной остановке он заговорил о чем-нибудь другом, а не о войне и своих подвигах на всех фронтах, сколько их было в Европе! Из испанского языка ему известны лишь приказы, признания в минутной любви да набор выражений, достойных бывалого вояки.

Это началось в пяти километрах от Либерии. Тут уже не требовалось объяснений, почему сразу за Лас-Каньясом для автобуса и грузовиков наступает светопреставление. Бездонная пыль, частые крутые, как крыши, холмы. И броды. Из первого мы вывезли несколько литров воды и боязнь следующих переправ. А перед вторым беспомощно остановились возле опустевшего «джипа». Это был вовсе не брод. Дорога отвесно срывалась к порогам, окруженным завалами камней; за ними стояла сплошная стена леса, дороги как не бывало.

— Эгей! Нашли! — крикнул нам откуда-то из зарослей аргентинец. — Видите вон там, впереди, большие деревья? Ауетрах в трехстах вверх по течению! Там выезд. Придется ехать рекой!

И вот уже все трое снова около машины, вымокшие выше колен. Но они еще не сказали всего; что-то долго собираются вынести окончательный приговор. Сержант с водителем молча смотрят на дипломата. Слово за ним.

— Мы туда как-нибудь доберемся, надо будет только отключить вентилятор, чтобы он мне не гнал воду на распределитель. Дам ход на все четыре колеса, ограничение — и пойдет. Но одному богу известно, как будет с вами. Говорят, столько воды тут бывает не всегда, а на севере уже пошли дожди.

Попытаемся. Не ждать же нам, пока вода спадет. А если застрянем, раздобудете для нас в Либерии какую-нибудь упряжку.

— Ну, как хотите, — пожимает плечами дипломат, — я бы туда не полез. На вашем месте я бы… словом, я бы возвратился в Пунтаренас и поехал на пароходе.

— Кто нам поручится, что за Лас-Капьясом уже не развезло? А как вода в реках? Кто знает, разве здесь еще вчера не было воды по щиколотку? Поезжайте первыми, по крайней мере мы увидим, какое тут дно и какая глубина.

Брезентовый верх «джипа» начал неистово раскачиваться, колеса то и дело полностью скрывшись в воде. Только краешки шин прорезались из вспененной быстрины.

Надо ли утаивать? В этот раз рука задрожала, берясь за стартер. На первой скорости съезжаем с крутого берега. Передок машины плюхнулся в пороги, перекинув волну через капот на ветровое стекло. Несколько секунд движемся вслепую, чувствуя, как напирает на машину течение, как единоборствует с ним мотор, как прокручиваются и опять цепляются за каменистое дно задние колеса.

Мы перестали замечать окружающее. На пол струится вода, перекатывается и плещется в ногах, камни бьют по стальному днищу и картеру, но «татра», словно танк, метр за метром пробивается вверх по течению. Через десять долгих минут она стоит на другом берегу, и из всех ее щелей, как из решета, бежит вода.

— Не верил я, что мы выберемся отсюда, — говорит Иржи, тяжело дыша от волнения.

— А в каком виде днище? Вылезай, посмотрим его.

Последнее ухарство не прошло для «татры» бесследно.

Железная обшивка под аккумуляторами и выхлопная труба были помяты так, будто по ним били молотом. Стальное днище было исцарапано, в нескольких местах по всей его длине тянулись глубокие шрамы. Но под машиной— ни капли масла. И на этот раз мы имеем право отдохнуть. Сколько же еще?

На следующих километрах уже не приходится говорить о езде. Это лишь борьба, сражение с противником, который бьет, обдирает, топит и душит, который ломает машине «ноги», а нам вытрясает душу из тела.

Вдруг откуда-то сзади донесся скрипящий звук, неприятный и пронзительный, как скрежет ножа по тарелке. Тщетно пытаемся сбавить скорость, педаль сцепления никак не выжимается. Едва к ней прикоснешься, как скрип превращается в рев, пока мотор не остановится. Нажмешь на сцепление силой, мотор в ту же секунду замолкает, как застопоренный. А масло… господи, да ведь масляный термометр взлетел на сто двадцать градусов! Через мгновение оба лежим под машиной.

— Плохо дело, посмотри-ка!

— Интересно знать, когда мы приведем все в порядок. Так пли иначе, а с нашим эскортом придется распрощаться.

Брызговик под мотором где-то в дороге оторвало по всей передней грани. Под напором грунта, а также и от ударов о камни в реках она загнулась, подобно плугу захватывала пыль и мелкие камушки и гнала их к вентиляторам у мотора, в пространство между головками и цилиндрами. И все сцепление забило. Пирамида пыли и песка между обоими рядами цилиндров доходила до самого карбюратора. Пути для охлаждающего воздуха были сдавлены, и раскаленный мотор источал такой жар, что всасывающий трубопровод шипел, как утюг.