Далеко и давно

Далеко, далеко и давно

Отворили мы настежь окно.

И никто не подумал о том,

Как мы вспомним об этом потом.

И никто не заметил, какой

Был восход, и ручей, и покой.

И никто не заметил, какой

Показался певец над стрехой.

Как хрустальная билась гортань!

Даже кто-то сказал: "Перестань!"

Даже кто-то промолвил потом:

"А куда мы сегодня пойдем?"

И ручей, вместе с птицей звеня,

Не хотел образумить меня.

Не хотел надоумить меня,

Что живем ради этого дня.

И никто не подумал тогда,

Что не нужно идти никуда.

1964

Осенний парк

С тобой на пустынном просторе аллей

Болтать не боюсь и молчанья не трушу.

Мы оба, таща на горбу свою душу,

Гордимся тайком: а моя тяжелей!

По осени каждый себе на уме.

Но коли мы вместе, нам вдвое заметней

Природы достоинство сорокалетней,

Уже отвердевшей навстречу зиме.

Взгляни, обнаженного дуба каркас

Чернеет чугунною силой строенья,

А пышная ржавчина - память горенья -

Тихонько шуршит под ногами у нас.

Нам тоже известно, что нам предстоит.

Мы зябнем, но все-таки не прозябаем,

И ржавчину золотом мы называем,

И холод нам юностью щеки палит.

1976

Под Москвой

Далеко собака воет,

Высоко кружит снежок.

Снег меня в дому неволит,

Обо мне скулит Дружок.

Гордой пленницей опальной

Я сижу себе одна.

За окошком бредит пальмой,

Как положено, сосна.

В черном небе белых линий

Хаотично, вперекос

Поначеркал хвойный иней

Новорожденный мороз.

Свист доносится истошный:

Запаленный самолет

Нервной вспышкой, красной стежкой

Прошивает небосвод.

Я живу в средине мира,

Мир ладонью отстраня.

Вещий ворон корку сыра

Получает у меня.

На какой бы новый базис

Ни взошел родимый край,

Тут - суровый мой оазис,

Трудно выслуженный рай.

Так привольно и убого

В клетке скудного жилья,

Что как будто нету Бога,

Если ж есть, то это - я.

В снеговее, в снеговое

Пляшет белая крупа,

И меня как будто двое

Или целая толпа.

Вот и звук шагов знакомых,

И вошедший человек

Говорит, что цвет черемух

Нынче падал, а не снег.

1997

Кормление чаек

Думаю: "Есть у меня, слава Богу,

В пище достаток и даже избыток -

Можно и чаек питать понемногу,

Стужей прихваченных, ветром избитых".

Жестом зову поджидающих чаек, -

И пред балконом шумливая стая

Славу трубит мне, на крыльях качает,

С хлебом на небо возносит, блистая,

И, растопырив хвосты веерами,

Трепетно медлит в зависе упругом,

И отлетает потом по спирали,

Чтоб возвратиться маневренным кругом...

Жду их - и думаю: "Ну, всё в порядке, -

Чайки так голодны, клювы так метки!

Не загниют в моем доме остатки,

Есть кому сплавить огрызки-объедки".

Вновь приближает завис вертикальный

Лапки, поджатые около брюха,

Что, как набитый снарядик овальный,

Вложено в капсулу грязного пуха.

В жадном шнырянии, в крике сварливом

Хищно ершатся охвостные снасти.

Круглые зенки с кровавым отливом

Щурятся при разевании пасти...

Просто читается, всем на потребу,

Крыл указатель на стержне едином:

Правое вскинуто к светлому небу,

Левое брошено к темным глубинам.

Чья тут бесстрастная, чья роковая

Проба - на мерзкое и на святое?..

Всех нас одно холодит, согревая,

Утро туманное, утро седое.

1988





Сахарная пудра

У нас в муке - кладбищенская глина,

В начинке - кровь и ржавчина, и смрад.

Но сладостная пудра ванилина -

Изюминка, коричинка, цукат,

Людской, патриархальный аромат

Чудесною рождественскою шапкой

Обожествят поверхность пирога.

И потянусь чернильной, потной лапкой,

И будет мне кружок или дуга.

И зазвучат дозволенным уютом

Утесовский мембранный хрипоток,

И девушки неведомым маршрутом

На дальний устремятся на Восток,

В центральном парке музыка взыграет,

И вырастет на грядке резеда...

Над кем, над чем там черный ворон грает?

Неважно, не над нами, не беда.

У нас, как у людей, - еда готова,

И человечно пахнет ванилин,

И волга-матерь, как Любовь Орлова,

Щебечет, пробегая меж долин.