Приведенные данные принадлежат уже упоминавшемуся нами Шапталю. Можно предположить, что цифры несколько преувеличены, особенно, если относить их к 1812 г. — году, непосредственно следующему за кризисом 1811 г. Наиболее вероятно, что они соответствуют положению промышленности перед кризисом, в момент ее наивысшего подъема. Как бы то ни было, у нас нет оснований признать их чистой выдумкой Шапталя.

Мы уже отмечали тот факт, что зарождение наполеоновской монархии приветствовалось и сельской буржуазией и сельской демократией, поскольку последняя была удовлетворена в своем стремлении к земле. То же можно сказать и о городском населении: индустриальная буржуазия, напуганная революцией, видела в Наполеоне олицетворение идеи «порядка», а демократические элементы городов, утомленные политикой и разочарованные в ней, рады были наступлению внутреннего мира, который должен был усилить спрос на их труд и дать более прочное обеспечение их экономической деятельности. Конечно экономическая политика правительства не была в состоянии отвечать одновременно интересам столь различных групп. К тому же удельный вес буржуазии после разгрома дворянства и поражения демократии был так велик, что в выборе Наполеона не могло быть и сомнения. Чтобы упрочить свое положение, он должен был искать поддержки в самом сильном в данный момент классе общества, должен был служить его интересам. И действительно, экономическая политика консульства и империи носят определенно буржуазный характер.

Революция освободила промышленность, но она не дала ей соответствующей новым нуждам организации. Между тем буржуазия несомненно, испытывала потребность в некоторых объединяющих органах, которые давали бы ей возможность обсуждать коллективно вопросы экономической политики и оказывать коллективное же давление на правительство. Такие органы и были созданы Наполеоном в XI г. в виде промышленных и торговых палат. Они состояли из представителей, избранных наиболее видными лицами торгово-промышленного класса, под председательством должностного лица. Их решения передавались в министерство внутренних дел, при котором был учрежден особый генеральный совет торговли, концентрировавший и обсуждавший все предложения и требования буржуазного мира. Все это здание представительства буржуазных интересов было завершено в XII году организацией особой торговой секции в одном из высших государственных учреждений — в государственном совете.

Описанная система организовала буржуазию; в том же XI г. Наполеон дал известную организацию и пролетариату, разумеется, в несколько ином духе. Введением обязательной рабочей книжки и целым рядом относящихся к ее применению постановлений пролетариат был отдан под двойной и при том очень суровый надзор — полиции и нанимателей. Одновременно быль исправлен революционный закон о коалициях. Как известно, он карал за коалицию одинаково как капиталистов, так и рабочих; правительство консульства нашло это несправедливым, и установило высшую норму наказания для первых в месяц тюрьмы, для вторых в 3 месяца. К тому же коалиция первых по новому закону считается преступной лишь в случае их стремления к несправедливому понижению рабочей платы, стремление вторых к повышению платы признается всегда преступным. Законодательством Наполеона буржуазия и пролетариат были впервые ясно и определенно противопоставлены друг другу, как две неравноценные и неравноправные категории граждан.

Не менее ярко сказываются буржуазные тенденции в таможенной политике Наполеона. Ее характер вполне определяется двумя тесно связанными между собой идеалами. Эти идеалы — завоевание внешнего рынка для продуктов французской промышленности и вытеснение английской конкуренции; средства, к их достижению — доведенный до крайности протекционизм (система континентальной блокады[9]) и военное принуждение. Что касается целей, то они, бесспорно, были намечены правильно, т. е. в полном согласии с реальными интересами французской буржуазии. Но события показали, что принятые к их достижению меры не только не привели к желаемому результату, но, наоборот, в конечном итоге оказали чрезвычайно вредное влияние на развитие индустрии и торговли. Еще до объявления континентальной блокады, во время обсуждения вопроса о таможенных тарифах в государственном совете, обнаружилось, что среди французской буржуазии не существует на этот счет единогласия. Та часть промышленников, которая нуждалась во ввозе сырых материалов, горячо протестовала как против запрещения их ввоза, так и против обложения их высокой пошлиной. Так, напр., уже известный нам владелец ситценабивной фабрики Оберкампф не согласен на запрещение английских бумажных тканей: обладатель шести бумагопрядилен Ришар-Ленуар выступает в этом пункте против Оберкампфа, но зато сам возражает против запрещения ввоза хлопка, и т. д. и т. д. Тем не менее, циркуляр императора по поводу континентальной блокады, разосланный торговым камерам, был в большинстве их встречен с энтузиазмом.

Этот энтузиазм должен был скоро испариться. Дело в том, что разрыв торговых сношений с Англией повел к прекращению не только ввоза английских продуктов, но и вообще морской торговли Франции. Английский флот изолировал Францию от колоний, которые были фактически ею потеряны. Сношения с Востоком были тоже затруднены. С другой стороны, принуждение континентальных государств к блокаде имело для их экономического благосостояния пагубные последствия: медленно завязывающиеся торговые сношения нельзя перестроить повелением деспота, как бы силен он ни был. В результате общей депрессии спрос на продукты французской промышленности не только не возрос, но, наоборот, упал. В 1806 г. французский вывоз был равен 456 милл., в 1812 г. — 383 милл.

В 1811 г. ближайшие итоги наполеоновской политики, в виде общего кризиса, были уже вполне ясны для французской буржуазии. В отчетах о положении промышленности за 1811 г., составленных безусловно на основании заявлений промышленников, причины кризиса указаны определенно: недостаток сырых материалов вследствие прекращения морских сношений и сокращение рынка, особенно заграничного.

Эти печальные итоги сразу значительно охладили отношение буржуазии к императорскому режиму. И ни субсидии, ни премии, ни казенные заказы не могли уже восстановить прежнего энтузиазма. Буржуазии был нужен мир во что бы то ни стало и восстановление торговых сношений. Если Наполеон мешал этому, то они ничего не имели против того, чтобы дать ему расчет, как дают расчет неумелому приказчику.

Вяч. Волгин

IV. Реформа французской армии при революции и Наполеоне

Прив. — доц. В. А. Бутенко

 ореволюционная французская армия была организована точно так же, как и все европейские армии этого времени. Это была армия постоянная и регулярная, но отнюдь не народная. Главную ее силу составляли регулярные полки, набиравшиеся путем вербовки. В принципе они состояли из волонтеров. На самом деле набором этих волонтеров занимались специалисты — вербовщики (racoleurs). Центрами их операций в городах служили обыкновенно кабачки, в которые они старались заманивать лиц, не имеющих определенных занятий, безработных, прислугу, потерявшую место, бродяг, даже преступников, спаивали их, навязывали им деньги и заставляли часто в пьяном виде подписывать обязательство служить в армии. Такие же сцены разыгрывались и в деревнях. Но большинство волонтеров комплектовалось из низших элементов городского населения. Набранные таким образом волонтеры распределялись по полкам, подвергались соответственной выучке и при посредстве суровых наказаний и строгой дисциплины мало-помалу превращались в настоящих солдат. Конечно, большая часть таких волонтеров была французами, хотя национальному принципу в армии не придавалось никакого значения. Вербовали и французов и иностранцев, и в самой Франции, и за ее пределами, напр., в Франкфурте-на-Майне. Мало того, кроме французских полков, в армию входило еще несколько полков иностранных. Особенно много было на французской службе швейцарцев, служивших целыми корпусами и в армии и в королевской гвардии (maison du roi). Кроме регулярной армии, со времени Людовика XIV существовала еще милиция (milices), комплектовавшаяся из крестьян путем рекрутского набора, по жребию. Милиционеры содержались на счет своих приходов и составляли резерв, который, однако, часто призывался к участию в военных действиях, чтобы пополнять убыль в регулярных полках. Служба в милиции была не менее тяжела, чем в действующей армии. Что касается офицерского корпуса, то он состоял почти исключительно из дворянства. Должности полковников и капитанов продавались и составляли обыкновенно достояние знатных фамилий. Хотя принципиально доступ к другим офицерскими, чинам не был закрыт для лиц не дворянского происхождения, фактически подобного рода исключения бывали чрезвычайно редки, и правительство, ревниво отстранявшее дворянство от участия в делах управления, охотно оставляло для его честолюбия военную карьеру. Такой порядок устройства армии, при котором главный контингент солдат набирался из подонков городского населения, а офицерство состояло из одного дворянства, приводил к массе затруднений. Армия могла отличаться храбростью, могла быть прекрасно обучена в техническом отношении, но ей нельзя было придать той моральной силы, того духа патриотизма, которым должны отличаться настоящие народные армии, и войны, которые велись в XVII и XVIII вв., по своей жестокости, насилиям, грабежам ничем не отличались от войн кондотьеров XV в. Лучшие военные министры прекрасно понимали крупные недостатки такой системы. Лувуа при Людовике XIV, Сен-Жермен при Людовике XVI старались бороться с этим порядком и внесли в него частичные улучшения, но уничтожить главное зло устройства армии — вербовку и сословное неравенство — и превратить ее в настоящую национальную армию они не решались, и порядки, установившиеся в XVII веке, дожили без серьезных изменений до самой революции.