— Темно было, — потерянно сказал Генка. — Да и потом… она такая веселая была, я ее такой и не видел никогда.

Наташа хотела было сказать, что у нее в рюкзаке была походная аптечка, а в ней, кроме бинтов и йода, хранились и разные таблетки, но что толку было говорить об этом, если аптечка, как и все остальное, с чем ребята отправились в поход, покоилась теперь на дне реки.

И все же вслух она сказала:

— Ей бы аспирин или что-нибудь такое.

Борис вскинул на Наташу свои большие печальные глаза, потом быстро перевел взгляд на дверь, ведущую в соседнюю комнату.

— А может, там есть что-нибудь?

— Может, и есть, — с надеждой оживилась Наташа. — Попробуй, Роман. Думаю, нам не влетит, когда речь идет о человеческой жизни.

Роман подошел к двери, как и в прошлый раз, подергал ее за ручку, заглянул в узкую щель в том месте, где был замок.

— Если бы что-нибудь просунуть туда потоньше и пожестче, ножик или… — он вопросительно посмотрел на Бориса. Тот опустил глаза, поняв, что Роман подумал о его ложке, хотя и не решился сказать об этом, ведь ложка могла легко сломаться.

Борис смотрел в пол и не видел теперь лиц ребят, но чувствовал, что все они, кроме Зойки, которой, казалось, все безразлично, смотрели на него. Смотрели молча, напряженно и выжидающе.

И тогда Борис, все так же не глядя на ребят, хмурясь, вынул ложку и сдавленно произнес, протягивая ее Роману:

— Бери, только постарайся не сломать…

Вдруг послышался капризный, но решительный Зойкин голос:

— Роман, не смей. Только попробуй возьми!

И когда все непонимающе уставились на Зойку, она тихо и устало добавила:

— Разве можно жертвовать такой памятью?..

Все молчали, вопросительно переглядываясь. А Наташа сказала строго:

— Но тебе же, Зойка, плохо, у тебя температура, наверное, уже за сорок. Что, нам ждать, пока тебе еще хуже станет?

— Хуже уже не станет, — слабо усмехнулась Зойка. — Мне бы воды, теплой…

— Во-о-ды, — передразнила ее Наташа и, сев удобней, подтащила к себе на колени Зойку, теперь ее спина не лежала на полу, — во-о-ды… воды сколько угодно, а теплой, где ты ее возьмешь? Костер потух, не разжечь его под таким дождем… — И все же она с надеждой посмотрела на ребят. — Может, что-нибудь придумаете?

— Да, конечно же, что-нибудь придумать можно; — обрадованный тем, что Зойка вступилась за его ложку, с радостным оживлением заговорил Борис. — Кто со мной?

— Я, — готовно проговорил Роман.

— А у тебя реакция замедленная, — сказала, усмехнувшись, Наташа Генке, когда ребята ушли.

— Что поделаешь, такой родился, — притворно вздохнул Генка, — да и зачем нам всем мокнуть?

— Не ругай его, Ната, — тихо заступилась Зойка, — он нам сегодня путь к домику осветил. Это было очень красиво и эффектно…

— Эф-фе-ектно, — пропел Генка. И тут же на его лице появилась грозная, устрашающая гримаса. — Я бы тебе показал «эффектно», если бы ты была немного поздоровее, а то возись тут с тобой!.. Ведь точно же знала, что больная едешь, а, знала? Сознайся?

— Ну кто такое заранее может знать! — возмутилась Наташа.

Но услыхала от Зойки совершенно неожиданное:

— Я всегда считала тебя, Генка, наблюдательнее и прозорливее других, хотя ты кривляка и баламут. И сегодня ты угадал. Почти угадал. Я чувствовала, что заболеваю… Никому почему-то об этом не призналась. А вот тебе и Наташе могу… Я не хотела идти в поход, вы же знаете, я редко хожу. Но почувствовала, что заболеваю, и пошла. Думала — вылечусь. У меня уж не раз так бывало, как заболевать начинаю — хожу, бегаю, прыгаю, иногда помогало, а сегодня почему-то нет.

— Ну, а чего ты сейчас-то не бегаешь и не прыгаешь? — недовольно спросила Наташа.

— Негде, — ответила Зойка, — ведь там дождь… и еще я думала о том, что если человек почувствует, что умирает, он тоже должен обязательно ходить, ходить и не садиться, и не ложиться…

— Дура ты ненормальная! — грубо оборвала ее Наташа.

— Зачем ты на меня так? — едва выдохнула Зойка.

— Ну, ну, этого еще не хватало. — Наташа вытерла своей ладонью ей глаза. — Тебе нельзя волноваться. А грубого я ничего не сказала. То просто такая поговорка… Я любя…

Вбежали в дом Борис и Роман — мокрые до нитки, все в колючках репейника, на кедах песок и прилипшие травинки; от ребят пахнуло такой сыростью, что даже Генка невольно передернулся. В руках у Романа — черная от костра большая банка с водой, и руки и рубашка также у него черные, запачкались от банки, даже дождь не смог отмыть копоти, Борис принес огромную охапку хвороста, еле обхватывал его своими длинными руками.

— Молодцы, — похвалила Наташа.

— Будет ли гореть? — усомнился Генка.

— Давай спички, — сказал ему Борис и стал перед печкой на колени, открыл дверцу. — О, да тут сухого мусора и бумаги полно. — Он выгрузил из печки половину скомканных газет, еще какую-то замасленную бумагу, наломал веток, потом аккуратно пристроил на них банку с водой, взял у Генки коробок, чиркнул спичкой. Запахло дымком, от него сразу же стало как-то уютнее, хотя никакого тепла еще не было.

Роман и Борис разделись и стали выкручивать джинсы и рубашки.

Затем Борис наклонился над котлом, словно принюхиваясь, опустил в котел руку и закричал:

— Ура, котел-то ведь нагревается!

— Еще лопнет без воды, — сказала Наташа.

— Ничего с ним не станется, он ведь чугунный! — заликовал вдруг и Роман. — Да это же настоящая сушилка.

Роман выбрал несколько длинных и толстых веток, положил их на котел и развесил одежду.

— «Клуб веселых и находчивых», — сказал Генка. — Все-то ты, Роман, умеешь, все знаешь, и замки открывать, и обыкновеннейший котел, предназначенный для варки пищи, использовать для сушки штанов. Интересно, откуда у тебя такие глубокие во всем познания, кто научил?

— Отец, — не обратив внимания на иронический тон Генки, серьезно ответил Роман.

— Он что — мастер на все руки?

— Представь себе… Он у меня военный. Сапер. В два счета может построить мост. Дом. Или даже целый поселок. Может собрать и разобрать машину. Я уже не говорю о разных замках и других мелочах. — Роман наклонился над котлом, навис над ним грудью, протянул вперед руки, согреваясь. Здесь, над печкой, свет висевшей над ней лампочки был как бы ярче, и все, залюбовавшись его стройной, крепко сбитой спортивной фигурой, увидели на руках и смуглой спине пупырышки гусиной кожи, крупные, четкие, и только тут заметили, что Романа била легкая дрожь. Улыбнувшись, он продолжал: — Еще до армии, в юности, он работал строителем-арматурщиком, токарем на заводе. Он даже телемастера никогда не вызывает, сам починяет телевизор. И говорит, что те, кто не умеют сами починить розетку или утюг, — не мужчины.

— Интересно, а кем ты хочешь быть? — спросила Наташа.

Роман пожал плечами.

— Ребята, а вообще, мы ведь друг о друге почему-то очень мало знаем. Вот шесть лет почти полдня вместе и почти ничего не знаем! — удивленно говорила Наташа. — А ведь каждый о чем-то мечтает, думает кем-то стать. Мы даже на эту тему сочинение писали. Учительница прочла и все о нас узнала, а мы-то не читали друг друга… Вот я, например, не знаю, о чем там писал Генка, но уверена, что он, когда вырастет, станет клоуном или каким-нибудь артистом…

— Что-о?! — Генка настолько оскорбился, что даже привстал со скамьи. — Я же вам уже ясно говорил, я буду штангистом. Профессионалом. А хобби мое будет скрипка, как у Эйнштейна, слыхали такого? Знаменитый физик.

— Слыхали и читали, — слабо отозвалась, не открывая глаз, Зойка. — Но лучше будет, Гена, если ты все же станешь артистом, у тебя талант. Ты поешь хорошо, сейчас, правда, стесняешься, а в младших классах, помнишь? Мы все помним. И помним, как плясал. А сейчас только кривляешься. Нет, ты все же будешь артистом. А штангой можешь заниматься себе на здоровье… Штангист… разве это профессия? Фу!.. Ты ведь вовсе не такой, какого из себя строишь. Другие изо всех сил стараются показать себя, какие они хорошие, какие они умные, а ты наоборот…