— Вот это окуняра! — хохотал Генка. — Как петух!

А Борис держал окуня в руках и, любуясь им, с уважением глядя на Романа, говорил:

— Молодец, капитан! А ты, Генка, говорил, что я везун. Вот кто везун!

— Уметь надо! — съязвил Генка. — Килограмма на полтора.

— Полтора нет, а грамм пятьсот — шестьсот есть, — Взвешивая рыбину на руке, ответил Борис.

Роман молчал, глядел, любуясь уловом, его била легкая приятная дрожь.

Окунь был красавцем с зеленовато-красными полосами и темно-голубой горбатой спиной.

— А вообще-то, сколько бы он ни весил, грамм по сто рыбки на каждого из нас — это уже неплохо в нашем положении! — сказал Борис. Он выкопал в песке ямку, нарвал сочной осоки, выстелил ею дно и бока ямки, положил туда окуня, принес и своих рыбешек. Они показались совсем крохотными рядом с таким красавцем.

— А эти как называются? — несмело спросил Роман. — У нас там таких нет.

— Густера, она, наверное, везде есть, только по-разному называется, — ответил Борис, все еще любуясь окунем.

— Я тоже тут стану, — сказал Генка, — не возражаешь? — Он испытывающе посмотрел на Романа. — Окуни стаей ходят.

— Такие красавцы охотятся в одиночку, — сказал Борис.

— Все равно я стану тут.

— Становись, — великодушно согласился Роман.

И теперь в омутке уже красовалось два поплавка, совсем незаметно они двигались по воде, как на часовом циферблате, слева направо, невидимо для глаза, и, наконец, подплывали к берегу. Ребята снова взмахивали удилищами, и вновь поплавки шли рядом в незаметном своем движении. Иногда ребята поглядывали на Бориса, но и тот сидел неподвижно, хмуро уставившись на воду.

Первым зевнул Генка, затем рот как-то сам собой невольно открылся и у Романа. Сдерживая зевоту, он слегка отвернулся в сторону и поглядел вверх на ярко чистое, освещенное теперь уже вечерним красноватым солнцем небо; там беззвучно плыл, сверкая, как далекое, крохотное зеркальце, реактивный самолет, таща за собой неправдоподобно огромный, опадающий к земле белый хвост.

Генка тоже посмотрел на небо.

— Как ты думаешь, капитан, ему не скучно там одному?

— А откуда ты; знаешь, что он там один?

— Вижу ведь — истребитель… Не скучно, а?

— Думаю, что нет.

— Знаешь, то какой-то случайный у тебя окунь попался, да и у Бориса на ракушку, вижу, тоже не ловится, последи за моей удочкой, а я пойду короеда поищу, жучок есть такой, на него и подъязик, и все что угодно клюнуть может…

— Давай, — согласился Роман.

— Хочу короеда поискать, — проходя по косе мимо Бориса, сказал ему Генка.

— Терпения не хватило? — Борис оглянулся на него насмешливо.

— Терпения сколько угодно, побольше, чем у тебя, — огрызнулся Генка.

— Ну давай, давай, — отмахнулся Борис.

Уже отойдя к ощетинившимся зарослям бурьяна, Генка вдруг обернулся и спросил:

— Борька, а тебе не надоело еще, только честно?

— А чего это мне должно надоесть?

— Ну, когда плохо ловится…

— Чудак ты, — усмехнулся Борис, — да разве дело в том, ловится или не ловится… Конечно, лучше, когда ловится, но мне и так вот просто сидеть приятно, тоже, наверное, по генам от дедушки передалось. Он в концлагере мечтал вот так посидеть над рекой и чтоб никто никуда не гнал, не приказывал, не бил по голове дубинкой…

И Генке в этот момент показалось, что Борис вовсе даже и не следил за поплавком, а смотрел перед собой куда-то на зеленоватую воду реки, с тихим, едва слышным шипением трущуюся о песчаную косу, на узкий прибрежный луг, по которому к воде неторопливо шла красная от заходящего солнца лошадь, на уже почти рассеявшуюся, так и не достигшую земли инверсионную полосу, оставленную самолетом. Легонько вздохнув, Генка продрался сквозь цепкий щетинистый бурьян, подобрал первую попавшуюся палку и, переходя от дерева к дереву, стал постукивать по стволам, выискивая под корой пустоту, там должен быть короед. «Словно дятел», — подумал про себя Генка и хотел было уже по своему обыкновению рассмеяться, но вспомнив, что никого нет рядом, перехотел. Попалась небольшая, но, видно, уже старая, искривленная, с корявыми, сухими внизу, будто кем-то изломанными сучьями, сосенка. Генка постучал по ней палкой и, почувствовав, что в одном месте кора как бы несколько поотстала от ствола, отковырнул ее, содрал тонкую высохшую оболонь: оголился ствол, побитый крохотными дырочками, но ни на коре, ни в стволе жучков-короедов не было. Генка пошел дальше, наступил на что-то мягкое, нагнулся, вгляделся. Это была старая рваная покрышка от волейбольного мяча. И тут Генка уже дал свободу своему смеху. Хохотал, подпрыгивал, визжал от радости. Вот это находка! Конечно же, в городе он бы и внимания не обратил на нее, а сейчас она показалась ему драгоценнейшим подарком, ведь их мяч вместе с охотничьим ножом, палаткой и рюкзаками тоже покоился на речном дне. Генка поднял покрышку, размял ее, вытряхнул из нее песок и какой-то мусор и побежал к ложбинке, где они копали червей.

На склонах ложбинки и на дне ее росла уже несколько потемневшая, длиннолистая осока. Генка стал набивать ею покрышку. Вскоре она округлилась и хотя тугой, как накачанная воздухом камера, не стала, но форму мяча все же обрела. Генка подбросил, ударил ногой, мяч взлетел вверх, не пружиня, подбитой птицей шлепнулся о землю. Генка теперь уже буцнул его перед собой, потом, обрадованный, схватил под мышку и помчался к косе.

— Ловись, рыбка! — выскочив из бурьяна, закричал он, кривляясь и хохоча.

Роман обернулся и увидел, что к нему летит мяч. Оставив удочку, Роман, падая, в броске схватил мяч и засмеялся почти так же дурашливо, как Генка.

— Ставь ворота! — привычно, командным голосом сказал Роман Генке. И крикнул Борису: — Ну ее, эту рыбу, на уху хватит, давай в футбол! Мяч, правда, не экстра-класс, но в нашем положении сойдет и такой.

Борис поглядел на товарищей с мрачноватой насмешливостью и проворчал:

— Я привык одно что-нибудь…

И отвернулся. Но ребята, увлеченные новым делом, тут же позабыли о рыбалке, о том, что их ждали Зойка и Наташа, что уже наступал вечер, казалось, и вообще обо всем на свете забыли. Воткнули в песок две палки, вначале между ними стал Генка, а Роман бил ему одиннадцатиметровые, потом поменялись, а затем вздумали играть в одни ворота — вел мяч Генка, защищал их Роман, но лишь Роман отбирал мяч, Генка уже тут же становился нападающим. Они затеяли такую возню, играли с таким азартом, что даже Борис не удержался и вдруг включился в игру и сам.

5. Да опята ли это?

Когда ребята ушли удить рыбу, Наташа и Зойка, пугливо отмахиваясь от ос, которые тут, в яме, были главными хозяевами, выбрали дюжину консервных банок, тех, что еще не успели заржаветь, нашли и одну большую, из-под томатного соуса, вычистили их песком, вымыли речной водой и сложили на крылечке домика. Затем оборвали на кусте зеленоватые, еще лишь чуть-чуть зардевшиеся, твердые, как камешки, плоды шиповника, насобирали в вытоптанном, помятом малиннике несколько горсток уже почти высохших ягод малины и пошли побродить по острову, поискать грибов.

— А ты в них понимаешь? — спросила Зойка у Наташи.

— Кое-какие я знаю, — говорила Наташа, разгребая пилкой листья, заглядывая под кусты. — Я с мамой несколько раз ездила в лес, сосновый, там мы собирали маслята, я даже белый гриб однажды нашла. А вдоль дорог в траве нам попадались сыроежки.

— А я знаю только лисички, мы их с папой часто на базаре покупаем, мама на базар у нас не ходит, ей всегда рано на работу, а папа работает посменно. А в воскресенье мама убирает квартиру, и мы опять с папой на базар. Так что я лисички хорошо запомнила, они не похожи ни на какие другие грибы… А в лес нам ездить некогда. А как только отпуск, мы — на море, каждое лето, а там грибов нет. Зато там много красивых камешков, я одно время целую коллекцию насобирала.

— А я никогда не была на море, — вздохнула Наташа.

— Это почему же?