И вот еще одна цитата: «В настоящее время две существующие партии почти одинаковы… Каждые два года эти партии-близнецы по уговору вступают в битву, в которой обе стороны достаточно хорошо защищены и потерпевшая сторона не несет серьезного урона».

Это могло бы быть выдержкой из какой-либо нашей газеты. Но я цитирую работу американского социолога Дэвида Койла.

Пожалуй, ни один американский историк не рискнет утверждать, что за последние десятилетия победа какой-либо из партий-близнецов приводила к резкой перемене курса, к крутому повороту государственного корабля: условия бизнеса создают президентов, президенты не создают условий бизнеса. Это не значит, понятно, что на политике великой державы совершенно не сказывалась индивидуальность президентов, среди которых были как выдающиеся деятели, так и прискорбно заурядные личности.

Последнюю четверть века у власти в Соединенных Штатах стояли и демократы и республиканцы. После кончины Франклина Делано Рузвельта место в Белом доме занял вице-президент Гарри Трумэн. Этого демократа, при котором была сброшена первая атомная бомба, началась «холодная война» и горячая война в Корее, сменил республиканец, отставной генерал Дуайт Эйзенхауэр, вернувшийся на родину с ореолом полководца, командовавшего экспедиционными силами союзников в борьбе против гитлеровцев. Самый распространенный плакат при его переизбрании был предельно лаконичен: «Ай лайк Айк» — «Я люблю Айка». Люблю — потому и голосую.

Айк, как сокращенно называли президента, говаривал, что он — за мир. Помните, были времена, когда президент Соединенных Штатов намеревался посетить Советский Союз? Но вместо него незваным гостем на шпионском чернокрылом самолете «У-2» пожаловал Пауэрс.

И пошатнулся Айк! Республиканцы, которые надеялись легко втолкнуть своего кандидата в Белый дом, стали готовиться к упорной предвыборной борьбе. Шансы на победу демократического кандидата, напротив, поднялись, ибо что бы там ни говорили о Джо Смите, он обычно голосует за того, кто, по его мнению, способен удержать Америку подальше от войны.

Джо Смит — это американский Петр Иванов или Иван Петров. Смит — самая распространенная в Америке фамилия. Сотни американских городов и местечек носят название Смиттаун, Смитборо, Смит-филд илй еще как-нибудь в этом роде.

Джо Смит — типичный американец, средний американский избиратель. От его голосования зависит, кто окажется в Белом доме — республиканец или демократ.

Но кандидатов отбирает не Джо Смит. Это делают вместо него и без него верхушки обеих партий на своих национальных съездах — конвентах.

В добрые старые времена кандидатов намечали на так называемых кокусах — закрытых собраниях партийной головки. На американском политическом жаргоне это называется «договориться в накуренной комнате». Но в «накуренную комнату» не пускали даже крупных партийных боссов из провинции. Те взбунтовались. Появились конвенты и «прай-мериз».

«Праймериз» переводится как «предвыборное собрание» или «первичные выборы». Я бы назвал это явление примеркой. Она бывает задолго до дня выборов, иногда за полгода. Боссы прикидывают, каковы шансы на успех у разных кандидатов их партии. Им важно знать, кто именно может рассчитывать на голоса клерков или фермеров, рабочих или домашних хозяек. На «праймериз» клерки, фермеры, рабочие, домашние хозяйки действительно намечают кандидатов, но их «выдвиженцы» не обязательно будут баллотироваться: окончательно решат на конвенте.

Именно на конвенте, а вовсе не конвент. Тут я еще раз вынужден обратиться к трудам американского буржуазного социолога Дэвида Койла. Он говорит, что, наблюдая пеструю и шумную толпу в огромных, как стадионы, помещениях, где собираются национальные конвенты, трудно понять, как великая демократическая страна может терпеть, чтобы ее президент избирался на таких диких, кричащих, свистящих, хохочущих сборищах. Но, замечает Койл, думать так — значит принимать видимость за действительность: «Делегаты, составляющие эту толпу, не выбирают кандидата в президенты. Они знакомятся с товарищами по партии и как бы поддают жару избирательной кампании, в то время как опытные, искусные политические лидеры работают за кулисами, маневрируя друг против друга и пытаясь найти кандидата, который объединил бы партию и привлек голоса «независимых» избирателей».

Партийные лидеры не пренебрегают желаниями делегатов, но учитывают их в закрытых помещениях, в тех же «накуренных комнатах», куда не заглядывают операторы телевидения. А на экранах телевизоров гремят оркестры, показываются факельные шествия и различные церемонии. Все это напоминает танец диких, готовящихся к провозглашению вождя. Они пляшут, воинственно размахивая томагавками, а тем временем жрецы и старейшины, собравшись в вигваме, намечают подходящую им фигуру.

Республиканский конвент в Чикаго сопровождался шумными торжествами с участием живого слона. Ожидалась потасовка из-за двух главных соперников — Нельсона Рокфеллера и Ричарда Никсона. Но перед съездом соперники по настоянию партийных боссов тайно встретились и о чем-то говорили всю ночь. Наутро будущие участники конвента узнали, что отныне они страстно хотят видеть в Белом доме не «Рокки», а «Дика».

Дело было вовсе не в уступчивости Рокки. Просто короли «большого бизнеса» побоялись, как бы Рокки не сделал Белый дом филиалом своей могущественной «империи Рокфеллеров» в ущерб всем конкурентам. Дик-президент устраивал их больше. Кэбот Лодж, ветеран «холодной войны», был признан подходящим для поста вице-президента.

На конвенте демократов, открывшемся в спортивном зале Лос-Анжелоса, наиболее сильными претендентами были Джон Кеннеди и Линдон Джонсон. Джонсона знали лучше, нежели Кеннеди. Его считали достаточно искушенным политиком. Как лидер демократического большинства в сенате, Джонсон пользовался большим влиянием в правительственных и деловых кругах.

Он родился на ранчо в Техасе, в семье коренных жителей этого южного штата, по традиции добивавшихся выборных должностей из поколения в поколение. После окончания учительского колледжа молодой Джонсон два года преподавал в школе. Потом и он «вступил на тропу политики», став секретарем техасского конгрессмена-республиканца. В 1937 году Джонсона выбрали от демократов в палату представителей конгресса, а двенадцать лет спустя — в сенат.

Перед национальным конвентом демократической партии он предстал в расцвете сил и опыта. Ему было 52 года. Его состояние оценивалось в сравнительно крупную сумму. Джонсону принадлежало богатое ранчо и доходная радиостанция. В родном штате сенатора поддерживали не только миллионеры-нефтепромышленники, но также полунищие негры и мексиканцы, поскольку в их представлении он был человеком, который в отличие от большинства влиятельных южан выступает против сегрегации.

Кто знает, о чем говорили боссы демократов на закрытых совещаниях во время конвента: «накуренные комнаты» умеют хранить тайны. Но, как предполагали позднее, боссы, видимо, нашли, что у Линдона Джонсона все же меньше шансов на победу, чем у Кеннеди. Джонсон — южанин, и уже одно это может отпугнуть от него небелых избирателей. Он не популярен среди профсоюзных деятелей, которые хорошо запомнили, что некогда техасский конгрессмен подал голос за принятие печально известного антирабочего закона Тафта — Хартли. Возможно, отмечалась некоторая односторонность его симпатий в области «большого бизнеса»: он якобы слишком близко принимал к сердцу интересы влиятельных земляков из техасских нефтяных монополий.

Во всяком случае, на конвенте демократов Кеннеди получил более сильную поддержку и собрал больше голосов, чем Джонсон. По традиции кандидат в президенты сам намечает кандидата в вице-президенты. Кеннеди обратился к своему менее удачливому сопернику. Тот принял предложение. Это удивило многих. Джонсон отвечал им вопросом на вопрос: «Когда Кеннеди попросил меня баллотироваться вместе с ним — что я должен был делать? Сказать «нет» и поехать дуться в Техас?»

После пышных церемоний конвенты демократов и республиканцев номинировали, то есть утвердили, своих кандидатов.