Это было щедрой благотворительностью. Вообще-то Никсон стал брать за советы довольно дорого: переехав из неблагодарной Калифорнии в Нью-Йорк, он вступил в коллегию адвокатов и стал компаньоном юридической фирмы «Мадж, Стерн, Болдуин энд Тодд». Впрочем, может быть, теперь к названию прибавилось «энд Никсон».

Никсона пустили в ГДР, в Берлин. Он носил с собой тяжелый портфель с визитными карточками для автографов. Портфель не сбавил в весе: гостю удалось раздать семь карточек. Никсон очень рассердился на жителей Берлина. Удалившись в западном направлении, он на пресс-конференции обругал ГДР «полицейским государством».

Его спросили о планах.

— Ныне я частное лицо. Адвокат в Нью-Йорке. В Америке, как вы знаете, быстро уходят с политической сцены…

Это журналисты знали. Однако окончание фразы прозвучало многозначительно:

— …но и приходят на нее тоже очень быстро.

Продолжая турне по Европе, частное лицо, адвокат Никсон позавтракал с де Голлем, и поболтал с Аденауэром.

Вернувшись домой, в адвокатскую контору, он время от времени делал заявления. Московский договор Никсон сначала кисло приветствовал, но с такими оговорками, что приветствие смахивало на эпитафию. Дик не менялся в главном. От юношески невинного влечения к ФБР, от разглядывания в лупу агентурных пленок он, пройдя ряд стадий, стал пропагандировать идею созыва лидеров Запада для создания единого фронта против коммунизма на Кубе и в других районах.

Нет, не сиделось Никсону ни в роскошных 12-комнатных апартаментах на Пятой авеню с видом на Центральный парк, ни в адвокатской конторе вблизи Уолл-стрита! Один американский журналист сравнил его с канатоходцем, шлепнувшимся на песок арены. Он раздваивается: одна половина его существа льнет к безопасной земле, другая тянется вверх, в скрещение привычных прожекторных лучей.

Журналисты не раз пытались выяснить, каковы дальнейшие намерения канатоходца, попробует ли Дик Никсон снова карабкаться вверх?

На очередной пресс-конференции он сказал по поводу своей адвокатской практики:

— Это очень выгодное положение для меня, и многие считают, что мне не следует больше рисковать.

Но он, Дик Никсон, слишком печется «о благе страны» и престиже республиканской партии, чтобы оставаться совершенно в стороне от предвыборной борьбы.

— Я готов сделать все необходимое, чтобы республиканцы выдвинули на пост президента самого популярного и самого достойного человека.

Чертовски хотелось бы знать, кого Дик Никсон имел в виду? Некоторое время спустя последовало еще заявление:

— Я заявляю — раньше я этого не говорил, — что принесу любую жертву ради этого.

Вот поистине мужественные слова! Какие перемены в Никсоне! Но в чью же все-таки пользу собирался он отказаться от притязаний на участие в предвыборной гонке? Кого считал самым сильным, самым популярным, самым достойным человеком среди республиканцев? Рокфеллера? Голдуотера? Может быть, Лоджа? Послушаем:

— Люди даже останавливают меня на улице и просят выдвинуть мою кандидатуру.

Но, может, его неправильно поняли? Нет, выступая по телевидению, он уточнил, что принял бы предложение о выдвижении своей кандидатуры на пост президента.

В начале 1964 года поговаривали, что республиканцы, возможно, сделают ставку на Никсона: Рокфеллер кажется им несколько левым, Голдуотер — чересчур правым. А Дик — между Рокки и Барри. Где-то посерединке.

В один из прекрасных дней Дик выступил в республиканском клубе Филадельфии перед дамами приятными во всех отношениях. Почтенные матроны сидели в модных меховых шапках-башнях, кутались в меха и благоухали дорогими духами. Никсон юношески бодро вскочил на стул и произнес речь. Ему устроили овацию. И в зале пронесся боевой клич прошлой предвыборной кампании республиканцев:

— Мы хотим Никсона! Мы хотим Никсона!

Но, к большому огорчению Дика, этот клич в общем-то заглох под сводами филадельфийского клуба. На сборищах республиканцев все чаще стало раздаваться:

— Мы хотим Барри! Барри — в президенты!

Джо Смит говорит «нет!» Барри Голдуотеру

Разговаривая однажды с американкой, которая занималась составлением библиографического справочника о Тургеневе, мы как-то незаметно покинули поэтический «Бежин луг» и углубились в джунгли предвыборной Америки.

— Не понимаю тона ваших газет, — сказала моя собеседница. — Неужели вы действительно верите, что Кеннеди и Никсон, как у вас говорят, «два сапога — пара»?

Я ответил, что Кеннеди и Никсон служат одному классу и, значит, в этом смысле…

— Нет, нет, — перебила моя собеседница, — это схематизм, упрощение. А что, если бы кандидатами были Кеннеди и Голдуотер? Конечно, это невозможно. Но попробуйте представить. Они тоже будут «два сапога — пара»?

Я ответил какой-то не очень удачной шуткой — и в паре бывают, мол, разные сапоги: один меньше жмет мозоли, другой — сильнее. Я не был готов к спору: мои представления о Голдуотере тогда, в 1960 году, были довольно туманными.

На другой день полистал справочники. В наших он не упоминался. Американские сообщали, что Барри Морис Голдуотер родился в 1909 году в штате Аризона, с 1952 года — сенатор от штата Аризона, владелец универмагов в штате Аризона, популярный оратор республиканской партии, деятель организации «Консервативное общество Америки». Не богато…

Прошло менее четырех лет — и имя Голдуотера стало повторяться на всех языках мира. Его портреты печатались тиражами, которым могли позавидовать кинозвезды. Барри Голдуотер стал одной из звезд первой величины в политическом мире Америки. И как быстро, как неожиданно для многих поднялась эта зловещая звезда над горизонтом!

В начале 1964 года Барри сказал, что он будет добиваться выдвижения своей кандидатуры на пост президента. Многие смеялись: ну и шутник! Однако вскоре на «праймериз» в ряде штатов Барри оставил за флагом Рокфеллера, хотя тот истратил на обработку общественного мнения огромные деньги и побил свои прежние рекорды рукопожатий, поднимаясь по приставной лестнице к окнам второго этажа.

Стало ясным, что Никсону, Лоджу, Ромни не стоит даже ввязываться в игру. Из республиканских конюшен наперерез Голдуотеру была выпущена «темная лошадка»: губернатор штата Пенсильвания Уильям Скрэнтон, который, как уверяли, был другом покойного президента Кеннеди и во многом походил на него. Уж Скрэнтон-то остановит Голдуотера!

…Гигантский раздувшийся слон описывает круги в воздухе. Хобот его воинственно поднят. Тщетно мечутся внизу испуганные человечки, напрасно вопят, хватаясь за голову:

— На помощь! Помогите превратить его снова в муху!

Слон на мушиной орбите — Голдуотер. А человечки? Лидеры демократической партии? Отнюдь нет! Это республиканцы.

Карикатура появилась в газетах незадолго до съезда, который должен был решить: Голдуотер или Скрэнтон?

Институты общественного мнения опрашивали избирателей. Большинство высказывалось против Голдуотера. Барри пугал их своими речами.

Но летом 1964 года съезд республиканской партии в «Коровьем дворце» Сан-Франциско выдвинул Барри Мориса Голдуотера кандидатом в президенты США. На съезде голосовали не избиратели, а делегации от штатов. После съезда пресса Англии отметила, что Америка повернулась спиной к XX веку, а одна из австрийских газет высказалась в том духе, что в Сан-Франциско был убит вторично президент Кеннеди…

И вот с миллионов плакатов и листовок, из витрин, с газетных полос Барри Голдуотер прицелился ослепительной улыбкой в Джо Смита. Он вовсе не карикатурен, этот господин в роговых очках. У него благородные седины, сохраненные до почтенного возраста манеры рубахи-парня. Он генерал-майор авиации в запасе, сам может водить истребитель. Он на «ты» со многими господами, имеющими вес в Пентагоне. У него много денег, репутация хорошего семьянина, дельного бизнесмена. У него широкие, крепкие, полезные связи в деловом мире провинциальной Америки, он свой человек среди нефтяных, пушечных и прочих королей Запада и Юга страны. В общем он соответствует стандарту преуспевающего политического деятеля в степени, достаточной для того, чтобы выйти на финишную прямую к Белому дому.