Окончательно запутавшись, мы махнули рукой на книги, решив положиться на ружья и специально снаряженные пулевые патроны. На Бумку надежды не было, потому что, по Семенову, из десяти промысловых лаек только одна или две идут на медведя. Остальные могут стать причиной гибели охотника: убегая от медведя, они бросаются под ноги охотнику и валят его на землю.

Сегодня мы конопатили избушку у Паничевских озер, поправляли нары, навешивали дверь, а Бумка гоняла птиц. Сначала набросилась на куликов-плавунчиков. Перед самым вылетом в теплые края эти удивительные птицы-кораблики, зимующие в открытом море среди крутых волн и шквальных ветров, любят посидеть на суше.

Бумку они подпустили буквально на полшага, потом сорвались у самого собачьего носа, пролетели десяток метров и опустились на берег. Собака мотнула головой и трусцой направилась к куликам. Те снова взлетели и снова сели чуть дальше.

На помощь к плавунчикам явился кулик большой улит и заорал так, словно его режут. Он сидел на выбеленной дождями и солнцем коряге, дергался и вертелся буквально в метре от собаки. Разгневанная Бумка бросилась к коряге, встала на нее передними лапами и возмущенно гавкнула. И началось. Кулик, часто-часто трепыхая серповидными крыльями, мечется над берегом, зарослями тальников, болотцем, а Бумка — за ним, не разбирая дороги.

Мы сначала обрадовались: оказывается, у нашей собаки есть голос и охотничья хватка. Но спустя два часа Лёня заявил:

— Ну и дура!

Собака была отозвана, кулик улетел по своим делам, а для нас наступила сущая мука. Стоило где-либо промелькнуть стайке чечеток или свистнуть вездесущему поползню, Бумка срывалась с места и поднимала неистовый лай. Пришлось выломать палку-дисциплинометр.

К обеду мы кончили ремонт, отправились к «Дриаде». Разгулявшийся ветер пригнал из-за сопок настоящий дождь.

Там, где лиственницы растут не столь часто, весь мох в темных шляпах мороженых маслят. В лощинках, почти у самой воды, где воздух теплее, я нашел три свежих гриба, а Лёня целый десяток. Еще бы столько на суп.

Уже слышен рокот Лакланды, как вдруг Лёня находит нашу сковороду. У куста шиповника лежит желтая полиэтиленовая канистра, в которой мы храним растительное масло. Вернее, не канистра, а половина ее. Сколько было масла, столько и отгрызано. Здесь же валяется и крышечка от канистры. Конечно, это работа медведя. Становится жарко. Мчимся к «Дриаде». Натыкаемся на порванную камеру-шлюпку и кучу перьев, оставшихся от нашей единственной подушки.

Выскакиваем на берег и облегченно вздыхаем. Плот на месте. Кусок брезента закатан в сторону, в реке полощется угол матраца. Но основной груз цел!

У плота медвежьи следы, свежехонькие.

Звонкий лай Бумки за высоким тальником словно будит нас, и мы бросаемся на помощь собаке. Полуползком, стараясь не греметь сапогами, выныриваем на галечную косу. По косе, пластаясь в длинных прыжках, несется Бумка, а от нее удирают два небольших куличка…

Прошло с полчаса. Бумка получила очередную выволочку и куда-то умотала. Мы подсчитали потери.

Медведь не тронул мешков с крупами и сахаром, банки с медом. В целости остались сгущенное молоко и другие консервы. Правда, на всех банках с конфитюром оставлены чуть заметные царапины, но на большее медвежьей смекалки не хватило. Съедено все сливочное масло, исчез мешочек с сухой картошкой. Лёня кается, что в шлюпку-камеру он вчера бросал хариусов. Сковорода была чистой. Но она, наверное, так пропиталась запахом жареной рыбы, что сама показалась медведю лакомым кусочком. А вот зачем косолапый расправился с подушкой и матрацем?

Бумкин лай доносится откуда-то с верховья реки. Там тайга подступила к самой воде, и мне не хочется без толку гонять по чащобе. Но Лёня уже нырнул под высокие лиственницы и почти слился с тайгой.

Бумка лает в конце поляны, ее почти не видно в зарослях иван-чая. Подыскиваю добрую палку, наклоняюсь… Над Бумкой, у самой вершины лиственницы, огромный темный ком.

— Медведь! — скорее угадываю, чем слышу слова Лёни. Лицо брата вытянулось, рот чуть приоткрылся, глаза куда-то убежали.

Стрелять далеко и неудобно. Делаем несколько шагов, зверь замечает нас. Это был не прыжок, а какое-то удивительное скольжение, как полет при замедленной съемке. Две-три секунды, и медведь коснулся земли, в три прыжка был у ручья и легко взвился над широкой лентой воды.

Счет шел на доли секунды. Еще висела в воздухе радуга, играющая в поднятых медведем брызгах, а он уже подлетел к спасительным зарослям ольховника и еще через мгновение растворился бы в них. Но громыхнули наши ружья. Медведь рявкнул, крутнулся на месте, бросился навстречу собаке, пересекшей ручей. Бумка, прижав уши, шарахнулась в сторону. Выстрелы заставляют медведя оставить собаку и вломиться в ольховниковую чащу. Бумка не отстает. Ее лай перекрывается ревом медведя. Мы мечемся у кустов. На какое-то мгновение в прогалине выныривает мощный медвежий загривок, и я посылаю туда две пули.

— Браток, назад! — кричит Лёня. И тут же шагах в тридцати на нас выскакивает Бумка, а следом медведь.

Два выстрела сливаются в один. Снова взвожу курок, но вместе с медведем в прицеле появляется Бумка. Еле успеваю удержать себя от выстрела, а медведь вдруг оседает на мох и, гребнув лапами, застывает.

Ору Лёне, чтобы не подходил к медведю. Нужно посмотреть на уши. Бывает, что медведь притворяется мертвым. В таком случае уши у него прижатые.

— Все в порядке! — хохочет Лёня. — Бумочка, ко мне!

25 сентября

К утру термометр показал минус восемь, повалил снег. Мы уже седьмой час сплавляемся по Лакланде, но прошли километра четыре. Вода упала, образовав целый каскад шивер, обнажив десятки топляков.

Сначала шли бечевой, как бурлаки. Раза три плот плотно садился на камни. Тогда сталкивали его шестами. Но вот не помогают и шесты. Воды здесь так мало, что даже Бумка несколько раз сгоняла на берег и обратно.

Снег идет. Тайга выбелилась. С шумом проносятся над нею быстрые вихри, выскакивают на реку, бросают в лицо пригоршни снега и улетают в далекие распадки. Когда на мгновение пропадает частая снежная сеть, над тайгой всплывают сопки. Близкие и гладкие.

Мы заняты наипротивнейшей работой: выбираем со дна крупные камни и строим плотину. Скоро сведенные ледяной водой пальцы теряют гибкость, скользящие валуны нужно зажимать так, что пальцам становится больно. Лёня предложил надеть рукавицы-верхонки, но все равно на строительство плотины затратили минут двадцать. Наконец вода залопотала, плот подвсплыл и аккуратненько прополз через оставленный для него проход.

Ныряем под брезент, отдыхаем и советуемся, что делать дальше. До того места, где кончается перекат, осталось метров двести. Это не меньше двадцати плотин. Можно перенести скарб на плечах, тогда осадка плота уменьшится, и сплавляться будет легче. Нет, с плотинами, может, и дольше, но зато надежнее. Так или иначе на сегодня хватит.

26 сентября

В последнее время все чаще встречается описание болезни, от которой зависит не только успешная работа, но и сама жизнь людей где-нибудь на отшибе.

Болезнь называется «психологическая несовместимость», ее бациллы могут появляться в домиках СП, на охотничьих зимовках. Я был в старательской артели на ключе Нехай, выше поселка Дебин. С весны, полные радужных планов, мы могли служить образцом дружного коллектива. А в сентябре, когда стало ясно, что нашего заработка едва хватит на оплату питания и спецодежды, Андрюшка Гусейнов за Васькой Чирком с ломом гонялся и никто их разнимать не хотел.

У нас с Лёней различный жизненный опыт и разнятся взгляды на многие вещи. Я уже более десяти лет на Севере, я намного старше Лёни, у меня немалая семья. Лёня после службы в армии приехал сюда с Украины, отработал два с половиной года и в первый свой отпуск ушел в трапперы (охотники). Он живет в общежитии, любит музыку, неплохо играет на гитаре и поет, ходит на танцы. Здесь он затем, чтобы провести отпуск и попутно попробовать, что оно такое — таежная жизнь? То, что мы можем возвратиться из тайги без пушнины, Лёню не пугает. Мои же сборы пробили в семейном бюджете приличную брешь.