Ну, а дурак наотрез: — Не поеду
И не позарюсь на братний кусок!
Братьям — почет! Их стращали расстрелом,
Высылкой, ссылкой, лишением прав...
Каждый да въедет победно — на белом,
Всё на пути разметав-притоптав!
Я ни к чему на державном развале!
(Был и в державе я не ко двору.)
Пусть проваландались мы, прозевали —
Долю, Конек, не беру на пиру!
Новое пусть возникает сказанье,
Как потерялись мы где-то вдали,
И, не вступя с табуном в состязанье,
Этим и славу себе обрели!..
...Смотрят Иван и Конек терпеливый,
Как, удаляясь в пылищу и зной,
Белый табун превращается в сивый...
Серый... Каурый... Совсем вороной...
1995
Вознесение
У Бога обителей много.
Пословица
После причастья, утром воскресенья,
Под новенькой иконой Вознесенья,
Одна старушка молвила: "Гляди!
Вознесся-то — живой! А уж здоровый!
Без ни одной царапинки, как новый!
А мышцы— то какие на груди!
Точь-в-точь как налинован по линейке!..
Будь милостив, Спаситель, мне, злодейке —
Грешу после причастья! Пощади!"
Всё это было шепотом скудельным
С каким-то смаком сказано постельным,
С отчаяньем завистливым, смертельным,
Что вот, не вознесутся с ней живьём
Платок ее веснушчатый, курячий,
И локоток толкучий и горячий,
Мышиный взор, приметливо-незрячий,
Кошелка с макаронным хворостьём.
Соседка ей в ответ: "Коли спасемся,
И мы во всей природе вознесемся,
Со всем, над чем радеем и трясемся,
Что наш, а значит Божий, интерес.
Присядем там, где пенье без умолку
Средь тюля и голубенького шелку...
А ты задрай на молнию кошелку,
Чтоб не посеять макаронный лес!"
Я, слушая, подумала: — Вот то-то!
Конечно, это разума дремота,
Язычества беспамятного нота!
Но коль не так — где точка-то отсчета?
Как безо рта блаженство-то снедать?
...Впусти же нас, Господь, со всей одеждой,
Со всей заботой, мелочной и здешней,
Со всей сварливой бестолочью нежной...
А нашу зависть посчитай надеждой:
Хоть зависть — грех, надежда — Благодать.
1988
Перед собой
Как легко ошибается пристальный взор!
Из окна электрички, далечко —
То ль седой от дождей, серебристый забор,
То ль от ветра ребристая речка.
Ошибается слух: разбирай, узнавай,
Что звучит ему ночью, бедняге, —
То ли близкий комар, то ли дальний трамвай,
То ли нервы заныли в напряге...
Ошибается ум: друг тяжел и угрюм,
Враг приветлив, душевней родного...
То ли вздох парусов, то ли каторжный трюм,
То ли шаткая палуба Слова.
Ошибаются разум, и зренье, и слух,
Устремляясь наружу, вовне,
А внутри безошибочно щелкает дух,
Начисляющий должное мне.
1988
3
А поэтом была и Нонна - с еврейским отчеством - Cлепакова. Я ее в глаза не видел, и поэтому держал - за русскую. Как и мужа ее, Мочалова. Но сначала она была замужем за Моревым. И писала ему //:
Кого люблю я более, чем Сашку?
Кому отдам я всё, как не ему?
Отдам бюстгальтер, лучшую рубашку,
У Элки даже денег я займу.
Уйдет он в Новгород, пропоица несчастный,
Бюстгальтер и рубашку там пропьёт,
Кисть вытрет о штаны, что в краске красной,
А деньги на любовниц изведёт.
И знал я эти стихи еще в 60-м, судил же по:
За синею, синею речкой,
Где ясно привольным закатам,
Медведь раздобыл человечка,
В подарок своим медвежатам... -
покладенному на музыку Клячкиным, поскольку и подсунуто было - мною. А вот образ "Кисть вытрет о штаны, что в краске красной" - отскочил, проскочил мимо.
И если бы не Лозинская...
Сексуальная подруга Слепаковой, соучастница многих и многих приключений - уже здесь она проела мне всю плешь ПОЭТОМ Слепаковой.
Нонна была пышной еврейкой, в драгоценностях, для хлеба и оных - писала всякую муть, для души же и друзей - зело отличное:
Ы-буква - слов не начинает,
"Ы!" - блядь кричит, когда кончает.
/совместно с Мишей Германом/
Вполне на уровне лучших строк "Кадетской азбуки". И даже - выше.
А:
Подарил мне милый платье
Цвета модного "бордо".
А я голая в кровати,
В ожидании Годо.
/от Киры Сапгир или Иры Нагишкиной,
тоже легендарные дамы!/
И она ли это писала, или - но уж она точно:
Однажды я, Нанока,
Венцом прикрыла грех,
Решив, что слишком много
Одной меня на всех.
И все тетради у меня исписаны Слепаковой, цитируемой мне по телефону Лозинской. Частушка:
Из-за леса, из-за гор -