Вернувшись из Эфиопии в Париж, мы не смели надеяться, что вулкан на Хеймаэе еще действует. Выяснилось, однако, что он буйствует вовсю. На самом деле это был новый вулкан, а не пробудившийся старый Хельгафелль, как сообщалось в прессе. Я знал об этом из письма руководителя исландских вулканологов Сигурдура Тораринссона. Он сообщал мне, что новый вулкан появился по меньшей мере в 2 километрах от прежнего на заново образовавшейся трещине. Тысячи тонн шлака и пепла постепенно засыпали Вестманнаэйяр (это слово означает «острова людей с запада»; норвежские викинги называли людьми с запада — «вестманна» — жителей британских островов, а в период заселения Исландии на этом архипелаге жили ирландские кельты).
Горожане были эвакуированы в первые же часы после начала бедствия, но порт и предприятия по обработке рыбы были в опасности, что грозило немалым ущербом всей исландской экономике. Вестманнаэйяр — главный рыболовный порт Исландии, а рыболовство составляет основу ее хозяйства. Названный Киркьюфеллем, поскольку он родился на месте старой деревенской церкви, вулкан медленно, но неумолимо наступал на порт. Пепел погребал под собой дома, тогда как продвигавшийся по морскому дну лавовый поток все больше сужал вход в узкий фиорд — прекрасное естественное укрытие от злых бурь. Итак, Тораринссон приглашал меня обсудить с ним и его коллегами возможное в данной ситуации решение. Этого было достаточно, чтобы я собрался в путь. Со мной поехали Франсуа Легерн, Джо Лебронек и Даниель Кавийон. Группе предстояло выполнить довольно простую программу отбора эруптивных газов и одновременного замера температур; исландские друзья должны были оказать нам помощь. Да и вообще я приглашался не вести научную работу, а способствовать принятию практических мер.
В Рейкьявике свирепствовала снежная буря, и на Вестманна нельзя было добраться ни по морю, ни по воздуху. Мы ждали погоды и иногда ходили в порт посмотреть на траулеры из Вестманнаэйяра — на их палубах грубый вулканический пепел был смешан со снегом. Они вывезли население острова, то есть около 5 тысяч человек, менее чем за сутки. Все произошло без малейшей паники благодаря самообладанию закаленного в испытаниях народа, а также благодаря неожиданно ясной погоде и тому, что предшествовавший шторм согнал в порт все траулеры. Эвакуация упростилась еще и тем, что извержение разразилось в час, когда дети еще спали, а рыбаки были уже на ногах, чтобы по случаю прекращения шторма подготовиться к отплытию. Наконец, надо учитывать и опыт жителей, наблюдавших в течение трех лет (1963–1965) извержение Суртсэя, в нескольких милях к югу от Хеймаэя, так что люди хорошо знали, чего действительно надо опасаться. Пепел еще не успел засыпать первые дома городка, а все население уже находилось в безопасности за 100 километров, на Большой земле…
Лишь на шестой день я смог вылететь на небольшом самолете вместе с Сигурдуром и четырьмя коллегами-исландцами. Мои товарищи намеревались прилететь через час после меня, но ветер усилился, и второй рейс отменили; они прибыли в Вестманнаэйяр морем только к вечеру следующего дня. Приземлялись мы при ужасном ветре, гнавшем стену черного пепла, и я не мог не выразить восхищения мастерством и смелостью пилота, на что Тораринссон заметил: «В Исландии климат такой, что плохие летчики давно разбились, остались одни классные».
В километре от нас, за вершиной Хельгафелля, по южному подножию которого проходит посадочная дорожка, мы увидели гигантский султан черного дыма с красными точками крупных бомб. Двигатели выключились, и я услыхал привычный гул извержения.
Снедаемые нетерпением, Тораринссон, инженер Палссон и я широким шагом пустились в обход Хельгафелля. Короткий день исландской зимы уже растворялся в закопченных сумерках. В поднимавшемся из кратера черном столбе все отчетливее различались огненные отсветы. Обогнув Хельгафелль, мы вышли к заваленной шлаком ложбинке. По другую сторону ее метрах в двухстах над нами находился кратер; пришлось запрокинуть головы, чтобы взглянуть на него. Бомбы и лапилли сыпались на всю видимую часть гребня, а моментами они целиком покрывали обширный склон. Подняться отсюда к кратеру было явно невозможно.
Ужасно захотелось заглянуть в выводной канал. Правда, тут я не смог сослаться на научную необходимость, поскольку инструментарий остался в Рейкьявике. Но у меня выработался условный рефлекс: раз уж я на месте извержения, то обязан заглянуть вулкану прямо в глотку!
Мы пересекли ложбинку и пошли по склону самого Киркьюфелля. Огромная масса породы в миллионы кубических метров накопилась менее чем за месяц. Мы находились с наветренной стороны, куда редко скатывались крупные бомбы. Гребень понижался к северу, и мы поняли, что отсюда можно попытаться приблизиться к кратеру. Склон становился заметно более пологим, это облегчало подъем и позволяло «следить за воздухом», то есть уклоняться от чересчур крупных снарядов. Ветер все еще благоприятствовал нам, но следующий участок уже простреливался густыми залпами вулканических орудий.
Не посоветовавшись со своими спутниками — такие решения принимаются в одиночку, — я свернул вправо и полез по склону. Он был не крут, но сплошь покрыт хрупким шлаком. Картина становилась все более внушительной. Борт кратера был очень низким с этой стороны, и прямо из-за гребня взлетали раскаленные снаряды. Ясно видна была пунцовая колонна, темневшая кверху до смоляного оттенка. Она состояла из мириадов обломков всех форм и размеров, кучно взмывавших в небо с потрясающей скоростью. Опять я оказался в самой гуще «внутренней жизни» планеты!
Я не осмелился зайти дальше. В нескольких метрах за первым гребнем зияла раскаленная пасть, нерегулярно изрыгавшая косые струи огня. Это было преддверие центрального кратера, от которого меня отделяла только эта воронка шириной метров в десять. Идти дальше? Похоже, это было не более рискованно, чем подняться сюда, но мои решения в подобных случаях зачастую очень субъективны. Сохранить жизнь при таких экспериментах — дело опыта. Что-то подспудное остановило меня. Зрелище было фантастически-варварское, и шумовое оформление от него не отставало.
Мы спустились в городок, отстоящий от вулкана максимум на несколько сот метров. Пурпурные отблески извержения придавали ночи причудливый вид, но самой странной ее деталью были горящие уличные фонари: их яркий свет казался в этой ночи синим. Наиболее удивительное ощущение в этом ирреальном мире я испытал, подойдя ближе к фонарям: они торчали лишь на высоту человеческого роста из густого слоя шлака…
— Здесь начинался Вестманнаэйяр, — сказал мне Сигурдур, — а так как в начале извержения ветер дул с юго-востока, то этот квартал очень быстро оказался под пеплом.
Гул вулкана превратился в до того привычный шумовой фон, что казалось — над приговоренным городом царит тишина. Толщина пепельного слоя уменьшалась по мере удаления от Киркьюфелля. На четверти площади городка дома были засыпаны целиком, на остальной же территории пепла было не больше метра. Мы шли вдоль пустынных улиц, освещенных уличными фонарями. Большинство домов были деревянные, выкрашенные в пастельные тона: голубой, розовый, зеленый, желтый, фиолетовый. Какая-то огромная призрачная театральная декорация…
Ужинали мы в огромном зале, превращенном в столовую. Там собрались сотни молодых людей, прибывших с Большой земли на помощь местным рабочим. Были там и девушки, крепкой статью походившие на своих предков-викингов. Атмосфера напоминала одновременно армию, Дикий Запад и Красный Крест плюс что-то специфически скандинавское. Кстати, отмечался северный языческий праздник Торраблотт (насколько я мог понять, Торра означает «бог стихий», что как нельзя более соответствовало обстоятельствам). Время от времени из громкоговорителя раздавались призывы к вниманию, и к микрофону подходили ораторы. По всей видимости, говорили они нечто уморительно смешное, судя по тому, что лица их оставались непроницаемо серьезны, а аудитория покатывалась от хохота. К сожалению, смысл речей оставался мне непонятен, равно как и. содержание песен, которые затягивал громогласный хор. Было: очень весело и симпатично.